Корбан Эддисон - Пусть к солнцу
Утром он вышел на террасу и увидел, что Прийя уже там. Она была в ночной рубашке и держала в руках чашку горячего чая с молоком и специями. Несмотря на ранний час, солнце палило вовсю, но легкий бриз с океана немного смягчал жару.
— У тебя усталый вид, — заметила она и села в плетеное кресло.
Томас потер глаза.
— Я плохо спал, — признался он.
— Из-за Зиты?
Он кивнул. Это объяснение было проще.
— У Динеша прекрасная квартира, — сказала Прийя.
— Да, он неплохо здесь устроился.
— Кажется, в Бомбее он чувствует себя как дома. — В ее голосе Томасу почудилась грусть.
— А ты нет?
— День на день не приходится. Зависит от моего настроения.
— Ты бы осталась здесь навсегда? — спросил он, пытаясь обиняком выяснить свои собственные перспективы.
— Не знаю. Не уверена. А ты?
Он пожал плечами. Лгать не хотелось.
— Не знаю.
Прийя зевнула, встала и кончиками пальцев коснулась его руки.
— Пойдем. Нам нужно собираться.
— До отъезда мне нужно сделать еще кое-что, — сказал Томас.
Она взглянула на него с любопытством.
— Самолет в двенадцать.
— Это по дороге в аэропорт. Только нужно сначала позвонить.
Ахалья сидела за партой и смотрела в никуда. Было восемь тридцать утра, и в школе при ашраме шел урок математики. Учительница — сестра Элизабет — объясняла функции синуса и косинуса. Девочки в страхе таращились на доску, но Ахалья уже знала этот материал. Она проходила основы тригонометрии в школе Святой Марии год назад. Репетитор, которого наняли в CASE, давал ей более сложные задания, но он приходил по понедельникам и средам, и в любом случае сестры настаивали на том, чтобы Ахалья посещала занятия в школе вместе с другими девочками.
Как обычно, она унеслась мыслями в прошлое. Вспоминала каждую черточку дорогих ей лиц, все детали, все малейшие подробности, манеру разговаривать и держаться, интонации — все. Любимые люди оживали в ее памяти. Она даже научилась переносить их в будущее — то, которое уже никогда не могло наступить, — и представляла себе лицо матери в старости, ее морщины, отца в день ее собственной свадьбы, повзрослевшую Зиту. Рисуя себе эти картины, Ахалья словно перемещалась в другое измерение. В последнее время сестры уже начали делать ей замечания за то, что она отвлекается на уроках.
— Ахалья, — вдруг позвала сестра Элизабет и прищурилась. — Назови синус прямого угла.
— Единица, — без запинки ответила она.
— А косинус угла сто восемьдесят градусов?
— Минус один. — Ахалья мысленно нарисовала график функции.
Сестра Элизабет вздохнула и снова повернулась к доске.
В восемь сорок пять в дверях появилась сестра Руфь. Девочки нестройно поприветствовали ее. Интересно, что привело директрису в класс во время урока?
— Ахалья, — сказала сестра Руфь. — Идем со мной.
Ее тон показался Ахалье немного странным. Слегка удивившись, она встала и пошла за сестрой Руфью. Не говоря ни слова, директриса повела ее по дорожке по направлению к выходу. С каждым шагом любопытство Ахальи усиливалось. Сестра Руфь молчала, а это было совсем не похоже на нее. Она вообще была на редкость разговорчивой.
Они подошли к пруду, где Ахалья посадила свой лотос. Сестра Руфь остановилась и показала на скамейку.
— Подожди здесь, — велела она. — Скоро к тебе придет посетитель.
— Кто? — спросила Ахалья с бьющимся сердцем. Она чувствовала ужас и радостное волнение одновременно. Анита из CASE приходила по вторникам. Сегодня был четверг. Значит, это не Анита. Тогда кто?
Вместо ответа, сестра Руфь повернулась и направилась к воротам. Ахалья села на скамейку. Тошнота опять накатила на нее, как обычно в последнее время, но она постаралась не обращать на нее внимания. Она взглянула на лотос. Горшок был хорошо заметен под водой. Над ним уже сформировались два круглых листа, как у кувшинки, но до цветов было еще далеко. Ахалья протянула руку и коснулась поверхности воды. В горшке зарождалась новая жизнь. Лотос расцветет. Непременно. Он просто обязан расцвести, потому что в нем находится дух Зиты.
«Расти! — мысленно приказала она. — Только из-за тебя я просыпаюсь по утрам».
Сестра Руфь встретила Томаса у ворот. Лицо у нее было серьезное и немного напряженное.
— Мистер Джефф позвонил и предупредил, что вы приедете. — Она взглянула на Прийю, которая ждала возле такси. — У вас есть новости для Ахальи?
Томас кивнул.
— Это насчет Зиты? — спросила сестра Руфь.
— Да, — сказал он.
