Дмитрий Гордон - Виктор Суворов: исповедь перебежчика
Дмитрий Гордон - Виктор Суворов: исповедь перебежчика краткое содержание
Дмитрий Ильич Гордон
Виктор Суворов: исповедь перебежчика
Предисловие
За свою шестидесятитрехлетнюю жизнь я овладел самыми разными литературными жанрами: от разведдонесений до романов, а вот предисловие пишу впервые. Даже растерялся немножко: с чего же начать? Поразмыслив, любителей парадоксов решил не разочаровывать: пусть это будет попытка эссе о… вреде книг… Да-да, об их колоссальном вреде для тоталитаризма, имперского сознания и мозгов, промытых воинствующей пропагандой.
Любое событие, я уверен, чем-то предопределено, и что мы в своих детей вкладываем, то в конце концов и получаем. Ну кто, вот скажите, мог вырасти из мальчишки, чье гарнизонное детство прошло среди пушек и танков, если до школы к тому же он не видел гражданских людей, с пеленок слышал вокруг разговоры только об армии, а по радио — сообщения о том, сколько сбито над Кореей американских самолетов (с пятидесятого по пятьдесят третий год там шла, как известно, война)? Потом с одиннадцати лет суворовское училище, высшее военное.
Книги не просто изменили и расширили мои представления об окружающем мире — если бы не библиотека отца, который увлеченно собирал военные мемуары (прочитанные мною от корки до корки), может, и не было бы такого писателя, как Виктор Суворов. Кстати, эта библиотека перешла мне в наследство: все вывезти я не мог (что-то у старшего брата осталось), но большинство томов со штампом «Из книг Богдана Васильевича Резуна» хранятся теперь у меня.
Я и сейчас работаю среди книг. Представьте: все четыре стены моего двадцатисемиметрового кабинета до самого верха заняты полками, которые заставлены в два ряда, — остался только просвет для окна! — а внизу (англичане живут в двухэтажных домах) расположена еще и домашняя библиотека. Кроме того, книги стоят в гостиной, и все время жена обижается — считает, что они занимают место каких-то украшений и безделушек. На это я отвечаю Татьяне: книги — лучшие украшения, правда, когда их совсем уж девать некуда, те, что в ближайшее время, на мой взгляд, не понадобятся, складываю в пластиковые, чтобы туда не попала влага, коробки и отправляю в гараж (рассчитан он на две машины, но иногда туда с трудом удается воткнуть одну).
Парадокс, но такое книжное изобилие отнюдь не снижает мое желание писать, и лет десять уже я не знаю, что такое отпуск. Вот и минувшим летом не бездельничал — работал над новой книгой «Змееед»: так исстари называли тех, что пожирают себе подобных змей, и такую кличку носил товарищ Сталин (у него было довольно много прозвищ, в том числе и более распространенных — коллеги-революционеры, к примеру, поскольку люди кавказской национальности сидели обычно в Москве на углах и чистили прохожим обувь, некогда окрестили его Гуталином). Сейчас книга «Змееед» сдана в издательство, и в данный момент я пишу уже следующую под названием «Кузькина мать»…
Мало того, что я автор добрых двух десятков литературных произведений, так еще и обо мне постоянно пишут и что-нибудь издают. Недавно составленный мною список (а в нем сорок одно (!) наименование) пополнился очередным сочинением — «Новейшим анти-Суворовым». В основном эти творения отрицательные, хотя изредка попадаются и положительные: среди историков, например, полку моих единомышленников прибывает. Книги, замечу, я еще как-то пытаюсь подсчитывать, а вот статьи никакому учету не поддаются. Вы, уважаемые читатели, сами свидетели: как только 22 июня или 9 мая подходит, какой-то бумажный вал надвигается, вернее, катится на четырех колесах телега.
Автор этого сборника Дмитрий Гордон — журналист высокопрофессиональный и объективный, поэтому я убежден: его труд ляжет увесистой гирей на мою чашу весов. Мы с женой с удовольствием с Димой общались, когда он приезжал в Англию: во-первых, поговорить с хорошим человеком всегда приятно, а во-вторых, это была вроде как встреча с Родиной, и мы, можно сказать, окунулись в атмосферу украинского радушия и гостеприимства.
