Кристофер Мур - Агнец
— Знаю, — вздохнул я. — Они должны были быть моими.
— И моими, — вздохнул Джошуа в ответ.
Я взглянул на него: мой друг покачивался рядом на мягких верблюжьих волнах. Он смотрел куда-то на горизонт, и вид у него при этом был весьма унылый.
— Твоими и моими? Ты считаешь, они должны были быть твоими и моими?
— Ну да. А почему нет? Ты же знаешь, как я люблю всех маленьких…
— Иногда ты такой остолоп.
— А как думаешь — она нас вспомнит? То есть вспомнит, какими мы тогда были?
Я немного подумал и содрогнулся.
— Надеюсь, что нет.
Не успели мы въехать в Галилею, как до нас стали доходить слухи о том, что творит в Иудее Иоанн Креститель.
— Сотни последовали за ним в пустыню, — услышали мы в Гишале.
— Некоторые говорят, он — Мессия, — сказал нам один человек в Баке.
— Его Ирод боится, — шепнула женщина в Кане.
— Еще один чокнутый святой, — скривился римский солдат в Сефорисе. — Евреи их плодят, как кролики. Я слыхал, он всех несогласных топит. Первая разумная мысль с тех пор, как меня откомандировали в эту проклятую глухомань.
— Могу я узнать твое имя, солдат? — осведомился я.
— Кай Юний, Шестой легион.
— Спасибо, мы тебя запомним. — И Джошу: — Кай Юний: первая шеренга, когда начнем выпихивать римлян из Царства Божия в геенну огненную.
— Что ты, сказал? — с подозрением спросил римлянин.
— Ничего-ничего, не стоит благодарности, ты это заслужил. Пойдешь правофланговым в самой первой шеренге, Кай.
— Шмяк! — рявкнул Джош, а когда я соизволил обратить на него внимание, прошептал: — Постарайся все-таки, чтобы нас не бросили в тюрьму, пока мы не добрались до дома. Прошу тебя.
Я кивнул и помахал легионеру на прощанье:
— Обычные еврейские заскоки. Не обращай внимания. Шимми Фиделис.
— Надо будет разыскать Иоанна, когда с родней поздороваемся, — сказал Джошуа.
— Думаешь, он в самом деле выдает себя за Мессию?
— Нет, но похоже, он знает, как Слово нести.
Через полчаса мы въехали в Назарет.
Наверное, мы рассчитывали на большее. Ликующие толпы у городских ворот, детишки бегут за нами по пятам и умоляют рассказать о наших великих приключениях, смех и слезы, поцелуи и объятья, сильные плечи, что пронесут героев-завоевателей по родным улицам. Забыли мы об одном: пока мы путешествовали, искали приключений и развлекались чудесами, народ в Назарете жил в своей повседневной срани — и чем больше проходило дней, тем больше срани копилось. Когда мы подъехали к прежнему дому Джоша, брат его Иаков работал во дворе под навесом — строгал из оливковой деревяшки распорку для верблюжьего седла. Я сразу понял, что это Иаков: у него был тонкий крючковатый нос Джоша и широко посаженные глаза, но лицо обветреннее, а тело — крепче и тяжелее от мускулов. Выглядел он лет на десять старше моего друга, а не на два года моложе.
Он отложил свой струг и вышел на солнце, прикрывая ладонью глаза.
— Джошуа?
Джош длинным хлыстом похлопал верблюда под коленями, и животина опустила его на землю.
— Иаков! — Джошуа соскочил с верблюда и подбежал к брату, раскинув руки, но Иаков отступил.
— Пойду скажу матери, что вернулся ее любимый сын. — Иаков отворотил лицо, и слезы буквально брызнули из глаз моего друга в дорожную пыль.
— Иаков, — едва не взмолился он. — Я же не знал. Когда?
Тот повернулся и посмотрел брату в глаза. Во взгляде его не было ни жалости, ни горечи — только злость.
— Два месяца назад, Джошуа. Иосиф умер два месяца назад. О тебе спрашивал.
— Я не знал. — Руки Джоша по-прежнему были распростерты, но объятий так и не случилось.
— Иди в дом. Мама тебя ждет. Каждый день она первым делом спрашивает, не сегодня ли ты вернешься. Иди в дом. — Иаков отвернулся, когда Джош прошел мимо, а затем посмотрел на меня: — Его последние слова были: «Передай байстрюку, что я его люблю».
— Байстрюку? — переспросил я, заставляя верблюда пригнуться и спустить меня наземь.
— Он так всегда Джоша называл. «Интересно, как там наш байстрюк поживает. Интересно, где теперь наш байстрюк». Только и разговоров что о байстрюке. И мамаша талдычит, как Еша делал то и Еша делал это. И какие великие подвиги совершит наш Еша, когда вернется. А кто все это время за братьями и сестрами присматривал, кто о них заботился, когда отец заболел? Да еще моя собственная семья в придачу. И какое мне за все это спасибо? Я хоть одно доброе слово услышал? Нет — я лишь Джошу дорогу мостил. Ты себе даже не представляешь, что значит быть по жизни вторым после Джоша.
