Вионор Меретуков - Меловой крест
— А что будешь делать ты?
— Я буду нянчить тебя. Нет, правда, женись на мне!
— Оригинально! Ты хочешь выскочить замуж — я-то здесь причем? И потом, плодить детей, таких же несчастных, как их родители… Надо определиться с приоритетами…
— С чем, с чем?..
— С приоритетами… Надо сначала разобраться, зачем живет человек… Ради чего?.. Если ради продолжения жизни, ради воспроизводства, то я не согласен. Вот — комар… Нечистая пара этих мерзких тварей за год может наплодить миллионы потомков. И что? Какой напрашивается вывод? Просто будет больше комаров…
— От того, как мы проживем наши жизни, зависит, как будут жить потом наши души…
— Непонятно… Нести ответственность за то, что будет после моей смерти? Зачем мне это, когда я не знаю, что со мной будет через мгновение, через час, через год… Дина, девочка моя, — я прижался щекой к ее плечу, — я не знаю, что мне делать… Я пытался много работать. Я работал сутками… Я много раз ездил за город, на этюды… Я исходил сотни переулков, я сделал сотни набросков… И что? Я возвращался домой, не помня ничего! Иногда мне казалось, что лучше бы мне было вовсе не возвращаться… Раньше со мной такого никогда не бывало… Работа отнимает у меня последние силы. Я устал отдавать… Надо что-то оставить себе про запас, но, кажется, я поздно спохватился… Я выпил, сожрал, высосал себя! Я обессилел, от меня остался один скелет… Творчество должно быть синонимом наслаждения. А для меня работа стала наркотиком. Я без нее не могу, и я ее ненавижу… И мои картины никому не нужны. Хотя мне временами кажется, что некоторые мои работы написаны почти гениально. Но это бывает редко. Чаще я ненавижу себя и свои картины… У меня есть одна картина… там женщина и мальчик… дождь. Я покажу тебе, может, тебе понравится…
— Я в этом уверена, но тебе надо отдохнуть…
— Я выпал из времени, я его не чувствую, как раньше, когда во мне жило святое понимание того, что я частица общего, огромного… Когда-то я понимал, что являюсь звеном в бесконечной людской цепи, и как хорошо мне становилось, когда я чувствовал это… Это ведь как бессмертие. А я боюсь смерти… Раньше не боялся. Я был уверен, что я особенный, и именно меня смерть обойдет стороной. Я даже в детстве примерно знал, как это случится. Со временем ученые что-нибудь придумают, думал я, откроют какое-нибудь волшебное снадобье, вроде эликсира бессмертия. Я понимал, что мне страшно повезло, что я родился в двадцатом столетии, а не в средние века, когда такое было невозможно… Или прилетят инопланетяне, а они-то уж точно знают, как сделать меня бессмертным… А то, что они выберут меня, я не сомневался. А с некоторых пор я стал жить в ожидании смерти… Я вдруг понял, что и меня ждет обычный конец. Меня, Сержа Бахметьева!.. Меня, уникального, неповторимого! Родившегося в единственном экземпляре! Я не могу понять, как люди могут спокойно жить, зная, что их всех ждет один и тот же конец? Я, например, не могу… Ведь над каждым из нас, вдумайся в это, витает топор палача… Я перестал ощущать себя звеном в цепи себе подобных… Это страшно…
— Бедный, мой бедный… Ты болен. Я тебя вылечу… я вижу твои безумные, несчастные глаза… Если бы я знала, я давно бы вернулась! Я думала, ты давно меня позабыл и развлекаешься с друзьями и… другими девицами. Ты изменял мне?
— Конечно… Но это не измены… Это другое… Это бегство от тебя…
— Наверно…
Все фальшиво… И разговор наш фальшивый. Всё ушло…
Глава 21
— Я бы хотела посмотреть твои последние картины, — сказала Дина.
Я сидел за кухонным столом, а она вертелась у плиты, пытаясь в эмалированной кастрюльке сварганить кофе по-турецки.
Никак не соберусь приобрести кофейник…
Желание Дины взглянуть на мои работы меня сильно удивило. Она никогда особенно не интересовалась тем, что я делал, а тут нá тебе…
И, сказать честно, я испугался. Если еще и Дина скривится…
Но покряхтел, покряхтел и решился.
Оставив Дину колдовать на кухне, я отправился в мастерскую, в которую много лет назад превратил самую большую комнату в квартире.
