Баха Тахер - Любовь в изгнании / Комитет
Кроме того, прошу принять во внимание мое душевное состояние и нервное перенапряжение, ведь из-за постоянной слежки мне ни на секунду не удалось сомкнуть глаз.
Блондин резко подался вперед, хищно блестя разноцветными глазами:
— Вы хотите навязать нам образ невинной жертвы, полной добрых намерений?
Я замечал, что он всегда старался говорить особым «комитетским» языком, считая его, по-видимому, образцом совершенства.
— Я вам ничего не навязываю и не пытаюсь «продать», хотя исследование о Докторе доказывает, что все на свете покупается и продается. Я говорю правду.
Блондин издевательски ухмыльнулся:
— Не думайте, что можете обвести нас, как простачков, вокруг пальца.
Уже при первой встрече мы заподозрили, что вы совсем не тот, за кого себя выдаете, — ваши ответы были слишком правильными и гладкими. И если среди нас были сомневающимися на этот счет, то упорное копание в жизни Доктора, вопреки предупреждениям и запретам Комитета, всем показало вашу коварную суть.
Он повернулся к остальным:
— Факты доказывают, что мы имеем дело с чрезвычайно опасным, заранее разработанным и тщательно подготовленным заговором. Нападение на нашего коллегу было всего лишь одним его звеном.
Да, я ожидал именно такой, враждебной встречи и был готов к самой худшей, самой негативной оценке того, что совершил, но поворот дела в сторону какого-то там заговора резко менял мои перспективы.
Положение становилось настолько скверным, что ни о каких обвинениях в адрес Комитета не могло быть и речи. Надо спасаться!
Я развел руками и принужденно засмеялся, как бы подчеркивая, что речь идет об очевидном недоразумении.
— О, я завидую вашему богатому воображению. Это, конечно же, шутка?
Блондин жестко пообещал:
— Уловки вам больше не помогут.
— Уверяю вас, я невиновен!
— Вы отказываетесь от своих первоначальных показаний?
— Я имею в виду совсем другое… Дело в том, что если и был план какого-то заговора, то мне о нем ничего не известно.
Как он обрадовался!
— Итак, вы признаетесь в существовании плана!
Я понимал крайнюю нелепость происходящего, но поделать с собой ничего не мог — мне было страшно.
— Ни в коем случае! Хочу еще раз подчеркнуть, что…
Он кивнул мужчине, сидевшему с краю, тот немедленно извлек из-под стола магнитофон и важно водрузил его перед собой на суконную поверхность.
Блондин в это время пояснял коллегам:
— Господа, сейчас вы сами услышите упоминание злоумышленника о своих сообщниках.
Комитетчик включил магнитофон и послышался странный звук — я сразу узнал звон воды, падающей в железную посуду. Затем неприятный мужской голос выразил удивление цветом воды. О, боже, да ведь это — Коротышка!
Мой голос сказал:
— У вас, наверное, стоит очиститель?
Голос Коротышки:
— Да, а как вы узнали?
Снова мой:
— Я вообще многое узнал за последнее время.
Блондин дал знак выключить магнитофон и, развалясь в кресле, насмешливо спросил:
— Это ваш голос?
— Мой, но это совсем не значит…
Он не дал договорить и вдруг заорал:
— Откуда у тебя сведения о нашем сотруднике, какими не располагаем даже мы? Назови сообщников, передавших тебе эту информацию!
Тут вмешалась Анис и заворковала своим обычным мягким голосом, словно вразумляя упрямого малыша:
— Совершенно необязательно предполагать существование заговора с самого начала — он мог возникнуть позднее, что подтверждается словами, будто вы многое узнали именно в последнее время. Из этого следует, что под влияние злонамеренных деструктивных элементов вы попали совсем недавно — такая версия участия в заговоре наиболее благоприятна для вас. Согласны?
Будьте благоразумны и назовите своих сообщников — это облегчит вашу участь.
Сжимая кулаки от отчаяния, я почти кричал:
— Поверьте мне. Я невиновен. Все произошло случайно!
Не отрывая от окна сосредоточенного взгляда, один из военных вдруг спросил:
— Кто дал нож, которым вы убили нашего коллегу?
— Никто. Я уже говорил, что нашел его в ящике на кухне.
Другой:
— Здесь сейчас упоминалась секретная информация. Где вы ее взяли?
— В прессе.
Он захохотал, остальные зашумели, будто не верили, что в газетах вообще о чем-нибудь можно прочитать.
