Пьер Леметр - До свидания там, наверху
– Принесите перекусить господину мэру, – приказал Перикур.
Лабурден подбежал к молоденькой горничной, очаровательной брюнетке с прекрасными глазами и красивой упругой грудью, и попросил принести портвейна. При этом он погладил ее левую грудь. Девушка лишь покраснела: ей хорошо платили и она была новенькая. Как только появился портвейн, Лабурден переключился на правую грудь.
Боже, какое утро!
Мадлен обнаружила мэра храпящим как паровоз. Его тучное тело возвышалось рядом с журнальным столиком, остатки холодной курицы, которую он поглотил, и опустошенная им бутылка шато-марго придавали композиции, представшей перед Мадлен, неряшливый, почти непристойный и вместе с тем жалкий вид.
Она тихонько постучала в дверь кабинета отца.
– Входи, – сразу отозвался он, зная ее манеру стучаться.
Господин Перикур расставил рисунки вдоль книжного шкафа и отодвинул стол, чтобы из своего кресла видеть все работы одновременно. Он сидел неподвижно уже более часа, перенося взгляд с одного изображения на другое, погруженный в свои мысли. Время от времени он вставал, подходил чуть ближе, всматривался в какую-нибудь деталь и возвращался на место.
Сначала он разочаровался. И это все? Работы были похожи на те, что он видел прежде, но в большем масштабе. Он не мог удержаться, чтобы не посмотреть на цены, его мозг работал как калькулятор, сравнивая объемы и расценки. Так, необходимо сосредоточиться. Сделать выбор. Ну да, его надежды не оправдались. Он-то вообразил себе невесть что, затевая этот проект. Теперь же при виде работы… А чего он, собственно, ожидал? В конце концов, это будет просто памятник, один из многих, ему не удастся охладить новые эмоции, непрестанно накатывавшие на него.
У Мадлен, как и следовало ожидать, создалось такое же впечатление. Все войны похожи одна на другую, как и памятники этим войнам.
– Что ты об этом скажешь? – спросил он.
– Несколько… напыщенно, тебе не кажется?
– Это лирично.
Оба замолчали.
Господин Перикур остался сидеть в кресле, словно король, восседающий на троне перед мертвыми подданными. Мадлен пристально рассматривала рисунки. Они сошлись во мнении, что лучшим был эскиз Адриена Маландрэ Победа мучеников. Ее особенность заключалась в том, чтобы разместить рядом вдов (в траурных одеждах), сирот (парнишка, сложив руки, молится, глядя на солдата) и самих солдат, представив их всех жертвами. Резец мастера превратил в мучеников всю нацию целиком.
– Сто тридцать тысяч франков, – произнес г-н Перикур.
Это было сильнее его.
Но дочь его не слышала, склонившись над другим эскизом. Она взяла рисунок, поднесла его к свету. Отец подошел к ней. Ему не нравится эта картина под названием Признательность. Ей тоже, она ей кажется утрированной, нет, это глупо, конечно, дело в том, что тут есть одна мелочь… что? Вот тут, в той части триптиха, которая называется Доблестные солдаты-фронтовики атакуют врага, на заднем плане, этот юный солдат, которого сейчас убьют, у него такое чистое лицо, полные губы, решительно очерченный нос…
– Подожди-ка, – сказал г-н Перикур, – дай посмотреть. – Он тоже склонился к картине и вгляделся. – Верно, ты права.
Этот солдат отдаленно напоминал тех молодых людей, которые иногда встречались в работах Эдуара. Он не совсем похож, у Эдуара они немного косоглазые, а этот смотрит прямо и открыто, и на подбородке должна быть ямочка. Но некоторое сходство имеется.
Г-н Перикур поднялся, сложил очки.
– В искусстве часто встречаются схожие персонажи…
Он говорил так, будто разбирался. Мадлен, более образованная, чем он, не хотела с ним спорить. В конце концов, это была лишь незначительная деталь, ничего важного. В самом деле, пусть отец уже поставит наконец этот памятник и переключится на что-то другое. Например, на беременность собственной дочери.
– Твой придурок Лабурден спит в вестибюле, – сказала она с улыбкой.
А он уже и забыл о мэре.
– Пусть спит, – ответил председатель, – у него это прекрасно получается.