Почему мне так важно, чтобы меня услышали в Украине? Да потому, что какая-то странная получается ситуация. Я — первый украинец, который вышел из состава СССР, этот путь проложил. Много лет я доказывал, что надо бросать Союз к чертовой матери, твердил, что украинцы могут жить сами. Да, проблемы какие-то есть, но вызваны они в основном тем, что семьдесят лет Украина была в рабстве: кто-то из метрополии творил там голодомор и другие страшные преступления. Она постоянно была вовлечена в какие-то дикие эксперименты, растила хлеб и производила оружие для того, чтобы поддерживать всякие Анголы и Мозамбики, Алжиры и Египты, а если бы это была свободная страна, ей не пришлось бы кормить и вооружать половину Азии и Латинской Америки.
Девятнадцать лет назад Украина, которая была советской социалистической республикой, пошла за мной, стала наконец независимой, но, обретя свободу, признавать меня не желает. В чем же я, спрашиваю, виноват перед тобой, мать моя, почему ты сегодня считаешь меня блудным сыном? Ну ладно, я не в претензии, к тому же один земляк написал мне: «Не обижайся, наступит время, когда Украина и Россия будут спорить из-за того, русским тебя считать или украинцем. Жаль только, что это случится уже после тебя.».
Когда в свое время я передал украинским издателям рукопись «Ледокола», никакого корыстного интереса с моей стороны не было — я не пытался что-то урвать, выгадать, вплоть до того, что отказался от гонорара. Точно так же произошло и в России. Первый российский издатель предложил поделиться по-братски: ему деньги от трехсотдвадцатитысячного, а потом еще и миллионного тиража, а мне слава. Я согласился. Главное для меня было — донести правду до своего народа: и до русских, и до украинцев, поэтому не прогадал.
Меня упрекают: «Фальсификатор!», бросают всякие нелицеприятные эпитеты в лицо, а я недоумеваю: «Граждане, о чем идет речь?». Я доказываю, что мы не гитлеровские прихвостни, что Советский Союз готовил нападение на Гитлера — что тут плохого? Этим гордиться надо, а тот, кто утверждает, будто ничего подобного мы делать не собирались, потому что 28 сентября 1939 года между СССР и Германией был подписан Договор о дружбе и границе, и есть самый настоящий враг народа. Вдумайтесь: о дружбе с кем? С Гитлером! Да, было такое, но это же аморально — этого нужно стесняться, а не того, что мы хотели связи с нацистской Германией разорвать.
Меня эта логика удивляет — как, впрочем, и ярлыки, которые уже столько лет пытаются мне навесить. Выходит серия книг «Правда Виктора Суворова», и сразу же появляется «Неправда Виктора Суворова». «Хорошо, — киваю, — ребята, пишите, но если с вами и вашими доводами согласиться, мы были союзниками Третьего рейха, верными гитлеровцами. Позор на ваши увесистые тома!»…
Кто-то скажет: «Сколько можно мусолить тему — об этом столько уже говорено-переговорено?», но если в украинском городе Запорожье к шестидесятипятилетию Победы коммунисты устанавливают памятник Сталину, все точки над «і», видимо, еще не расставлены. Такого в стране, которая понесла жуткие потери от сталинизма, быть не должно, к тому же Сталин был выдающимся преступником, каких не рождала наша планета, — поспрашивайте стариков: они вам много чего расскажут. Да, при гитлеровской оккупации украинцам жилось жутко, но все-таки голодомора и людоедства не было, а при Сталине все это было, и тот, кто ставит монумент верховному людоеду, является врагом Украины.
Приходится слышать, что памятник Сталину был вызовом западным областям, которые сооружают монументы Шухевичу и Бандере. Обсуждать эту тему я не рискну, — она неподъемна! — но несмотря ни на что, все-таки эти люди воевали за Украину, и у них были свои резоны. Жители Западной Украины встречали гитлеровцев с цветами, но произошло это не потому, что Гитлер хороший или люди такие плохие, — просто после того, как неполных два года, с сентября тридцать девятого по июнь сорок первого, у них похозяйствовали чекисты и комиссары, они рады были любому, кто от советской власти избавит. Какой же бесчеловечной она была, если народ пошел кричать «Ура!» Гитлеру?
Время лечит: боль рано или поздно утихнет, и общество выздоровеет, справится с этим нарывом, просто обе стороны должны постараться друг друга понять. Когда я служил в 66-й гвардейской мотострелковой Полтавской Краснознаменной дивизии, мне приходилось общаться с пожилыми людьми и в Черновцах, и во Львове. Они признавались, с какой огромной надеждой ждали: «Вот придут скоро русские!» (под которыми, естественно, подразумевалась Красная Армия), потому что помнили их по Первой мировой. Тем горше было разочарование, когда оказалось, что пришедшие совсем не похожи на освободителей: и солдаты, и командиры были запуганными, избегали контактов — над ними довлел тридцать седьмой год.