— В самом деле, — ответил я. — Когда-нибудь обязательно расскажешь. Ладно, передай Джошу, если понадоблюсь, я буду в доме моего отца. Он-то хоть жив еще, надеюсь?
— Да. И мать твоя — тоже.
— Здорово. Мне бы не хотелось, чтобы кто-то из братьев сообщал мне плохие новости.
Я повернулся и повел верблюда прочь.
— Ступай с Богом, левит, — бросил мне вслед Иаков. Я обернулся:
— Иаков, а знаешь, ведь написано сие: «На труды имеешь ты право, но не на плоды оных».
— Ни разу не слыхал. Где такое написано?
— В «Бхагавад-гите», Иаков. Такая длинная поэма о том, как идти в бой, и там бог одного воина говорит ему: не стоит волноваться, что придется поубивать всех сородичей в битве, потому что они уже мертвы, только еще не знают об этом. Сам не понимаю, с чего мне это в голову пришло.
Отец долго сжимал меня в объятиях — я уж подумал, он сейчас мне грудную клетку сплющит, — а потом передал меня в руки матери, которая занялась примерно тем же, после чего, судя по всему, опамятовалась и принялась колошматить меня по голове и плечам сандалией, которой управлялась с поразительной для своего возраста скоростью и проворством.
— Шлялся где-то семнадцать лет и что — написать не мог?
— Ты же читать не умеешь.
— И потому ты весточку дать не удосужился, умник? Трепку я отражал, направляя энергию матери прочь от себя, как учили в монастыре, и вскоре по первое число досталось двум пацанчикам, которых я не узнал. Опасаясь судебных исков от посторонних людей, я перехватил материнские руки и прижал их к ее бокам, а сам глянул на отца, кивнул на карапузов и вопросительно воздел брови, имея в виду: Это еще что за короеды?
— Это братья твои, Яфет и Моисей, — ответил отец. — Моисею шесть, Яфету пять.
Малявки ухмыльнулись. Передних зубов у обоих не хватало, — вероятно, принесены в жертву гарпии, что корчилась в моих руках. Папаша сиял, имея в виду: Я до сих пор акведуки строить мастак — трубу куда надо проложить еще ого-го, если понимаешь, о чем я.
Я насупился, имея в виду: Послушай, я и так еле сохранил остатки уважения к тебе, когда узнал, каким образом тебе удалось замастрячитъ первую троицу — нас. И эти малые народности свидетельствуют лишь о том, что память на страдания тебе отшибло начисто.
— Матушка, если я тебя отпущу, ты успокоишься? — Через плечо я оглянулся на Моисея и Яфета: — Я, бывало, всем рассказывал, что она одержима бесами. Вы, парни, тоже так делаете? — и подмигнул.
Они хихикнули, имея в виду: Умоляем, прекрати наши мученья, убей нас, убей нас немедленно или убей эту суку, что не дает нам никакой жизни, ибо мы страдаем, как Иовы. Ладно, может, все это я себе навообра-жал и они не имели в виду ничего такого. Может, просто хихикнули.
Я отпустил мать, и она пошла на попятную.
— Яфет, Моисей, — сказала она. — Познакомьтесь со Шмяком. Вам часто доводилось слышать, как мы с отцом говорим о нашем старшем разочаровании. Так вот, это оно и есть. А теперь бегите за остальными братьями, а я пока сготовлю что-нибудь приятное.
Братья Шем и Люций привели семьи и сели с нами ужинать. Мы накрыли стол, и мать подала что-то приятное — я только не уверен, что именно. (Я, помнится, уже рассказывал: я самый старший из трех братьев, а теперь, надо полагать, включая короедов, нас уже оказалось пятеро, но черт возьми — когда мы познакомились с Моисеем и Яфетом, я уже стал слишком взрослым, чтоб их мучить, и у меня просто не было на это времени, поэтому свой братнин долг они не уплатили. Они больше походили на… ну, в общем, на домашних зверюшек.)
— Мама, я привез тебе подарок с Востока, — сказал я и сбегал за коробкой к верблюду.
— Что это?
— Это очень породистый размножающийся мангуст, — объяснил я, похлопав по клетке. Маленький паразит немедленно попытался откусить подушечку моего большого пальца.
— Но здесь же только один.
— Правильно, их было двое, но один сбежал, поэтому остался один. Они бросаются на змей в десять раз себя больше.
— Похож на крысу.
Я понизил голос и заговорщицки прошептал:
— В Индии женщины специально их дрессируют, чтобы сидели на голове, как шляпки. Последний писк моды. До Галилеи, конечно, она еще не докатилась, но уже в Антиохии ни одна уважающая себя дама не выйдет из дома без мангуста на голове.
