Елена Катасонова - Пересечение
Что стоило этим парням увлечь, поработить Галю, что стоило им оттереть, отшвырнуть в сторону простого влюбленного мальчика? Даша закрывает в темноте глаза. Как ясно видит она возвращение дочери…
Галя стоит в дверях и смотрит на мать с бабушкой. Близорукие глаза надменно щурятся, в лице, во всем облике что-то неуловимо чужое. Но Даша, радостная, соскучившаяся Даша пока ничего не замечает. Это потом, вспоминая, мучительно четко увидит она эту надменность, почти насмешку, ахнет, что ничего не поняла сразу, не забила тревогу, не кинулась за подмогой. Но как могла Даша что-то понять и увидеть, когда чувствовала одно: вернулась дочь, по которой она соскучилась, и теперь, конечно, поблекнет в памяти тот почти незнакомый человек, о котором Даша почему-то скучает.
— Что же ты меня не обнимаешь, доченька?
Галя снисходительно обнимает мать.
Бабушка, приподнявшись на цыпочках, тянется к своей единственной внучке, целует розовые от мороза щеки и вдруг отшатывается назад.
— Галя, почему папиросами пахнет?
Екатерина Ивановна сигарет упорно не признает, называет их, как во времена своей юности, папиросами.
— Какими еще папиросами? — кричит в ответ Галя. — Это ребята в электричке курили, в тамбуре…
— А не ты? — прищуривается на нее бабушка.
— Мам, да ты что? — вступается за дочь Даша. — Скажешь тоже! Дым всегда въедается в волосы.
Она ищет у Гали взглядом поддержки и, пугаясь, видит, как кривятся уголки ее губ, иронически и недобро. Нет, показалось, какая может быть тут ирония, почему?
— Садитесь ужинать, — тихо говорит Даша. — Садись, дочка…
Галя моет руки, садится, ковыряет вилкой котлету И вдруг — бурные, взахлеб слезы.
— Галочка, что? Что с тобой, Галя?
— Опять школа… Опять этот дом… Все — то же самое…
Даша теряется, но обида берет над растерянностью верх.
— А в чем дело? — спрашивает она. — Чем плох тебе этот дом? Разве ты не соскучилась? Ну хоть о бабушке, обо мне?
— Отстаньте от меня! — рыдает Галя. — Чего вы ко мне пристали?
Даша встает, подходит к дочке, прижимает ее к себе.
— Ну что ты, что? Ты поссорилась с Максом? — Кажется ей или нет, что от Гали чуть слышно пахнет еще и спиртным?
— Плевала я на него! — все так же горько рыдает Галя. — Нужен мне ваш Максим!
И скоро Даша воочию видит, что Максим действительно уже не нужен…
Что сделала она не так? Когда надо было срочно, немедленно действовать? Какой момент, какой день, какое событие она упустила?.. «Ты всегда была занята собой, своей жизнью, — упрекает дочь Екатерина Ивановна. — Твоя работа, твой развод, твои друзья и подруги, а Галя?» Екатерина Ивановна забыла, как сама выпроваживала Дашу к подругам, в кино, все брала на себя после развода, лишь бы дочери было легче. Теперь она ищет — и находит! — причину стремительной Галиной перемены в невнимании Даши, в ее занятости своими делами и своей жизнью.
Даша лежит в темноте, скорчившись под одеялом, снова и снова перебирая этот страшный холодный месяц — день за днем, ночь за ночью, — длинные, глухие, враждебные вечера, когда они сидели без слов и без мыслей и ждали Галю. За окном непроглядная темень и стынь, на улицах — никого, и где-то там, в неизвестном им доме, на чьей-то квартире или в подъезде, среди чужих, непонятных Даше людей — ее девочка, дочка. Та самая, крохотная, ласковая, в розовых колготках складочками — дергает за подол маму, вопрошает матовым голоском: «Мама, мам, а зачем ты говоришь со мной так недружелюбно?» На слове «так» дрожит тоненький голос, и Даша вскакивает со стула (считывала с Машинки автореферат диссертации, увлеклась, сосредоточилась, отмахнулась от какой-то дочкиной просьбы), бросается к Гале, берет ее на руки, тормошит, целует, и Галя обнимает маму за шею теплыми лапками и тут же все ей Прощает.
Теперь дочь выше матери и уж конечно, как сейчас все они, крупнее, увереннее в себе, основательнее, грубее. Да… грубее… Бороться можно с тем, что понимаешь хоть как-то, и с теми, кого понимаешь, а новых Галиных друзей Даша не понимает. Почему, например, никто из них никогда не заходит в дом? Почему они «вызывают» Галю, как какую-то горничную из барского дома? Почему не здороваются, когда звонят, никогда не прибавят нормального слова «пожалуйста»? «Мне Галю…» Зло, нетерпеливо. Ему — Галю!
Максим звонит все реже: Гали почти всегда нет дома, и разговаривает с ним теперь Даша. От него-то кое-что узнает.
