Маргарет Этвуд - Лакомный кусочек
Я начала мыть окна — и тут зазвонил телефон. Звонил Дункан, и это было странно: я о нем почти забыла.
— Ну что? — спросил он. — Что произошло?
— Свадьба отменяется, — сообщила я. — Мне стало ясно, что Питер пытался уничтожить мою личность. Теперь я ищу новую работу.
— Понятно, — сказал Дункан. — Но вообще-то я спросил не об этом. Меня интересует Фиш.
— Понятно, — сказала я, жалея, что сама не догадалась.
— В принципе я, конечно, знаю, что произошло; но мне хотелось бы понять причины. Ведь он забросил свои прямые обязанности.
— То есть бросил аспирантуру?
— Не аспирантуру, а меня, — сказал Дункан. — Что мне теперь делать?
— Понятия не имею, — ответила я. Меня раздражало его равнодушие к моей судьбе. Теперь, когда я снова осталась одна, моя собственная персона казалась мне гораздо более интересным предметом, чем личность молодого человека по имени Дункан.
— Перестань, — сказал Дункан, — если мы оба будем напрашиваться на сочувствие, у нас ничего не выйдет. Один должен страдать и дергаться, а второй — спокойно слушать и сочувствовать. В прошлый раз ты страдала и дергалась.
Я поняла, что мне его не переспорить.
— Ладно, — сказала я. — Заходи попозже, чаю попьем. Только у меня ужасный беспорядок, — добавила я, извиняясь.
Когда он пришел, я кончала мыть окно — стояла на стуле и стирала тряпкой белую жидкость для чистки стекол. Мы очень давно не мыли окна, и они покрылись толстым слоем пыли; теперь я представляла себе, как странно будет снова видеть улицу сквозь прозрачные стекла. К моему огорчению, до верхних углов рам мне было не дотянуться, и там оставался налет сажи, размытой подтеками дождя. Я не слышала, как вошел Дункан. Вероятно, он несколько минут простоял в комнате, наблюдая за мной, прежде чем объявил о своем присутствии:
— Вот и я.
Я вздрогнула, потом сказала:
— Привет. Сейчас я спущусь, только закончу это окно.
Он молча ушел на кухню.
Насухо вытерев стекло рукавом, оторванным от одной из старых блузок, которые оставила Эйнсли, я нехотя слезла со стула. Во-первых, я люблю кончать начатое дело, а несколько окон остались невымытыми; во-вторых, мне вовсе не улыбалась перспектива обсуждать любовную жизнь Фишера Смита. Войдя в кухню, я увидела, что Дункан сидит на стуле и с настороженной неприязнью глядит в открытый холодильник.
— Чем это тут пахнет? — спросил он принюхиваясь.
— О, всякой всячиной, — небрежно ответила я. — Мастикой, жидкостью для чистки стекол и еще кое-чем.
Я подошла к окну и растворила его.
— Чай или кофе?
— Все равно, — сказал он. — Ну так что же у них произошло?
— Ты, наверное, сам знаешь — они поженились.
Чай было бы легче приготовить, но, бегло оглядев полки буфета, я не нашла заварки и принялась насыпать кофе в ситечко кофейника.
— Да, вроде бы. Фишер оставил нам довольно двусмысленную записку. Но как это получилось?
— Обыкновенно, — сказала я. — Познакомились на вечеринке, а дальше все пошло само собой. — Я поставила кофейник на огонь и села. Мне хотелось помучить Дункана, но у него был очень обиженный вид, и я закончила: — Конечно, не обошлось без осложнений, но я думаю, все уладится.
Накануне Эйнсли появилась в квартире после долгого отсутствия, и, пока она собирала вещи, Фишер сидел в гостиной на диване, закрыв глаза и выставив бороду, в горделивом блеске которой читалась вера каждого волоска в свою жизненную силу. Эйнсли уделила мне несколько минут и сообщила, что они отправляются в свадебное путешествие на Ниагару и что Фишер, по ее мнению, «вполне подходящая кандидатура».
Я объяснила это Дункану, как умела. Мой рассказ не расстроил его, не порадовал и даже не удивил.
— Что ж, — сказал он. — Фишеру, я думаю, это пойдет на пользу. Мужчина не может слишком долго жить абстракциями. Вот только Тревор очень расстроен. У него разболелась голова, он лег в постель и отказывается даже готовить. В результате всех этих событий мне придется искать новую квартиру. Тебе известно, какое дурное влияние может оказать на человека неблагополучная семья, а я не хочу, чтобы моя личность подверглась нездоровым изменениям.
