Магда Сабо - Старомодная история
Мать записывает Беллу в школу танцев господина Альфёльди, преемника Кароя Мюллера. У Мюллера когда-то училась танцевать и вдова Майтени, будущая свекровь Ленке Яблонцаи. «И вот я попала к профессору танцев и приличных манер Карою Мюллеру, — записывает в своем дневнике вдова Эмиля Майтени, Йозефа Хейнрих. — Громкий этот титул господин Мюллер присвоил себе совершенно произвольно: злые языки утверждают, что в юности он был всего лишь учеником цирюльника. Но как бы там ни было, я со спокойной совестью могу утверждать, что танцевать он учил блестяще. Впоследствии господин Мюллер перебрался в Будапешт, где удостоился высокой чести учить великую герцогиню Марию Валерию. Школу посещали барышни, все почти одного возраста, и гимназисты восьмиклассники, так что полезное сочеталось с приятным, и молодежь, подходившая друг другу по возрасту, проводила в освещаемой свечами, с натертым полом, торжественно величаемой залой комнате Мюллера подлинно счастливые вечера. Как у каждой барышни, у меня был свой партнер, который более всего занимался со мною, приносил мне конфекты, с другими же танцевал лишь в том случае, когда бдительный материнский взгляд предостерегал меня от слишком продолжительного общения с ним, провожал домой etc., etc. Счастливая пора детства, когда сердце удовлетворяется столь малым! В последний вечер мы организовали бал с буфетом, ни одна семья не пожалела питья и еды, думаю, даже остатков господину Мюллеру хватило бы на то, чтобы целую неделю быть пьяным и страдать несварением желудка. Во многих развлечениях принимала я участие за свою жизнь, но ни одно из них не затмило воспоминаний об этом вечере, продолжавшемся вплоть до полуночи. Чувство, будь то радость или грусть, никогда не захватывает человека столь сильно, как в детстве; я была так счастлива, собираясь на бал в розовом тарлатановом платьице, что, если бы не последний чардаш, которым завершились шесть недель блаженства, эта глава в моей жизни могла бы быть названа счастливейшей из счастливых».
Школа танцев осталась точно такой же и у преемника Мюллера, не изменился даже материал, из которого шили платья для заключительного вечера, матушка тоже говорила мне про какой-то тарлатан и вспоминала, что, одевая ее на вечер, в белокурые локоны ей прикрепили цветок нарцисса. С разрешения Марии Маргит Штилльмунгус первое время сопровождала Ленке на танцевальные вечера мать Беллы; матери сидели, беседуя, на стульях вдоль стен; когда купецкая дочь в благотворительном женском обществе услышала, что внучка ее танцует как мотылек, то однажды и она явилась к преемнику Мюллера — с этого дня она сама водила Ленке на танцы. В ее жизни Сениор символизирует крах, Имре — наказание божье, Юниор был кровоточащей, не заживающей до самой смерти раной, Эмма олицетворяла ненависть и страх, Мелинда жила рядом, словно умный, несчастный еж, и вот, наконец, Ленке — это успех. Когда Ленке с первым мужем уезжала в свадебное путешествие в Венецию и поцеловала старуху на прощанье, по щеке Марии Риккль скатилась слеза. «Я больше никого не хотела любить! — сказала купецкая дочь. — Жизнь достаточно играла со мной. Храни тебя бог, Ленке! Я любила тебя». Марию Риккль в городе уважали, она пользовалась авторитетом — но настоящего, большого успеха в обществе она не знала никогда. И вот эта девушка, ее внучка, которую кавалеры передают из рук в руки в танцевальной школе преемника господина Мюллера, добилась для нее успеха, добилась общественного ранга, основа которого не богатство, а красота и ум.
