Эмма Донохью - Комната
— Как это?
Ма смотрит в окно, я не знаю, что она там увидела.
— Где-то между добром и злом, — отвечает она, — и в них спокойно уживается хорошее и плохое.
Точки на окнах превращаются в ручейки. Когда мы останавливаемся, я понимаю, куда мы приехали, только после того, как офицер Оу говорит:
— Вот мы и прибыли.
Я не помню, откуда вышла Ма в ночь нашего Великого побега, — рядом со всеми домами стоят гаражи. Ни один из домов не кажется мне подозрительным.
Офицер Оу говорит:
— Надо было взять с собой зонтики.
— Да нет, дождик совсем слабый, — отвечает Ма. Она вылезает из машины и протягивает мне руку, но я не спешу расстегнуть ремень безопасности.
— На нас попадет дождь…
— Давай раз и навсегда покончим с этим, Джек, потому что я сюда больше никогда не приеду.
Я расстегиваю ремень, высовываю голову из машины и зажмуриваю глаза. Ма ведет меня за руку. На меня падают капли дождя — все лицо и руки становятся мокрыми и куртка тоже, но это не больно, только немного непривычно.
Когда мы подходим к двери какого-то дома, я, увидев желтую ленту, на которой черными буквами написано: «Место преступления. Вход воспрещен», догадываюсь, что это дом Старого Ника. Я вижу большую табличку с оскаленной пастью волка и надписью: «Осторожно, злая собака». Я показываю ее Ма, и она говорит:
— Он повесил эту табличку, чтобы отпугивать непрошеных гостей.
И я вспоминаю о собаке, у которой в тот день, когда Ма было девятнадцать, якобы случился приступ. Полицейский, имени которого я не знаю, открывает изнутри дверь, Ма и офицер Оу ныряют под желтую ленту, а я только чуть-чуть наклоняю голову.
В доме несколько комнат, заставленных разной мебелью — стульями с толстыми сиденьями и огромным телевизором. Я никогда еще не видел такого большого телевизора. Но мы проходим через дом к задней двери и оказываемся на траве. Дождь все еще идет, но я уже не закрываю глаза.
— Весь участок обнесен изгородью высотой в четыре с половиной метра, — говорит офицер Оу маме. — Соседям и в голову не могло прийти, что он вас здесь прячет. Ну, вы понимаете — «человек имеет право на личное пространство» и тому подобное.
Я вижу кусты и яму в земле, которую окружает желтая лента на липучках. Я вдруг вспоминаю один разговор.
— Ма, так это здесь?..
Она останавливается и смотрит в яму.
— Мне кажется, я не смогу идти дальше, — произносит она.
Я подхожу поближе — в яме видны какие-то коричневые предметы.
— Это черви? — спрашиваю я офицера Оу. Сердце у меня громко стучит бам-бам-бам.
— Нет, это корни дерева.
— А где же ребенок?
Услышав это, Ма издает какой-то звук.
— Мы его выкопали, — отвечает офицер Оу.
— Я хочу уйти отсюда, — скрипучим голосом произносит Ма. Она прочищает горло и спрашивает офицера Оу: — А как вы нашли место, где…
— С помощью специальных приборов.
— Мы похороним ее в более подходящем месте, — говорит мне Ма.
— В саду у бабушки?
— Знаешь, что я скажу, — мы можем сжечь ее кости, а пепел развеять над гамаком.
— И тогда она снова родится и будет моей сестрой?
Ма качает головой. Ее лицо все мокрое. Дождь немного усилился, но его струи не похожи на душ, они гораздо мягче. Ма поворачивается и глядит на серый сарай в углу двора.
— Вот она, — говорит она.
— Что?
— Наша комната.
— Не-а.
— Это она, Джек, ты ведь видел ее только изнутри.
Мы идем за офицером Оу, переступая через желтую ленту.
— Посмотрите, в этих кустах спрятано отверстие вентиляционной системы, — говорит она Ма. — И вход в сарай сделан сзади, чтобы его никто не увидел.
Я вижу серебристый металл, это, наверное, дверь, но только с той стороны, с какой я ее ни разу не видел. Дверь полуоткрыта.
— Мне пойти с вами? — спрашивает офицер Оу.
— Нет! — кричу я.
— Хорошо.
— Только я и Ма.
Но Ма вдруг бросает мою руку, наклоняется и издает странный звук. На траве и на ее губах появляется какая-то масса. «Ее рвет», — догадываюсь я по запаху. Неужели она опять отравилась?
— Ма, Ма…
— Все в порядке. — Она вытирает рот бумажным платком, который подает ей офицер Оу.
— Может быть, вам… — произносит офицер Оу.
— Нет, — говорит Ма и снова берет меня за руку. — Пошли.
