До свидания, Сима - Буркин Станислав Юльевич
— Действительно вляпался, — сказал я и откинулся на спинку кресла.
— Вас куда-нибудь отвезти?
— Если вам не сложно, — сказал я, вытирая пот с лица. — Отвезите меня на вокзал. Мне нужно на северо-запад.
Мы выехали из подворотни на узкие улочки и выбрались на широкую улицу с другой стороны квартала.
По дороге я думал о том, как все глупо все-таки получилось. Женщину ударил. Вот что делает паника.
— Если вы не торопитесь, мы могли бы перекусить в «Хачапури», — предложил он.
Меня морозило в его открытой машине, я хотел из нее поскорее выбраться, тем более я ему не доверял.
— Нет, спасибо, я не голоден.
— Я клянусь, что вам это будет только на пользу, — заулыбался он. — Так что если вы не торопитесь…
Прошло часов пять с тех пор, как я пообедал, но мне действительно не хотелось есть. Я задумался о том, как мне может навредить идиотская потасовка в метро. Корил себя и думал о том, что мне бы всего-навсего выписали бы квитанцию или предложили уплатить штраф на месте. Когда мы затормозили, я очнулся от своих терзаний и обнаружил, что мы неподалеку от Трафальгар-сквер у злосчастного грузинского ресторана под красной вывеской с нарисованными шашлыками и по-восточному стилизованными английскими буквами HACHYAPOORI. Я посмотрел на него с недоумением, он улыбнулся и пригласил меня в заведение гостеприимным жестом.
Мы быстро, но богато перекусили куриным салатом с картофелем, и я в одиночку выпил полбутылки вина. Аппетит пришел ко мне, как и полагается, во время еды. Я ел, а он очень довольный смотрел на меня и то и дело жестом руки приглашал того или другого служащего, чтобы, так сказать, заново познакомить со мной. Официанты вежливо и немного смущенно раскланивались, шутили по-грузински с моим спасителем и возвращались к своим обязанностям.
На вокзале я предложил «земляку» деньги, но он не взял. Он спросил, как меня зовут, и я соврал, что Валей, в смысле, Валентином. Его звали Давидом. А я думал, что грузины козлы, а оказывается… Мы долго жали друг другу руки, пока я не припомнил грузинский обычай и не полез к нему целоваться. Естественно, после красненького. Он весело рассмеялся, а я искренне расцеловал его мягкую душистую бороду и на секунду почувствовал себя девицей. Валей. Отходя, я раз пять оборачивался и, сдвигая брови, махал ему рукой, и только когда он начал делать мне фотографии на цифровичок, я очнулся и спешно пошел в очередь к билетному автомату. Через два часа, уже когда смеркалось, я сошел на пригородной станции и, погоняя себя разными укорами, поспешил в деревню к Тутаю.
Мне никто не открыл, но я знал, где Стэнли прячет ключ в саду. Он лежал на специальной полочке в трубе водовода в саду. Я открыл дверь и сразу понял, что что-то не так, насторожился и медленно побрел по темному коридору мимо сундука со старой обувью. Свернул налево и увидел, что все двери были распахнуты и из них сложными геометрическими фигурами падал бледный вечерний свет на стены и на пол коридора. Мистер Стэнли никогда не оставлял двери в комнаты открытыми, даже когда находился дома. Это было одной из его странностей.
Он сидел в кабинете за рабочим столом, уронив голову на исписанные бумаги. Я сразу понял, что он не живой, но все же подошел ближе и долго смотрел на его лицо с открытыми помутневшими глазами и удивленно разомкнутым ртом. В серой стариковской руке с тонкой пятнистой кожей была авторучка, и на эту руку то и дело садилась муха. Садилась, делала небольшую спешную прогулку, резко останавливалась, клевала присоской, сучила крест-накрест задними ножками, взлетала покружить над столом и снова садилась на ту же руку.
Прижимая к носу рукав, я вышел из комнаты, но потом подумал, что нужно перекрестить покойника, и на секунду вернулся. Перед выходом я набрал номер медицинской помощи и, не разъединяясь, оставил трубку лежать на столике в прихожей.
«Зачем, зачем я приехал?» Я посмотрел на себя в темное зеркало, над старым осиротевшим ларем, и мне показалось, что я постарел.
