Рышард Клысь - «Какаду»
— Проклятье! — выругался Вятр. — Ведь они близко. Где-то совсем рядом…
Сзади беспокойно заерзал Сфинкс. Так, что даже заскрипели старые пружины.
— Рен, — еле выговорил он охрипшим от волнения голосом. — Рен! Грозный где-то тут, совсем близко…
Рен молча прислушивался. Через минуту снова раздался одиночный выстрел.
— Черт побери! — снова выругался Вятр. — Наверно, они влипли в какую-то историю…
— Тем лучше для нас, — сказал Рен. — Едем! Нельзя терять ни минуты…
Вятр включил мотор. Машина дрогнула и рванула вперед, как норовистая лошадь.
— Рен! — захрипел испуганно на заднем сиденье Сфинкс. — Рен!..
Но Рен не отозвался, будто даже не слышал этого панического зова. Он чувствовал только, как на него неудержимой волной накатывается приступ ненависти к Сфинксу, Грозному, ко всему свету.
— Быстрее, Вятр! — крикнул он. — Жми на всю катушку!..
Развив максимальную скорость, на какую только его хватало, автомобиль помчался через ущелье. Вятр повел машину серединой дороги. Горы по обеим сторонам ущелья тоже неслись галопом, словно табун испуганных диковинных лошадей. Ошеломленный этой гонкой, Сфинкс вцепился изо всех сил в спинку переднего сиденья. Рен схватился за ручку дверки и проверил, легко ли она открывается, потом, наклонившись вперед, с непрестанно возрастающим напряжением впился взглядом в лежащее перед ним пространство белой каменистой дороги, зигзагами вьющейся среди низких трав и песчаных холмов. Сквозь неумолчный гул мотора до них снова долетел отзвук выстрела.
— Черт! — крикнул Вятр. — Я их вижу. Ребята стоят на дороге, словно нас ожидают…
Рен тоже их видел.
Наконец они выбрались из ущелья на широкую поляну. На левой стороне дороги, в каких-нибудь пятистах метрах от них, стоял грузовик, вокруг отчетливо виднелись силуэты беспокойно снующих людей.
Рен быстро оценил обстановку.
— Заезжай с правой стороны! — крикнул он Вятру. — Остановись у рва, возле вон той группы…
— Ладно, — буркнул из-за руля Вятр.
Рен вытащил из кобуры пистолет. Проверил обойму и запрятал его под спинку своего сиденья. Так будет удобнее. Он сможет достать пистолет почти незаметно, не привлекая внимания. Пустую кобуру на поясе он передвинул вперед. Она покоилась теперь на животе и была на виду. Ожидающие на дороге вооруженные люди расступились перед мчащимся автомобилем. Вятр и вправду был водитель что надо. Рен ухватился левой рукой за спинку его сиденья, а ногами изо всех сил уперся в днище машины. Автомобиль с пронзительным визгом затормозил и чуть было не вздыбился. Рен поспешно открыл дверцу, но со своего сиденья не сдвинулся, решив остаться в машине. С другой стороны «опеля» на дорогу выскочил Сфинкс, а вслед за ним Вятр. Наступила тишина. Рен спустил со ступеньки ногу, поставил ее на раскисшую глинистую почву и поискал глазами Грозного. Он увидел его невдалеке от группы, состоящей из пяти милиционеров. Разоруженных и беспомощно ожидающих своей судьбы. Один уже лежал в придорожном рву. Как и остальные его товарищи, это был совсем молоденький паренек, лет двадцати, а может быть, даже моложе. Он был уже мертв. Выстрелом в упор раскололи ему череп, и теперь голова его смахивала на треснутый плод граната. По глинистому склону в лужицу на дне рва темной струйкой стекала кровь, а светлые, точно вылинявшие, волосы слепились запекшимися сгустками крови. Здесь же, рядом, валялась и фуражка, опрокинутая козырьком кверху. Теперь уже ему ненужная.
