Мартин Мозебах - Князь тумана
42. Золотое будущее
В городе Линце, на Рейне, обедать было принято в двенадцать часов. Едва колокола на городской церкви прекращали свой молитвенный трезвон, как во всех домах половники опускались в супницу. Фердинанд Лернер всегда поднимался с последним ударом колокола наверх из своей аптеки и садился за стол в нетерпеливом ожидании обеда. Как правило, на обед подавалось что-нибудь вкусное. Сама Изольда была не любительница поесть, но, как добросовестная хозяйка, она следила за тем, чтобы питание супруга было поставлено образцово. Но отчего сама Изольда сидела, недовольно поджав губы?
Она не понимала, что хорошую пищу следует вкушать в веселии и душевном благорасположении. Никто не объяснил ей вовремя, что ревностно исполняемые ею обязанности хорошей хозяйки не кончаются на том, чтобы подать на стол превосходные кушанья, но требуют вдобавок еще и приветливого выражения на лице, а у Фердинанда Лернера был не тот характер, чтобы навести жену на такое открытие, так как ему не требовалось разделять с кем-то свои радости. Хотя он был ненамного старше Теодора, у него уже наметилось солидное брюшко.
— Рядом с твоей салфеткой лежит письмо, — сказала Изольда. — Если я не ошибаюсь, это почерк твоего брата Теодора. Прежде чем ты его вскроешь, давай сразу договоримся — больше никаких кредитов, никаких приглашений пожить в Цандгофе (так назывался дом аптекаря), никаких рекомендательных писем и поручительств перед кем бы то ни было, даже перед тюремным священником…
— Изольда, ты преувеличиваешь!
— Наоборот, преуменьшаю. Из-за Теодора я чувствовала себя точно в осаде. Нас все время забрасывали письмами с требованием денег какие-то люди, которых наверняка он подослал, хотя сам и не признается в этом. У нас уже побывала полиция, когда расследовалось это дело о мошенничестве. В Линце такое даром не проходит. Хоть бы ты трижды ни в чем не виноват, все равно надо соблюдать внешние приличия и выбирать, с кем ты общаешься. Он это, конечно, и сам знает, но не хочет с нами считаться. Никакого благородства!
Последнее было, может быть, самым обидным обвинением. Во время последней стычки с Изольдой Теодор, как он потом объяснил Фердинанду, высказал ей неприкрытую правду. И зерна этой правды попали на благодатную почву, породив в ее душе неутолимую жажду мести, хотя это, пожалуй, было бы слишком сильно сказано, просто она с тех пор еще больше не жаловала деверя.
— Наверное, лучше всего сжечь это письмо в кухонной плите, не читая. — Ее рука потянулась к колокольчику, чтобы вызвать кухарку.
Но Фердинанд уже развернул послание и начал читать:
— "Дорогой брат Фердинанд! Когда ты будешь читать это собственноручно написанное на пишущей машинке письмо, то, возможно, при этом напоминании о существовании одного доброго человека перед твоим внутренним взором возникнет образ упомянутого лица, которое почло за благо добровольно скрыться в тумане безвестности. Порой смутная молва что-то доносила о его судьбе; по слухам, он то будто бы умирал, то вновь воскресал, то ходил в женихах, то оказывался уже женатым и наконец сделался добропорядочным бюргером и налогоплательщиком; сам же он хранил полное молчание и, размышляя о судьбах человечества, о людских радостях и горестях, крепнул душой и телом. Маммоностихийные приливы и отливы, сопровождавшие его на беспокойном жизненном пути, понемногу уступили место приличному для подданного родного отечества ровному движению по гладкой узкоколейной дороге, которая вскоре, согласно честолюбивому замыслу, должна заработать на полную мощность".
— Этот напыщенный, невыносимо шутовской тон только и нужен ему для того, чтобы затемнить реальность. Достаточно вспомнить, в каком состоянии его застал тогда кузен Нейкирх!
— Не стоит обижаться на его шуточки, — сказал Фердинанд Лернер. — Это был обычный тон между нами. И в студенческой корпорации тоже было принято выражаться в юмористическом духе, и многие из ее членов стали весьма уважаемыми людьми. "Маммоностихийные явления" — хе-хе! — так мы тогда говорили, когда оказывались на мели.
— Неужели ты находишь что-то забавное в этих ходульных выкрутасах!
— Не то чтобы забавными, но для меня это трогательно. Он пытается наладить отношения. В конце концов, ведь Теодор мой брат!
Изольда замолчала и насупилась.
Фердинанд продолжал:
— "Что касается моих интересов на Медвежьем острове, я после многих попыток, кончавшихся тупиком, все-таки не стал сидеть сложа руки".
— Ага! Вот, значит, в чем дело! — воскликнула Изольда. Ее насупленное выражение сменилось угрожающим.