Я старался перекричать всех:
— Поймите, исследование о Докторе заставило меня просмотреть подшивки всех газет и журналов почти за четверть века! Напечатанные там материалы и дали возможность увидеть события в их взаимосвязи, а потом — сделать правильные выводы.
Едва я назвал имя Доктора, как моментально установилась полная тишина.
Военный наконец-таки отвернулся от окна, резко подался вперед и, не сводя тусклых глаз с пуговиц на моей сорочке, отрывисто спросил:
— Не могли бы вы пояснить, какие «события» имелись в виду?
Я устало прислонился к стене:
— Этот вопрос мне задавал покойный и ответ, я думаю, зафиксирован в деле — у вас надежная техника.
Бормоча, он принялся ворошить бумаги.
— Да… Да… Кое-что тут есть… Душевные болезни… Египетские сигареты… Иностранные лекарства… «Кока-кола»…
Однако вы не пояснили, почему именно названные явления заслуживают внимания.
— Я этого не говорил, а упомянул их просто в качестве примера. На самом деле число подобных феноменов бесконечно…
— Нет, постойте… постойте… Вы явно избегали говорить, почему обратили внимание именно на них. И в чем суть взаимосвязи между этими, совершенно разнородными явлениями? Мы хотим услышать ваше объяснение.
Я лихорадочно соображал, как выкрутиться, чтобы ОНИ не догадались о настоящих выводах исследования.
Тоном человека, понявшего, наконец, бессмысленность запирательств и решившего говорить правду, начал издалека:
— В моих намерениях не было ничего дурного, и, чтобы доказать вам это, я расскажу все.
«Я — жертва собственного тщеславия. И не только его. В большей степени я — жертва вечной любознательности.
Если бы не постоянное стремление к выяснению сути явлений, мне не пришлось бы сейчас стоять перед вами».
Военный поморщился:
— Без предисловий… Говорите сразу о деле!
— «Прежде всего, необходимо объяснить, как я пришел к мысли связать все перечисленные явления воедино по определенной системе, ибо только такой подход гарантирует понимание их основ.
Попытки разобраться в единичном феномене или их совокупности не давали никакого результата, пока не был найден подходящий метод».
Вытянув шеи и напряженно ловя каждое слово, комитетчики искали подвох в моих рассуждениях. «В поисках связующего начала я размышлял следующим образом: все эти явления совершенно разнородны и присущи не одной, а многим, едва ли не всем сферам жизни. Следовательно, главными их свойствами являются „плюрализм“ — множественность и „диверсификация“ — разнообразие.
Тут уместно вспомнить о заслугах Доктора в области развития арабского языка. Именно ему принадлежит изобретение множества неологизмов на основе обыденных слов, в том числе, и термина „разноображивание“ — „плюрализация“. Совершенно очевидно, что под „разноображиванием“ можно понимать и множественность и разнообразие».
Первым заговорил толстяк в красном бархатном пиджаке. В прошлый раз этот щеголь привлек мое внимание роскошным белым костюмом, с трудом вмещавшим мощные телеса.
— Туманно… Поясните свой тезис примерами.
— Именно это я и собирался сейчас сделать. Предлагаю рассмотреть уже знакомый феномен «Кока-колы» с точки зрения плюрализма и диверсификации.
«Существует множество загадочных обстоятельств, помогавших росту популярности напитка и процветанию его производителей.
Так, в 1970 году в печать Соединенных Штатов просочились сведения о бесчеловечном обращении с сезонными рабочими на фермах, принадлежащих компании „Кока-кола“. Подчеркиваю: на фермах, а не на заводах, а численность этих рабочих составляла что-то около четверти миллиона. Разыгрался скандал… Из газет тема попала на телевидение, а оттуда — в Конгресс к члену комиссии по проблемам сезонных рабочих Уолтеру Мондейлу. Спустя три года президент „Кока-колы“ поддержал этого самого Мондейла на выборах в международный комитет, а потом и на президентских выборах, когда тот стал вице-президентом.
Еще пример: в свое время компанию обвинили в присвоении некоторой части заработка рабочих, правда, небольшой, в несколько долларов. В разгар шумихи выяснилось, что „Кока-кола“ выделяет огромные средства на благотворительные и культурные цели, содержит целый университет, учреждает премии в области литературы и искусства, а в 1977 году перевела фантастическую сумму в фонд Бруклинского музея на спасение памятников культуры в Египте.
