Маргарет Этвуд - Лакомный кусочек
Мэриан не видела его лица, не видела губ, которые все это произносили; голос словно рождался в воздухе и тут же умирал, уходил в снег. Они дошли до более широкой части оврага, где из снега торчало меньше стеблей. Дункан свернул с тропы, под его ботинками затрещал наст; она тоже свернула и вслед за ним поднялась на небольшой холм.
— Пришли, — сказал Дункан. Он обернулся, помог ей сделать последний шаг и стать рядом с ним. Мэриан глянула под ноги и в ужасе отступила: они стояли на самом краю огромной круглой воронки, по стенам которой спиралью шла дорога, спускавшаяся в глубину, к далекой, запорошенной снегом площадке. На противоположной стороне воронки, примерно в четверти мили от них, стояло длинное черное строение, что-то вроде сарая. Все было пусто, заброшено.
— Что это? — спросила она.
— Здесь делают кирпичи. Там, внизу, добывают глину, и по этой дорожке ее на машинах поднимают наверх.
— Вот не думала, что в овраге можно наткнуться на такое, — сказала она. Эта гигантская воронка, вырытая чуть ли не посреди города, казалась ей нарушением каких-то закономерностей: на дне оврага еще и воронка — нет, это уж чересчур! Теперь она заподозрила, что и белая, запорошенная снегом площадка на дне воронки тоже еще не самое дно: вид у этой площадки был ненадежный; что, если это опасно тонкий слой льда, под которым таится еще одна бездна?
— В оврагах чего только не увидишь! Где-то здесь есть еще тюрьма.
Дункан уселся на край, небрежно болтая ногами. Достал сигарету. Подумав, Мэриан села рядом с ним, хотя и не доверяла земле. В таких местах почва имеет обыкновение осыпаться. Оба глядели вниз, в гигантскую дыру, вырытую в земле.
— Интересно, который час? — сказала Мэриан. Она прислушалась, но эха не услышала. Воронка поглотила ее голос.
Дункан не ответил. Он молча докурил сигарету, поднялся, прошел немного вдоль края воронки и, дойдя до ровной площадки, где не было сухих стеблей, лег на снег. Вид у него был такой мирный, он так спокойно лежал, вытянувшись и глядя на небо, что Мэриан захотелось тоже лечь на снег. Она подошла к Дункану и опустилась на колени.
— Замерзнешь, — сказал он. — Но если тебе хочется, ложись, не бойся.
Она легла на расстоянии вытянутой руки от Дункана. Лечь ближе к нему здесь казалось неуместным. Небо над ними было ровное, серое, слегка подсвеченное невидимым солнцем. Дункан первым нарушил тишину:
— Так почему ты не можешь вернуться домой? Ведь ты выходишь замуж и все такое. Я думал, ты из решительных.
— Я из решительных, — подтвердила уныло она. — Во всяком случае, раньше я была из решительных. А как теперь — не знаю.
Ей не хотелось говорить об этом.
— Я слышал, что все проблемы кроются в нашем подсознании, — сказал Дункан.
— Я знаю, — раздраженно сказала она; уж не считает ли он ее круглой идиоткой? — Но как их вытащить наружу?
— Тебе должно быть уже ясно, — произнес голос Дункана, — что у меня спрашивать об этом бесполезно. По общему мнению, я живу в выдуманном мире. Но я по крайней мере выдумал его сам, и он мне нравится, пусть даже не всегда. А тебе твой вымысел, по-моему, осточертел.
— Наверное, мне надо сходить к психиатру, — сказала она мрачно.
— Нет, нет, не ходи. Психиатр заставит тебя приспособиться к реальности.
— Но я хочу приспособиться, в том-то и дело! Мне вовсе не хочется балансировать на грани катастрофы.
«И мне вовсе не хочется умереть с голоду», — мысленно добавила она. Ей хотелось, как она теперь поняла, простого и надежного покоя.
Ведь, в сущности, все эти месяцы она пыталась найти для себя состояние покоя — шла к нему, но пока ни к чему не пришла. Единственное, чего ей удалось достичь, — это дружба с Дунканом. И за нее можно было уцепиться.
Мэриан вдруг захотелось доказать себе, что он реален, что он все еще здесь, не исчез, не провалился под снег. Она нуждалась в подтверждении своих достижений.
— Хорошо тебе было вчера? — спросила она. Дункан все еще ни слова не сказал о вчерашней ночи.
— Ты о чем? А, об этом. — Несколько минут он молчал. Мэриан напряженно вслушивалась, словно ожидала услышать пророчество оракула. Но когда Дункан наконец заговорил, она услышала: — Мне здесь нравится. Особенно сейчас, зимой; здесь словно приближаешься к абсолютному нулю. Здесь я чувствую себя человеком. Вероятно, в тропиках мне бы не понравилось. Там все напоминает о плотской жизни, и мне бы казалось, что я ходячее растение или крупное пресмыкающееся. А на снегу человека окружает почти полная пустота. Абсолютный нуль.