— Надеюсь, Эйнсли будет довольна, — сказала я. Мне действительно хотелось на это надеяться. Я была рада, что оправдалась моя пошатнувшаяся было вера в ее способность позаботиться о себе.
— По крайней мере, — добавила я, — она получила то, чего ей сейчас хочется, а это уже немало.
— Снова один на целом свете, — задумчиво проговорил Дункан, покусывая ноготь. — Интересно, что теперь со мной станет?
Судя по тону, этот вопрос все же не очень интересовал его.
Говоря об Эйнсли, я вспомнила Леонарда. Несколько дней назад, узнав о замужестве Эйнсли, я позвонила Кларе и сообщила ей, что Лен может теперь выйти из подполья. Потом Клара позвонила мне и сказала, что очень волнуется, потому что Лен вовсе не выказал признаков особого облегчения. «Я думала, — сказала Клара, — что он тотчас отправится к себе, но он сказал, что пока останется у нас. Он по-прежнему боится выходить на улицу, но в комнате Артура чувствует себя прекрасно. Дети его обожают, и надо сказать, мне тоже приятно хотя бы на время сбыть их с рук; если бы еще они с Артуром не дрались из-за игрушек! Странно, что он не только не ходил на работу все это время, но даже никому не сообщил свой новый адрес. Не знаю, что делать, если и дальше будет так продолжаться».
Тем не менее она показалась мне гораздо более уверенной в себе, чем прежде.
Из холодильника раздался громкий металлический звук. Дункан вздрогнул и вынул палец изо рта.
— Что это?
— Лед падает, — сказала я. — Я размораживаю холодильник.
Запахло готовым кофе. Я достала две чашки и поставила их на стол.
— Так ты теперь ешь? — спросил Дункан, помолчав.
— Еще как! Сегодня днем съела бифштекс, — сказала я с гордостью. Мне все еще казалось чудом, что я отважилась на такой подвиг и преуспела.
— Что ж, это полезно для здоровья, — сказал Дункан и впервые поглядел мне в лицо. — Ты действительно хорошо выглядишь. У тебя здоровый, бодрый вид. Как тебе это удалось?
— Я тебе уже говорила, — сказала я, — по телефону.
— Так ты это всерьез? Насчет того, что Питер пытался уничтожить твою личность?
Я кивнула.
— Вздор, — сказал он мрачно. — Питер вовсе не пытался тебя уничтожить. Ты все это придумала. На самом деле ты пыталась уничтожить его.
У меня заныло под ложечкой.
— Ты правда так думаешь? — спросила я.
— Загляни себе в душу, — сказал он, глядя на меня гипнотическим взглядом из-под челки. Он отпил кофе и, помолчав, чтобы дать мне время на размышление, добавил: — А если хочешь знать правду, то дело было вовсе не в Питере. Дело было во мне. Это я пытался тебя уничтожить.
— Перестань, — сказала я, нервно рассмеявшись.
— Пожалуйста, — сказал он. — Не буду настаивать. Может быть, Питер пытался уничтожить меня. А может быть, я пытался уничтожить его. А может быть, мы оба пытались уничтожить друг друга. Как тебе нравится такое объяснение? Все это теперь не имеет значения. Ты снова вернулась в так называемый реальный мир, снова превратилась в потребительницу.
— Да, кстати, — спохватилась я, — хочешь торта?
У меня оставался еще кусок — плечи и голова.
Дункан кивнул. Я дала ему вилку и достала остатки сладкого торта с полки. Развернула целлофановый саван.
— Тут мало что осталось, — извинилась я.
— Я и не знал, что ты умеешь печь, — сказал он, попробовав. — Пожалуй, это не хуже продукции Тревора.
— Спасибо, — скромно поблагодарила я. — Я люблю готовить, когда есть время.
Я следила за тем, как торт исчезает: не стало улыбающегося рта, потом носа, потом левого глаза. Вот и второй зеленый глаз исчез, закрылся. Дункан принялся за локоны и кудри.
Глядя, как он ест, я испытывала странное удовлетворение; все-таки моя работа не пропала впустую; пусть даже он ест молча и без видимого удовольствия. Я мило улыбалась ему.
А Дункану некогда было улыбаться: он занимался делом.
Подобрав с тарелки последний шоколадный локон, он положил вилку и отодвинул пустую тарелку.
— Спасибо, — сказал он, облизываясь, — было очень вкусно.
Примечания
1
Головокружение (англ.).
2
Овечья вертячка (название болезни; англ.).