Добравшись до Хитроу, мне удалось купить последний билет в бизнес-класс, и уже через каких-нибудь три часа вдребезги пьяный я сидел на лавке в Люксембургском саду и плакал навзрыд как ребенок. Кажется, я говорил вслух и клялся себе вернуться и убить Питера. Почему-то на него я был обижен больше всего. Он представал передо мной то в образе зловещего Фантомаса, то ловкого прелюбодея. Наплакавшись вдоволь, я нашел отель в переулках Сен-Мишель и снял самый недорогой номер на сутки.
Когда я проснулся, я не мог поверить, что я снова в Париже. За окном глухо шумел город, но сплошная плотная занавеска, как в купе поезда, была опущена, и я чувствовал себя как клаустрофоб в коробке. Я подошел к окну, взялся за мелкие бусинки и каким-то матросским способом убрал шторину как парус. Меня ослепил день большого города, и я увидел светлые квадратные башни собора Парижской Богоматери над жестяными крышами с окнами мансард.
Я раскрыл окно и высунулся в Париж, опираясь локтями на чугунный бортик для цветочных корыт; комната не была Парижем, она была частью приватизированного мною за ночь пространства. На улице было прекрасно. Благоухали каштаны, на тротуаре лежал опрокинутый мусорный бак, в знойном воздухе и в бездонном голубом небе над крышами летали мухи с самолетами.
Стоя у окна, я постарался взглянуть на свое жалкое положение трезво и твердо. Париж большой город, я отлично в нем ориентируюсь, у меня здесь есть друзья, и меня не так-то просто будет найти. Но вдруг я испугался, что в моих вещах может быть спрятан датчик спутниковой навигации. Я переворошил все свои вещи и решил, что датчик может быть только в новых документах. Долго не раздумывая, я пошел в ванную и сжег новенький паспорт на чужую фамилию, выданный мне Цихановским.
Потом я пошел вниз, расплатился за номер и около часа просидел в ресторане на Сен-Мишель. Я думал о том, что это Питер спас меня. Это, конечно, он их навел на меня. Наверное, это была система. Сначала увольняют иностранца с хорошей работы, а потом, когда человек в отчаянии ищет хоть что-нибудь, предлагают, так сказать, легкие деньги всего за два дня приключений. Интересно, сколько эта деревенщина уже с ними сотрудничает и сколько нашего брата он погубил? Когда мне стало откровенно скучно думать обо всем нехорошем, я вышел из ресторана и пошел налегке по городу. Я еще никогда в жизни не прилетал из другой страны совсем без сумок. Но меня это только радовало.
В Париже я по-настоящему не был уже несколько лет, и мне было интересно гулять по совершенно не изменившимся за это время улицам. С обеих сторон проезжей части, как и раньше, тесно запаркованы машины. Узкие тротуары с чугунными коваными решетками под деревьями загажены жвачками и собачьими подтеками. Парижаночки стройные, подкурвенные, тонкогубые. Смущенные арабки с овальными личиками в своих черных одеждах, похожие на православных монахинь. Некрасивые индианки с точками между бровей, почти томские старушенции на лавочках в парке. У Нотр-Дам быстрая вода в Сене вспухла и дыбится от заводей, один за другим проходят плоские широкие речные трамваи, и с гранитной набережной нелепо уходят в мутную воду каменные ступеньки, словно предусмотренные для утопленников.
Как всегда, тяжеловато в большом городе, но мне здесь все же лучше, чем в Лондоне. Тем более Франция как красивая женщина — хороша в любое время в любом виде. Все дышит легендами, за которыми гоняться хоть и грех для художника, но как не вспомнишь, идя по белой гальке луврской аллеи, что здесь у овального пруда со статуями я впервые по-настоящему поцеловал Мерседес.
Мне страшно захотелось ее навестить, и я не раздумывая поехал в Версаль, где она жила со своим мужем. Я очень редко с ней виделся. Последний раз года три назад, когда мы с женой жили в Руане. У нее уже тогда была двойка малышей, и она работала в собственной маленькой парикмахерской где-то в пригороде Нантерр. Старый адрес ее я помнил. Она жила в собственной квартире по улице генерала Леклерка, 13. Я сел на пригородный поезд и уже через полчаса был в Версале.