Мэриан ничего не поняла. При чем тут тропики?
— Думала, я скажу, что это было величайшее потрясение моей жизни? — спросил он. — Что ты наконец помогла мне проклюнуться, покинуть скорлупу, стать мужчиной? Что все мои проблемы сразу растаяли как дым?
— Ну знаешь…
— Конечно, ты именно так и думала, и я заранее знал, что тебе этого захочется. Я люблю приглашать людей в мой вымышленный мир и обычно с удовольствием принимаю ответные приглашения погостить. Но только погостить, а не навеки поселиться. Да, мне вчера было хорошо. Не хуже, чем обычно.
Она тотчас поняла — его последняя фраза отсекла ее иллюзии, точно нож, разрезающий масло. Значит, она была не первой. Напрасно она думала, что выступает в роли сестры милосердия, и искала для себя последнюю опору в этом придуманном образе. Образ сестры милосердия в накрахмаленном халате расползся, как мокрая газета. У Мэриан не осталось сил даже на то, чтобы рассердиться. Как ее провели! И поделом ей, дуре! Впрочем, полежав на снегу несколько минут и поразмыслив, глядя в пустое небо, она поняла, что от этого открытия ничего, собственно говоря, не изменилось; и не исключено, что последнее признание Дункана — такая же ложь, как и все предыдущие!
Она села, отряхнула снег с рукавов. Пора было действовать,
— Ну ладно, ты пошутил в свое удовольствие, — сказала она. Пусть гадает, поверила она ему или нет. — А теперь и мне надо что-то решать.
Он ухмыльнулся.
— Вот и решай. Только не проси, чтобы я тебе помогал. Тебе действительно пора что-то предпринять. Беспричинное самоистязание в конце концов надоедает. Ты забрела в тупик, который сама для себя придумала; сама и выбирайся из него. — Он встал.
Мэриан тоже встала. До сих пор она сохраняла спокойствие, но теперь почувствовала, как подступает отчаяние. Это было почти физическое ощущение, похожее на озноб после инъекции.
— Дункан, — сказала она, — ты не мог бы пойти вместе со мной и поговорить с Питером? Я боюсь, что не сумею ему объяснить, я даже не знаю, что сказать. Он не поймет меня…
— Ну нет, — ответил он, — даже не проси. Я тут совершенно ни при чем. Я не пойду. Неужели ты не понимаешь, что это чревато крупными неприятностями? Я имею в виду — для меня.
Он сложил руки на груди.
— Ну, пожалуйста, Дункан, — попросила она, зная, что он все равно не согласится.
— Нет, — отрезал он, — это невозможно. — Он обернулся и поглядел туда, где они лежали: на снегу остались глубокие вмятины. Он шагнул к ним и ногой разровнял снег.
— Пошли, — сказал он, — я покажу тебе, как выйти в город.
Они выбрались на дорогу и поднялись по ней на вершину холма. Внизу было широкое шоссе, постепенно поднимающееся вверх, и, поглядев вдоль шоссе, Мэриан увидела мост, по которому двигался поезд. Она узнала этот мост и поняла, где они находятся.
— Неужели ты даже до метро со мной не дойдешь? — спросила она.
— Нет. Я пока останусь здесь. А тебе пора идти. — Тон у него был совсем отчужденный. Он отвернулся и пошел прочь.
Мимо Мэриан летели автомобили. Она оглянулась только однажды, на полпути к мосту, и думала, что не увидит Дункана, что он уже исчез, растворился; но Дункан все еще стоял у края оврага и глядел в пустую воронку.
30Войдя к себе, Мэриан попыталась отделаться наконец от прилипшего к телу платья, но не успела она справиться с молнией, как зазвонил телефон. Нетрудно было догадаться, кто звонит.
— Алло, — сказала она.
Голос Питера был ледяным от гнева.
— Мэриан, черт побери, где ты была? Я обзвонил весь город.
Чувствовалось, что у него похмелье.
— Где я была? — повторила она с деланной небрежностью. — Я уходила. Меня не было дома.
Он вышел из себя.
— А почему ты, черт возьми, сбежала? Ты мне испортила весь вечер. Исчезла как раз в тот момент, когда я захотел сделать групповой портрет. Пришлось снимать без тебя. Ясно, я не стал ползать по комнатам и заглядывать во все углы, пока квартира была полна гостей; но, когда они уехали, я все облазил. Мы с твоей подругой Люси сели в машину и стали ездить по улицам, раз десять звонили к тебе домой и ужасно беспокоились. Хорошо, что она согласилась поехать со мной. К твоему сведению, на свете еще остались не совсем равнодушные женщины…