Рен бросил яростный взгляд на людей из взвода Сфинкса. Они стояли возле грузовика, приставив винтовки к ногам. Ребята эти пристально вглядывались в него, но, против ожидания, ничего враждебного в их взглядах он не заметил. На их лицах лежала печать озабоченности и уныния. Он еще раз окинул быстрым взглядом вооруженную группу людей. Вот длинный Войтек, из-за огромного роста получивший прозвище Гевонт[41]. Неловким усталым движением он старался пригладить ворох спутавшихся волос с торчащими кое-где стебельками соломы. Потом он заметил юного Ястреба с бледным, испуганным лицом и мрачного коротышку Дзика. Скорее всего, это он освободил ночью связанного Грозного и помог ему бежать из лагеря. Рен отвернулся от него и перевел взгляд на невзрачный лужок по ту сторону рва, по краям которого росли карликовые сосны и рахитичный кустарник. Там лежал второй милиционер. Пока еще живой, но конец его был уже близок. До Рена доносилось его тяжкое сиплое дыхание, похожее на предсмертный хрип грузного зверя. Рен набрал в легкие воздуха и тяжело вздохнул. В голове у него был полный сумбур, а после этой сумасшедшей езды стоял еще и шум в ушах. Но вот сквозь этот шум стал пробиваться какой-то мерный и отчетливый звук, с каждой секундой он становился все более громким и отчетливым. Рен с растущей напряженностью прислушивался. «Кровь, — подумал он. — Это кровь капает в воду. Кровь из головы этого парня». И стал еще внимательнее вслушиваться в странный, постепенно все заполняющий звук. «Ведь это же кузнечики», — решил он через минуту. И постепенно успокоился. Согретые солнцем кузнечики приступили к исполнению своего утреннего концерта и скоро так разошлись, что весь воздух загудел от их пронзительного пения. Он осторожно оглянулся. Сфинкс вытирал пот с лица, и подбородок у него дрожал мелкой дрожью, как будто он вот-вот заплачет. Вятр по-прежнему находился по другую сторону машины, до половины заслоненный капотом. Он был так же бледен, как и Сфинкс, но держался спокойнее, только глаза его светились лихорадочным блеском. Внизу захлюпала вода, и Рен бросил взгляд в сторону рва. Труп милиционера сполз ниже, и вот — Рен даже задержал дыхание — голова паренька полностью погрузилась в болотистую лужу. Хрипы умирающего на лугу тоже затихли. Но тело его все еще сотрясала лихорадочная дрожь. Наконец Рен увидел, как тот еще раз приподнялся на руках и тут же, как подкошенный, прильнул к земле последним своим движением, таким же неотвратимым, как сама смерть, прильнувшая к нему.
Глядя на все это, Рен вдруг почувствовал, что в нем самом что-то перевернулось. Он не понимал, что именно с ним случилось, но почувствовал это всем своим существом. Он был все так же напряжен, но все его сомнения и тревоги как бы преобразились и слились в один непреодолимый порыв, твердо устремленный к одной цели. И он отчетливо осознал, что теперь уже никто и ничто не заставит его отказаться от убийства Грозного. Теперь он был спокоен и уверен в себе. При этом он полностью отдавал себе отчет, что это будет не по правилам, но отступить уже не мог. Ибо в нежданном проблеске, озарившем его память, перед его внутренним взором вновь замаячило хрупкое, полудетское тело Серны, ее кровь и маленькая детская пятерня, беспомощно сжимающая рукоятку револьвера.
Незаметным движением он достал пистолет. «Боже мой, — с чувством невыразимой боли подумал он, — боже мой, так вот к чему мы все в конце концов пришли!..» И только после этого он взглянул на человека, жизнь которого теперь была лишь безнадежным и абсолютно неотвратимым падением в небытие.
Грозный сделал шаг в его сторону — и вдруг остановился. Под мышкой он сжимал приклад короткой винтовки бельгийского образца. Его темное и мрачное, искореженное шрамами лицо, покрытое черной, несколько дней не бритой щетиной, выражало трудно скрываемое удивление. Было ясно: он захвачен врасплох. С трудом сосредоточиваясь, он наморщил брови, и его воспаленные, красные от бессонных ночей и пьянства глаза впились в Рена. Он разглядывал его так пристально, будто увидел в первый раз в жизни. «Однако этот щенок осмелился рвануть за мной в погоню, — думал он. — Вдобавок в одиночку. Вот это да!»
Что касается рыжего Вятра и Сфинкса, то на них он вообще не обратил внимания. Этих двоих не стоит принимать в расчет. И тут, быть может впервые в жизни, ему вдруг стало жаль, что сейчас придется убить человека. Единственное, что он по-настоящему ценил в людях, — это смелость. А то, что Рен смелый, он знал точно. Рен, правая его рука, можно даже сказать — верная его тень. «Единственный человек, который действительно меня не боялся», — подумал он.
И только сейчас он заметил, что на этом худом, по-мальчишески красивом лице с большими, серыми, блестевшими холодным металлическим блеском глазами лежала печать той огромной сосредоточенности, которая всегда сопутствует принятию окончательного решения. Впервые в жизни ему пришлось признать в душе, что перед ним — достойный противник. И тут, тоже впервые в жизни, горло у него сжалось от мучительного до боли спазма и в голове мелькнула мысль, что именно это и есть страх. Чтобы преодолеть его и справиться с собой, он старался смотреть Рену прямо в глаза, но всякий раз опускал свой взор, не в силах вынести его взгляда, полного укоризны и холодной враждебности.