Мы входим в дом, и я вижу, что здесь уже все по-другому. Комната стала меньше, непривычно пустой, да и пахнет в ней как-то странно. На полу нет ковра — он сейчас в моем шкафу, в нашей самостоятельной жизни. Я забыл, что он не может быть в двух местах одновременно. Кровать стоит на месте, но на ней нет ни простыней, ни одеяла. Кресло-качалка осталась здесь, и стол, раковина, ванная и кладовка тоже, но в ней нет тарелок и кастрюль. Комод, телевизор и заяц с пурпурным бантом здесь, и полка тоже никуда не делась, но на ней ничего нет. Наши стулья сложены, но они совсем другие. Ничто не напоминает мне нашу комнату.
— Я думаю, это не она, — шепчу я Ма.
— Нет, она самая.
Наши голоса тоже звучат совсем по-другому.
— Может, она съежилась?
— Нет, она всегда была такой.
Нет моего рисунка с осьминогом, и шедевров, и всех игрушек вместе с замком и лабиринтом. Я заглядываю под стол и не вижу там паутины.
— Здесь стало темнее.
— Нет, сегодня просто дождливый день. Ты можешь включить свет.
Ма показывает на лампу. Но я не хочу трогать ее. Я вглядываюсь в обстановку и пытаюсь вспомнить, как это было. Я нахожу отметки рядом с дверью, которые мы делали в дни моего рождения. Я становлюсь рядом с ними, кладу руку себе на голову и вижу, что отметка с черной цифрой 5 располагается ниже моей руки. На всех предметах лежит тонкий белый слой какого-то вещества.
— Это — пыль? — спрашиваю я.
— Нет, это — порошок для проявления отпечатков пальцев, — поясняет офицер Оу.
Я наклоняюсь и заглядываю под кровать. Там, свернувшись клубком, лежит наша яичная змея. Мне кажется, что она спит. Я не вижу ее языка. Я осторожно ощупываю ее голову, пока не чувствую легкий укол — иголка на месте. Я выпрямляюсь.
— А где стоял наш цветок?
— Ты уже забыл? Вот здесь, — отвечает Ма, постукивая посередине комода, и я замечаю на нем темный кружок. Вокруг кровати видны следы Дорожки, а на полу под столом — маленькая дырочка, протертая нашими ногами. Я понимаю, что мы действительно когда-то жили в этой комнате.
— Но теперь уже нет, — говорю я Ма.
— О чем это ты?
— Теперь это уже не наша комната.
— Ты так думаешь? — Она фыркает. — Запах в ней был гораздо более затхлым. Впрочем, сейчас ведь открыта дверь. Может быть, поэтому.
— А может, комната стала другой из-за того, что открыли дверь.
Ма слегка улыбается.
— Хочешь… — Она прочищает горло. — Хочешь, закроем ее на минутку?
— Нет.
— Хорошо, пойдем отсюда.
Я подхожу к кроватной стене, дотрагиваюсь пальцем до пробки, но ничего не чувствую.
— А бывает днем «спокойной ночи»?
— Не поняла.
— Можем ли мы желать «спокойной ночи», когда ночь еще не наступила?
— Я думаю, лучше сказать «прощай».
— Прощай, стена. — Я говорю это всем другим стенам, а потом полу. — Прощай, пол. — Я глажу кровать. — Прощай, кровать. — Потом я заглядываю под нее и говорю: — Прощай, яичная змея. — Заглянув в шкаф, я шепчу: — Прощай, шкаф.
На его стене я замечаю свой портрет, нарисованный Ма ко дню моего рождения. Я на нем совсем маленький. Я жестом подзываю ее и показываю этот рисунок. Потом я целую ее лицо, там, где текут слезы. Вкус у них совсем как у моря. Я снимаю рисунок со стены шкафа и прячу его под куртку. Ма уже у двери. Я догоняю ее и прошу:
— Возьми меня на руки.
— Джек…
— Ну пожалуйста.
Ма сажает меня к себе на бедро, но я тянусь вверх:
— Подними меня повыше.
Она обхватывает мою грудь и поднимает меня вверх.
Дотронувшись до крыши, я говорю:
— Прощай, крыша.
Ма со стуком ставит меня на пол.
— Прощай, комната. — Я машу рукой окну. — Скажи «прощай», — прошу я Ма. — Прощай, комната.
Ма повторяет это про себя. Я в последний раз оглядываю нашу комнату. Она похожа на кратер, дыру, в которой что-то произошло. И мы с Ма уходим.
О романе
«Эта книга разобьет ваше сердце… Самое яркое, блистательное и трепетное выражение материнской любви».
Irish Times«Замечательный роман. Автор обладает уникальным талантом говорить о любви. Донохью открывает мир, который мы видим широко распахнутыми глазами ребенка».
New York Times«Эмма Донохью написала одну из тех редких книг, которые запоминаются на всю жизнь».
Ланора Кёрли, Next Chapter Bookshop, Mequon, WI«Писательнице блестяще удается не только передать внутренний мир и психические процессы человека, который живет взаперти, ей удается передать его боль при знакомстве с новым, пугающим миром».
![Тяжелый дождь - [Тяжелый дождь]](/uploads/posts/books/no-image.jpg)
