Дес Диллон - Шесть черных свечей
Линда шепчет ей, что сейчас они расскажут священнику историю про дьявола на ступенях церкви, и Венди расцветает. Отличная история, да еще и священник в качестве слушателя. На секундочку ей делается жалко Бойля. Восемь баб поймали беднягу в ловушку и пытают россказнями. Да не какими-нибудь там побасенками, а правдивой историей про дьявола на ступенях церкви. Венди поворачивает выключатель, и в гостиной воцаряется полумрак — горит только одна лампа, пылает огонь в гигантском камине, заливая всю комнату отсветами, да черное небо смотрит в окно. Немного подождав, пока настанет подходящий момент, Старая Мэри начинает — неторопливо и легко.
Дьявол
— В тридцатые годы вокруг церкви Святого Августина простирался Тяп-ляп, — говорит Старая Мэри, переводя глаза с одного слушателя на другого.
Она умеет рассказывать, Старая Мэри-то. Сам тон ее голоса сразу пробуждает в Бойле интерес. В другой жизни она, наверное, была гипнотизером. Старая Мэри прекрасно умеет применить свой талант — не случайно ее считают лучшим рассказчиком в округе. У нее все просчитано, даже легкий небрежный стиль. В этом-то все и дело: ее рассказы отшлифованы и продуманы и в этом отношении не уступают произведениям Шекспира или иным порождениям английской литературы. И все это скрыто за внешней простотой. Намеренной простотой. Когда слушаешь или читаешь рассказы Старой Мэри, кажется, что совершаешь акт разоблачения, что они вне литературы, вне искусства. Но даже этот эффект — намеренный. Мы совсем не прочь, чтобы наше искусство разоблачили. Ведь признание произведения искусства другой культурой, по сути, — большое предательство. Я только хочу сказать, что каждое слово в рассказе подогнано кирпичик к кирпичику, обточено, вылизано, взвешено и несет свою смысловую нагрузку. Процесс построения такого рассказа сродни творчеству поэта и отличается только содержанием и языком.
Старая Мэри продолжает:
— Тяп-ляп состоял из жилых домов по нескольку квартир в каждом и узких улиц, вымощенных брусчаткой.
— Эти дома были построены для ирландских иммигрантов, работавших на сталелитейных заводах, — подхватывает Энджи. — Для ирландских иммигрантов построили их.
— Они жили по тринадцать человек в комнате, — говорит Старая Мэри.
— В одной комнате, отец. И мужчины, и женщины — все теснились в одном помещении, — развивает тему Джедди.
— В тесноте и вонище, — присоединяется матушка.
— По ночам воздух был черный, а днем солнце всегда было оранжевое, — говорит Старая Мэри.
— Я помню это, — кивает матушка, подчеркивая реальность рассказа.
Бойль снова втиснут в диван. Энджи подбрасывает еще фактов:
— В то время плотность населения в Тяп-ляпе была больше, чем в Нью-Йорке.
— В Нью-Йорке, вы говорите? — бормочет Бойль.
Цап! Все, он попался. Рыбка на крючке, и можно подтянуть или ослабить леску. Голова в морозилке подождет. Важный вечерок намечается. Будет о чем рассказать потом.
— Эти дома снесли только в шестидесятые годы, святой отец, — информирует матушка.
— Вы только представьте себе, отец. По ночам улицы освещались редкими газовыми фонарями, и брусчатка блестела под ними, — низким зловещим голосом произносит Старая Мэри.
— В то время кабаки закрывались в девять, — сообщает матушка.
— У меня были две тетушки, отец, — Мэри и Лиззи. Они так и не вышли замуж, — говорит Старая Мэри.
— Они много читали, — вставляет Венди.
— Они умели гадать на чаинках, гадать по руке и все такое, — дополняет картину Донна.
Свои роли Девочки знают назубок — когда вступить, а когда и промолчать, предоставив слово Старой Мэри, когда наклониться вперед, а когда откинуться назад, когда вовлечь Бойля в разговор, а когда отвернуться. Донна таращит неподвижные глаза, а Старая Мэри продолжает:
— Они не пили… но курили много… дымили как паровозы.
— Как фабричные трубы, — уточняет матушка.
— В тот вечер они пошли за сигаретами, — говорит Старая Мэри.
— Они часа не могли прожить без затяжки, — поясняет Энджи. — Без затяжки не могли прожить и часа.
— Они даже домашних тапочек не сняли, — сообщает Линда.
Линда говорит с дивана, куда ее пересадили. Для Бойля она ничем не отличается от своих пышущих здоровьем сестер. Пару раз Бойль взглядывает на Донну в инвалидной коляске, но тут подход может быть только один: «она такая же, как все». Не обращать внимания на кресло на колесах. Не спрашивать, что с ней стряслось. Так должны поступать святые отцы. Серьезно.