Отобрал несколько набросков, сделанных в последние месяцы во время поездок по подмосковным деревням. Расставил их вдоль стены вместе с городскими пейзажами, которые были написаны в последнее время, а под малиновым покрывалом поместил ту картину.
Ровный, мягкий, покойный свет из распахнутого окна заливал мастерскую… Я подошел к окну и увидел то, что ожидал увидеть. Фиолетовое небо, готовое излить слезы на несчастный город…
У меня вдруг сладко заныло сердце. Приятные предчувствия охватили меня.
Я понял, что почти всесилен…
…Я видел, как притормозило время… Оно замерло, подчиняясь моему желанию… Я слышал, как замедленно бьется его сердце…
Время перестало — пусть на мгновение — распоряжаться мною.
Время имело цвет. Это был серо-вишневый цвет раннего безветренного московского утра.
Во всем мире существовали только мы. Я и время.
Это ощущение длилось лишь мгновение. Как долго оно продлилось бы дальше, не знает никто, потому что… затренькал телефон.
Я снял трубку. С некоторых пор я завел у себя в мастерской параллельный аппарат. Так же как и во всех других комнатах и помещениях квартиры, включая ванную и даже туалет. Это страшно удобно, если вы живете анахоретом и у вас нет слуги.
— Порочное влияние проклятого ирландца… — услышал я придушенный голос Юрка. Юрок утробно кашлял. Создавалось впечатление, что он читает нудную лекцию. Причем, сидя в пустой бочке и прижав ко рту подушку.
— Здравствуй… — прервал я его.
— Извини… Мне сейчас не до вежливости! Порочное влияние…
— Юрок, тебе не кажется, — опять перебил я, — тебе не кажется, что мы все полегоньку сходим с ума?
— Возможно, возможно… Даже очень возможно! Скажу больше: странно, что это не случилось раньше. Живешь в такое нервное время…
— Чем обязан?..
— Я на тебе решил проверить пассаж из своей новой книги. Опробовать, так сказать правильность взятого тона на представителе широких народных масс, на прохожем, случайно выхваченном из толпы. Вот, послушай. "Порочное влияние Джеймса Джойса с его "потоком сознания" испытали на себе практически все современные серьезные писатели. Их прямо-таки тянет, особенно не напрягаясь, записывать все — абсолютно все! — мысли, прыгающие в гудящей от пустоты голове. Уподобляясь при этом шатающемуся из конца в конец бескрайних Каракумов одинокому всаднику, который бездумно слагает свои кочевые саги, посвящая их — в зависимости от времени года, погоды и настроения — то Солнцу, которое недвижимо и страшно висит над головой, то дождю, о котором мечтает каждый путник, то снегу, которого он никогда не видел, но о котором много слышал от своего деда, старого дурака Мухтара, который в далекие тридцатые, молодецки помахивая топориком, вместе с другими ссыльными крушил вековые архангельские леса… Поток сознания тогда плодотворен, когда он обусловлен наличием этого пресловутого сознания. А если его нет…"
— У меня ощущение, — прервал я Юрка, — что мы часто говорим о предметах, о которых не имеем даже приблизительного представления. Мы постоянно врем. Фальшь окутывает нас с головы до ног. Вроде хотим сказать что-то дельное, даже бессмертное, важное, как сама жизнь. А как скажем, так самим становится стыдно за вранье. Временами возникает свежая мысль, она говорит тебе — возьми меня, выскажи! А слова прыгают, выскальзывают, и мысль вянет, вянет и исчезает. Говорим, говорим. Как герои чеховских пьес… Но там — подводное течение. Мощное течение! А у нас стоячая вода, омут. У нас же за словами ничего не стоит… Ничего! И какая-то непрочность… И неосновательность, неуверенность, временность… Вот ты решил занять место первого писателя России…
Юрок засмеялся:
— Но я же пошутил…
— Ой ли… Не лукавь! Место первого… Первый — это же… лучший! А у тебя за словами, повторяю, ничего не стоит…
— Я допускаю… Возможно, то, что я пишу, — это не совсем литература, — сказал Юрок и тут же спохватился: — То есть, я хотел сказать, не литература в высоком смысле слова… И чего это тебе вдруг вздумалось сегодня на меня нападать? Я лишь хотел поделиться с тобой своими соображениями. Как профессионал с дремучим любителем… Пойми, главное в писательском деле уметь из буковок составлять словечки, из словечек — предложения. Важно также не забывать о скорости. Нельзя писать медленно! В наше время надо уметь работать шустро! И все будет в порядке. Разумеется, при условии, что в твоей писанине присутствует магия…