— "И тогда я заключил договор с почтенной, пользующейся хорошей репутацией берлинской туристической фирмой Карла Ризеля, уже тридцать лет работающей там на Унтер-ден-Линден и имеющей филиал во Франкфурте-на-Майне, об организации под моим руководством туристических и спортивных путешествий в Норвегию, на Шпицберген и Медвежий остров. До сих пор, как ни странно, судоходная компания, обслуживающая сообщение между Гамбургом и Америкой, не устраивала рейсов на Медвежий остров, и он оставался недосягаемым как для туристов, посещающих Шпицберген, так и для людей, желающих вложить в это деньги. Если в ближайшие годы три пассажирских парохода начнут делать двух- или трехдневную остановку на Медвежьем острове, им вскоре заинтересуются в Германии. Вдобавок я собираюсь опубликовать в издательстве Августа Шерля "Справочник немецкого путешественника по Арктике", где основное внимание будет уделено живому описанию Медвежьего острова, который, разумеется, рекомендуют туристам. Для путешественника всегда будет интересно, проведя несколько недель в открытом море, вдруг вновь оказаться на территории, над которой развевается черно-красно-белый флаг. Тебя это не вовлечет в дополнительные расходы. Но если вдруг к тебе обратится господин Карл Ризель, чтобы прощупать почву, то я буду очень признателен, если ты напишешь по этому адресу несколько ничего не значащих благожелательных слов самого общего содержания".
— В печку это письмо, и вся недолга! Все-таки первое ощущение меня не обмануло.
— "Под конец немного о личном, — продолжал Фердинанд. — Хотя вы об этом, наверное, уже слышали, но все же следует об этом объявить как полагается: дело в том, что мы с моей Ильзой поженились. Она из хорошей семьи, но сирота без всяких средств, племянница одного директора банка из Любека, о котором я тебе как-то рассказывал. Она знает про все мои проделки, включая знаменитый атлетический номер, касающийся госпожи директорши. Ильза хорошо разбирается в деловых вопросах. Судя по всему, через год она подарит отечеству маленького защитника".
— Ну, только этого еще не хватало! Чем дальше, тем лучше! Дай мне это письмо, Фердинанд! И налей же себе наконец супу, а то он совсем остынет.
Письмо и суп были одинаково заманчивы. Бедный аптекарь застыл перед ними, как буриданов осел. Он словно оцепенел и, наверное, так и не решился бы приняться за суп, если бы жена не выхватила у него из руки письмо.
— Отчего ты пишешь "защитник отечества", если, по твоим словам, войн больше никогда не будет? — спросила Ильза Теодора, когда он дал ей почитать копию своего дипломатического шедевра, которым он надеялся вернуть былые сердечные отношения с братом. Письмо вместе с остальными документами он дал ей прочитать, когда они лежали в постели.
— Ну, это так, что говорится, для красного словца, — сказал Лернер. — А насчет войны ты правильно заметила. Сегодня, в тысяча девятисотом году, можно сказать, что эпоха европейских войн кончилась безвозвратно. Но не только она закончилась. Потому-то наша идея насчет туристического бюро, то есть, конечно, твоя идея, так много обещает в будущем. Однажды мы уже были близки к чему-то подобному, когда предлагали доктору Геку из Берлинского зоопарка привезти в Берлин настоящее эскимосское семейство, чтобы народ мог поглядеть, как эти люди шьют одежду, режут по кости и варят пищу. Поглядеть, понимаешь ли, это как раз то, что нужно в будущем. Ты же видишь, чего добилась промышленность. Скоро за людей всю работу будут делать машины. А мы тогда для своего развлечения и расширения кругозора будем глядеть на то, как работают более примитивные народы. Когда не будет войн, мы будем ездить и глядеть на поля сражений. Когда незаметно отомрет религия, мы будем глядеть на церкви. Уже и теперь мы ездим во Францию поглядеть на дворцы казненных королей, а со временем, когда монархия во всем приспособится к условиям прогрессивного гражданского общества, мы и у себя дома без всяких революций сможем пойти и посмотреть, как выглядят изнутри королевские дворцы. Ведь вся буря, поднявшаяся вокруг пропавшего воздушного шара с инженером Андрэ, была вызвана тем, что людям хотелось самим поглядеть, как он там открывает Северный полюс, а потом — как он упал и как замерзал во льдах. Теперь я понимаю, что очень рано напал на правильный след. И не случайно ты с твоими знаниями испанского, и английского, и французского в конце концов оказалась в бюро путешествий Карла Ризеля. Разве не удивительно, Ильза, как направляет нас судьба? Путь не всегда бывает прямым, но мы все время движемся к определенной цели. Прямо вижу, как я, вооружившись рупором, провожу экскурсию для туристов, приехавших на пароходе: "Здесь, дамы и господа, вы видите Бургомистерскую гавань, тут произошло знаменательное столкновение между русским капитаном Абакой с немецким пионером Лернером, которое благодаря вмешательству министерств иностранных дел было благополучно разрешено средствами дипломатии, и высокие договаривающиеся стороны приняли решение, позволившее сохранить мир во всем мире. Здесь, дамы и господа, вы видите могилу старовера…"