— Если это плохие новости, ей лучше их не знать. Она сейчас в очень хрупком состоянии.
— Это хорошие новости, смешанные с плохими. — Томас потрогал ракхи. — Я должен сказать ей правду. Думаю, она хотела бы знать.
Монахиня немного подумала и кивнула.
— Она сильная девочка. И говорит только о своей сестре. Если вообще говорит, конечно.
— У меня есть только пять минут, — сказал Томас.
Сестра Руфь открыла ворота и пропустила его вперед.
— Она у пруда.
Ахалья смотрела на воду. Услышав шаги, она подняла голову, и глаза ее удивленно расширились. Она вскочила и почти побежала ему навстречу.
— Вы вернулись, — сказала она. — Значит, у вас есть новости о Зите.
Томас заглянул в ее глаза и прочел там страх и надежду.
— Наверное, нам лучше сесть, — неловко заметил он.
Ахалья обхватила себя руками.
— Она не с вами.
— Нет, — признался Томас.
Он сел на скамейку и посмотрел на рощу. Где-то над головой, в ветвях, пела птица.
— Человек, который купил Зиту у Сухира, вывез ее во Францию, — начал он. — Последние два месяца она работала в ресторане в Париже. Бомбейская полиция задержала его, но все же мы не успели. Несколько дней назад Зиту увезли в Соединенные Штаты. Никто не знает, куда именно и зачем.
Ахалья заплакала. Ее плечи тряслись, все тело дрожало, словно молодое деревце на сильном ветру. Томас глубоко вздохнул. Возможно, сестра Руфь была права. Вероятно, ему не следовало сообщать Ахалье эти печальные новости. Он взглянул на лотос, не зная, что сказать, как утешить ее.
— Я послал фотографию Зиты своему другу, который работает в министерстве юстиции, — наконец выговорил он. — Я сказал ему, что теперь она в Соединенных Штатах. Я уверен, он оповестит об этом ФБР. Ее будут искать.
Ахалья постепенно затихла. Она еще несколько раз всхлипнула, повернулась к Томасу и посмотрела прямо на него. Глаза ее были красными, а щеки мокрыми от слез.
— Я хочу, чтобы вы кое-что передали вашему другу, — прошептала она.
— Обязательно передам, — пообещал Томас.
Она положила руку на живот.
— Скажите ему, что теперь Зиту ждут уже двое.
Она встала и медленно пошла по дорожке к зданию школы.
Томас в замешательстве посмотрел на сестру Руфь.
— Она очень храбрая, — заметила монахиня. — Другая на ее месте ничего бы вам не сказала.
— Не сказала что?
— Она беременна.
Он едва не охнул.
— После… того, что было в борделе?
Сестра Руфь кивнула:
— Это бывает довольно часто. Только мы надеялись, что с Ахальей все обойдется — она ведь пробыла там так недолго.
У Томаса закружилась голова.
— И она собирается оставить ребенка?
Сестра Руфь сверкнула глазами.
— Это жизнь, — резко сказала она, но тут же смягчила тон. — На данный момент ребенок — это вся ее семья.
Фигура Ахальи еще виднелась между деревьями. Томас проводил ее взглядом. В своем бледно-зеленом чуридаре и сандалиях Ахалья выглядела точно так же, как любая индийская девочка-подросток. Она была хороша собой, умна, образованна и прекрасно говорила по-английски. Ее ожидала замечательная жизнь, университет, медицина — или, может быть, юриспруденция; самое меньшее — удачное замужество. Но это было до того, как пришло цунами. Теперь она носила в себе семя человека, за деньги купившего ее невинность. После цунами ее будущее оказалось под вопросом. Теперь Ахалья лишилась его совсем.
— Как вы думаете, Зиту найдут? — спросила монахиня.
— Может быть, — ответил Томас. — Но возможно, и нет.
Сестра Руфь перекрестилась.
— Иногда я не понимаю, в чем смысл того, что посылает нам Господь, — сказала она.
— Значит, нас двое.
Полет до Гоа, к счастью, оказался совсем недолгим. Прийя заказала номер в одном из отелей Агонды, подальше от набитого туристами Северного Гоа. Томас почти ничего не рассказал ей о разговоре с Ахальей, и она, как ни странно, не проявила своего обычного любопытства, чему он был только рад. Он давно не видел Прийю такой счастливой и совсем не хотел огорчать ее печальными новостями.
В такси Томас опустил окно. Пролетавшие мимо пейзажи слегка отвлекали его от тягостных мыслей. Глядя на живописные бунгало и эвкалиптовые рощи, было проще не думать о Ахалье, ее ребенке, Зите и браслете на руке. Или о Тере, «Клэйтон» и той лжи, которую он сказал своей жене. Единственным, что немного примиряло Томаса с самим собой, была проявленная им твердость. Он сумел устоять перед красивой женщиной, которая желала его, устоять перед искушением. Хотя бы тут он поступил правильно.