Эти парни работают в партиях, сейчас отдыхают. Как отдыхают? От чего отдыхают? У них что — отпуск? Сколько он длится? Когда наконец кончится? Максим не знает, потому что никто — даже сами парни — не знают. Вот кончатся деньги, они и уедут… Так ведь любые деньги давно бы кончились при таком-то образе жизни! А девушки в этой компании есть? Есть, есть, торопится успокоить Дашу — или себя? — Максим. Одну зовут Ритой — у нее даже ребенок, есть еще Люда — недавно разошлась с мужем. Почему ребенок? Какой муж? Сколько же им лет? Этого Максим не знает…
— Галя, пригласи своих друзей в дом.
— Они не хотят.
— Почему?
— Да незачем.
— Зачем ты подводишь глаза? Это же некрасиво, и веки портишь.
В ответ — сразу крик:
— Оставьте меня в покое!
— Галя, я запрещаю тебе приходить так поздно, слышишь? Почему ты молчишь?
— Слышу. Я что, глухая?
— Как ты разговариваешь с матерью?
Такой вопрос — уже капитуляция.
— Ну-у-у… началось… Господи, скорей бы уехать!
— Куда уехать? О чем ты?
— О чем, о чем… — передразнивает Галя Дашу, такого никогда еще не было, ни разу в их общей жизни. — О том вот! Надоело. Летом поеду в партию. Сама. Без тебя! Не на твое драгоценное Белое море.
Даша теряется, замолкает, горькая обида — никто не посмел бы так с ней говорить! — вызывает слезы, ощущение полной беспомощности. Женя со Светой теряются тоже: их сорванцы еще маленькие, ссорятся, дерутся, не слушаются, но чтоб так разговаривать с матерью!.. Света зовет к телефону Галю и нарывается на такое, что лепечет беспомощно:
— Галя, я же тебя на руках носила.
— Спасибо вам, тетя Света, — издевательски благодарит Галя и бросает с размаху трубку.
Однажды к ним приходит Женя. Даши нет, она в университете, и Галя вынуждена принимать маминого старого друга, которого любит и уважает всю жизнь.
— Я не знаю твоих друзей, Птица, — спокойно начинает Женя.
— Вот именно, что не знаете! — возмущается Галя. Вся она — в настороженной обороне, все в ней рвется в атаку.
— Постой, Галя, ты не шуми. — Женю сбить с толку не так-то просто: были когда-то у него первокурсники, он этот безумный клан знает. — Так вот, друзей твоих я не знаю, но подозреваю, заметь, только подозреваю, что относятся они к тебе очень неважно… Стоп, — движением повелительной длани он усаживает вскочившую Галю на место, — попробую доказать. Ну, первое, — Женя загибает палец, — они не дают тебе учиться. Молчи — не дают! Они требуют, чтобы по первому их зову, по первому звонку ты ехала к ним туда, куда тебе скажут. Что, не так?
— Не так. — Галя уязвлена. — Не так! Я сама!
— Ну как же — сама? Мать говорит, ты все бросаешь и бежишь, не смеешь сказать, что как раз учишь уроки.
— Ах, значит, она подслушивает? — взрывается Галя. Все реже называет она Дашу мамой, все чаще — «она» или «мать». — Все она видит! Если хотите знать, я беру учебник в метро, и вообще это мое дело!
— Конечно, твое, — спокойно соглашается Женя. — Но отрывают же они тебя от занятий? А почему, знаешь?
— Не знаю, — ворчит Галя: ей уже интересно и как-то трудно орать на Женином спокойном фоне.
— Потому что им обидно: они-то и школы не кончили, верно?
Женя брякает наугад, но попадает в точку. Галя, слегка Растерявшись, кивает.
— Вот видишь. Еще немного, и рядом с тобой им станет совсем неуютно, если, конечно, ты не бросишь учиться. Они ведь не учатся и не работают, ничего не делают…
— Нет, делают: они работают в поле…
— Время от времени, чтоб заработать и снова бездельничать. А надо делать что-то серьезное. И постоянно. Сколько им лет?
— Нафт уже старый, ему двадцать два…
— Это еще что за Нафт? — цепляется Женя хоть за какую-то информацию. Может, в таинственном Нафте все дело?
Галя разражается детским веселым смехом. Настороженной злости как не бывало.
— Ой, дядя Женя, как было потешно! Ребята рассказывали: однажды после опохмелки Мишка срубал целый батон, а хлеб был с нафталином, ну просыпался нафталин из мешка. А он съел и ничего не заметил! Вот его и прозвали Нафталин, сокращенно — Нафт.
«После опохмелки… срубал…» Н-да, лексикон весьма выразителен… Женя уже не спрашивает. Он слушает и на «дядю», как прежде, не реагирует: он этой дикой девчонке больше не «Женя», подержим-ка ее пока на расстоянии… А Галя захлебывается от восторга: Нафт говорит, что надо узнавать жизнь, а не торчать, как дурак, за партой; Нафт говорит, что у нас все равны и нечего девчонкам выпендриваться; Нафт говорит, что Макс — чувак чуваком и вообще никуда не годится…