— Было уже девять, но без курева они прямо задыхались, — продолжает Старая Мэри.
— На улице ни единой живой души, — говорит матушка.
— Темень хоть глаза выколи, — возвещает Донна, уставившись священнику прямо в глаза.
— И тишина, — дополняет матушка.
Старая Мэри нагибается к Бойлю так близко, что, кажется, еще чуть-чуть — и они поцелуются.
— На Дандиван-роуд Джинни Боги держала лавочку, и постучать в дверь с заднего входа и спросить сигарет можно было в ночь-полночь. Да. Но в тот вечер Мэри и Лиззи постучали, а им никто не ответил.
Тук-тук-тук! — стучит по столу Линда.
Венди поднимается и роется в своей сумке в поисках диска, который она купила по пути сюда.
— Подождите, подождите минуточку, — восклицает она. — С музыкой будет лучше.
Сестры с интересом ждут, пока Венди поставит диск. Хотя они уже сотни раз исполняли эту сценку и роль каждой вроде бы расписана, всегда остается место для импровизации. Ведь всегда можно что-то улучшить.
Звучит Паганини.
Старая Мэри продолжает свой рассказ:
— Тук-тук-тук! Никакого ответа. Вообще ничего, отец. Им показалось это странным, ведь Джинни Боги всегда сиднем сидела у себя в лавке, отлучалась только на свадьбу или поминки.
— На поминки или свадьбу, — эхом отзывается Энджи.
Старая Мэри повествует дальше:
— Так что Мэри и Лиззи повязали крест-накрест свои платки и направились сквозь туман домой. Вы только представьте себе, отец! Зыбкий свет газовых фонарей расплывается в тумане, от фонаря до фонаря все во мраке, и они идут по Баканан-стрит. Представили себе, отец?
— Ого-го-го! — внезапно орет Энджи прямо в ухо священнику. У того душа уходит в пятки.
— Энджи! — укоризненно произносит матушка.
Энджи просит прощения. Глаза у Бойля блестят, и по целому ряду причин. Во-первых, они хорошо представляют свою страшилку. Во-вторых, он чувствует себя во власти окружающих его женщин. Во власти особ противоположного пола.
— Как же они без курева переживут эту ночь — ни о чем другом тетушки и думать не могли. На все готовы были, только бы затянуться, на все, — говорит Старая Мэри.
— На все. — Джедди пододвигается поближе к священнику, не оставляя места для двусмысленности. Ресницы у нее скромно опущены. Никакой демонической силы в ней уже как бы и нет.
— Ну вот. И подходят они к дверям церкви, — рассказывает Старая Мэри.
— Церкви Святого Августина? — уточняет Бойль.
Все разом кивают, словно какой-то единый загадочный механизм.
— Чтобы набрать окурков, — вставляет матушка и делает Старой Мэри знак продолжать.
— И тут в тумане вырисовывается фигура. Тетушки останавливаются, а фигура-то движется прямо к ним. Тяжелая поступь эхом отражается от стен зданий.
Энджи тяжко топает по полу. Все вокруг сотрясается. Старая Мэри взглядом останавливает ее. Роль рассказчицы переходит к Донне.
— Но зданий тетушкам уже не видно — такой густой опустился туман. Правда, бабушка?
Старая Мэри кивает и подхватывает:
— Тетушки уже и понять хорошенько не могут, где находятся. А цоканье все ближе и ближе…
— Тетушкам уж стало казаться, что они потеряли в тумане дорогу и поднялись на вершину какой-то горы, — говорит Энджи. — На вершину горы поднялись в тумане…
Слово опять берет Старая Мэри:
— Они стояли и смотрели. Во мгле слышалось только цок-цок-цок. И вот фигура мужчины выныривает из тумана. На нем цилиндр и фрак.
— Цилиндр и фрак, отец, — произносит Линда с придыханием.
— Одет с безукоризненной элегантностью, — сообщает священнику Венди.
Старая Мэри продолжает:
— Словно принц. Мэри и Лиззи поразились, какие у незнакомца яркие глаза. Роста он был очень высокого.
— Вот такого вот. — Энджи становится на диван и вытягивается во весь рост.
Дирижерская палочка переходит к матушке.
— В те дни в Тяп-ляпе человека во фраке, кроме как на поминках и свадьбах, можно было встретить только в ломбарде.
— «Добрый вечер, сударыни», — вкрадчиво шепчет незнакомец. Произношение у него такое, что не вдруг определишь, из каких он мест, — снова вступает Старая Мэри.
— «Д-д-добрый вечер, сэр, — бормочет в ответ Лиззи и автоматически делает реверанс. — Не п-п-продадите ли сигаретку?» — И матушка, изображая Лиззи, сама делает книксен.