Он поцеловал ее в лоб. Она направилась к двери. На расстоянии выставленные в ряд эскизы впечатляли, можно было представить, как они будут выглядеть в камне, огромные, двенадцать метров в ширину, шестнадцать в длину, а высота…
И все-таки это лицо…
Оказавшись в одиночестве, г-н Перикур вернулся к рисункам. Он даже попытался найти нечто похожее в тетради с набросками Эдуара, но люди, которых изображал его сын, не были вымышленными персонажами, это были настоящие солдаты, которых Эдуар встречал в траншеях, в то время как молодой военный с полными губами представлял собой идеализированный персонаж. Г-н Перикур всегда запрещал себе выносить любое мало-мальски конкретное определение в отношении того, что он называл «эмоциональным вкусом» своего сына. Даже про себя он никогда не оперировал терминами «сексуальное предпочтение», или как там еще это называется, для него такое определение было слишком точным, шокирующим. Но, как бывает с мыслями, которые кажутся вам удивительными, хотя вы и понимаете, что на самом деле они тайно зрели у вас внутри, прежде чем вырваться наружу, он вдруг подумал: а что, если этот молодой человек со слегка расфокусированным взглядом и ямочкой на подбородке является «другом» Эдуара? Мысленно он уточнил: любовью Эдуара. И этот факт уже не показался ему таким скандальным, как раньше, всего лишь обескураживающим; он не хотел представлять… Нельзя было допустить, чтобы это стало слишком реалистичным… Его сын был «другим», вот и все. Он видел множество обычных мужчин вокруг – служащие, коллеги, клиенты, сыновья и братья одних и других, – и он больше не завидовал им. Он даже не мог припомнить, почему раньше они казались ему лучше, какие у них были преимущества, на его взгляд, перед Эдуаром. Оглядываясь назад, он ненавидел себя за свою глупость.
Г-н Перикур снова устроился напротив выставленных эскизов. Постепенно перспектива в его сознании менялась. Не то чтобы он вдруг увидел в этих проектах новые достоинства, они по-прежнему казались ему излишне демонстративными. Изменился его взгляд, как бывает, когда наше восприятие чьего-нибудь лица меняется по мере того, как мы на него смотрим. Например, женщина, только что казавшаяся нам красивой, становится совершенно обыкновенной, или в не отличающемся красотой мужчине мы неожиданно обнаруживаем определенный шарм и удивляемся, как сразу этого не заметили. Теперь, когда г-н Перикур попривык, эти памятники стали действовать на него успокоительно. Причиной тому был материал: одни были из камня, другие – из бронзы, тяжелые материалы, которые кажутся нам нерушимыми. А ведь именно этого не хватало семейной могиле, где не значилось имя Эдуара: иллюзии вечности. Г-ну Перикуру необходимо было, чтобы памятник, который он заказал, превзошел его, превзошел его существование – по длительности, по весу, по массе, по объему, чтобы он оказался сильнее его, чтобы его печаль приобрела естественные формы.
К эскизам прилагались папки, содержащие резюме художников, расценки, график реализации проекта. Г-н Перикур прочел сопроводительное письмо, прилагавшееся к проекту Жюля д’Эпремона, и ничего там не почерпнул, однако продолжил просматривать остальные рисунки, на которых будущий памятник изображался то сбоку, то сзади, то на расстоянии, в городском пейзаже… Юный солдат с серьезным лицом на втором плане был на каждом из них… Это решило дело. Он открыл дверь и позвал, но ответа не последовало.
– Лабурден, черт вас подери! – вскричал он возмущенно, тряся мэра за плечо.
– Хм, что, кто это?
У мэра был заспанный взгляд и вид человека, который не может вспомнить, где находится и что тут делает.
– Идемте! – приказал г-н Перикур.
– Я? Куда?
Лабурден, покачиваясь, направился в кабинет, потирая лицо, чтобы прийти в себя и бормоча извинения, которые Перикур не слушал.
– Вот этот.
Лабурден начал приходить в себя. Он понял, что выбранный проект – не тот, что он собирался порекомендовать, но сказал себе, что, по сути, его фраза прекрасно подходит к любому из проектов. Он откашлялся.
– Господин президент, – начал он, – если позволите…
– Что? – спросил Перикур, не глядя в его сторону.
Он нашел свои очки и начал писать на уголке стола, стоя, довольный своим решением, чувствуя, что совершает нечто, чем он сможет гордиться, нечто, что пойдет на пользу ему самому.
Лабурден сделал глубокий вдох, выпятил грудь:
– Это произведение, господин президент, мне кажется, это мастерское произведение…
– Держите, – оборвал его Перикур, – вот чек, чтобы подтвердить выбор и заказать работы по реализации проекта. И разумеется, не забудьте принять меры предосторожности в отношении художника! И в отношении предприятия, которое займется производством памятника! И передайте эту папку префекту. Если возникнет малейшая проблема, звоните, я вмешаюсь. Что-то еще?