Когда Ленке попала к бедным сестрам-школостроительницам, длинная юбка была еще непривычна ей, она пользовалась ею то как веером, то как тряпкой для пыли; к тому времени, когда она выучила песню Хуски[129] про «Двух воробушков», она уже порхала в длинном платье, словно родилась в нем. («Я не знала никого, кто бы умел так же двигаться, как твоя мать: ее стройная, словно березка, фигура всегда будто летела», — вспоминала о матушке, в бытность ее молоденькой девушкой, вдова Дёрдя Магоша, Наталия Драхота.) Утром, выпив наспех чашку кофе, Ленке подхватывает сумку и бежит, за ней бежит собака Боби, которая у ворот школы поворачивается и возвращается домой, чтобы около часа дня, поднятой на ноги таинственными внутренними собачьими часами, вскочить и снова мчаться к школе и там, весело взбивая пыль коротким хвостом, ждать у ворот, пока в толпе девушек появится ее хозяйка. И вот Ленке идет легкой походкой по улице, за ней идет собака, они сворачивают на улицу Баттяни, вот они уже перед казино — ныне клуб. Народного Фронта, — и наступает самый критический момент: ведь возле казино стоят господа гимназисты и студенты, поджидая ее, девушку с собакой. Там и юрист Лаци Шами — во втором браке Ленке он станет ей свояком, женившись на сестре Элека Сабо, Гизелле, — и Золтан Салаи, и Пишта Озори, и еще много благоговейных или имитирующих пресыщенность жизнью молодых людей, и среди них один нахал, по имени Миклош Отт, который неоднократно пытается проводить ее до дому, и белокурый Бела Майтени с крошечными усиками. До чего противный этот Миклош Отт! — матушка не может удержаться, чтобы не наказать его. Химическими чернилами она пишет на приготовленной в стирку нижней юбке: «ТЕРПЕТЬ НЕ МОГУ МИКЛОША ОТТА!» Надпись обнаруживают при стирке, тетя Клари приносит Марии Риккль свидетельство преступления: она еще не забыла, сколько бед принесло дому преступное мужское легкомыслие. Мария Риккль не удовлетворяется расследованием, в ходе которого выясняется всего лишь, что Ленке до глубины души возмущает наглость Отта, и не более; вот удобный случай, чтобы изложить свое мнение относительно жеребцов и внушить Ленке, что мужчина оскверняет женщину, даже когда просто смотрит на нее. Насчет гимназистов она пожалуется кому следует, со студентами, к сожалению, она не может ничего поделать, но с этого дня Ленке должна идти домой по улицам Св. Анны и Рыночной, обходя угол с казино. Стоит весна, по ночам не заснешь от кошачьих концертов — купецкая дочь встревожена не на шутку. Пока что Ленке терпеть не может Миклоша Отта, а если она влюбится в кого-нибудь: в девчонке ведь течет кровь Юниора и проклятой ее матери. Она на неделю лишает Ленке театра — для воспитанниц монастырской школы нет большего наслаждения, чем, сев в ложу, воодушевляться и плакать, до потери чувствительности бить в ладоши, — а потом велит Ленке пойти с ней во двор и показывает, как спариваются кот с кошкой. Матушка пытается убежать, но бабушка держит ее вплоть до финала бурной любовной сцены. «Вот чего хотят все мужчины, — говорит Мария Риккль, — так что берегись, твоя мать тоже так начала. Если нас или госпожи Барток нет рядом, не смей даже разговаривать с мужчиной, и не забывай того, что видела. Хочешь валяться в грязи, как животное? Любовь этим кончается».
Это был наглядный и впечатляющий урок, Ленке хватило его на всю жизнь. От того непреодолимого отвращения и унизительной беспомощности перед животной сущностью любви, которые мучили матушку в обоих ее замужествах, ее не мог бы вылечить даже психиатр. Дело Миклоша Отта, кстати говоря, завершилось в монастырской школе: злополучную нижнюю юбку Мария Риккль принесла Марии Маргит Штилльмунгус, чтобы школа тоже приняла участие в нравственном и сексуальном воспитании ее внучки. Матушка вся в слезах явилась к начальнице, которая как раз занималась тем, что вместе с монахиней, преподавательницей химии, выводила с нижней юбки чернила. Увидев красную от стыда и волнения, рыдающую Ленке, она сказала: Христос не для того принял смерть на кресте, чтобы мы безответственно бросались словами вроде «терпеть не могу», а потом: где это видано, чтобы вместо бумаги писали на собственной нижней юбке? Молодые люди испокон веков глазеют на девушек, просто не надо обращать на них внимания, она уже передала через Паулу Отт, чтобы мать Миклоша зашла к ней, больше к Ленке никто приставать не будет, и пусть она заберет наконец эту юбку.
Выход в общество, школа танцев волей-неволей сталкивали матушку с представителями мужского пола, с которыми она — вплоть до трагикомического случая с нижней юбкой — держалась относительно непринужденно; кошачья свадьба нарушила равновесие: Ленке Яблонцаи не смела поднять глаз ни на одного юношу. А поводов для встреч было великое множество: Венгрия на рубеже веков, безучастно наблюдавшая, как значительная часть ее населения в поисках куска хлеба покидает родную землю, и не слишком взволнованная тем, что другая, тоже немалая часть, отчаявшись найти работу, выбирает между голодной смертью и самоубийством, — эта Венгрия объедалась за столами, ломящимися от яств, или на природе вокруг скатерти, расстеленной на траве. Одно за другим следовали приглашения на обеды, ужины, чаи, общество выезжало на пикники, на прогулки, на большие и маленькие балы, на концерты, в театр, в Большой лес; девушки, о которых Белла в письмах подробно информирует сестру Маргит, за лето поправлялись на шесть — восемь, а то и на одиннадцать килограммов — и было от чего. Тщетно пытались они плавать, заниматься теннисом, совершать пешие прогулки, чтобы посмотреть на знакомых в манеже или подивиться меткости юношей-родственников в тире, — толстели все; одни только Ленке Яблонцаи да Белла Барток вопреки моде оставались худыми до неприличия.
