Василий Белов - Час шестый
На лавочке около конторы сидели Киндя и Савватей Климов. Судейкин курил цигарку, а Савва ругал его за это:
— И чего ты, Киндя, эдак небо коптишь? Дым да сажа! То ли дело, когда понюхаешь да чихнешь.
— Больно сопель много от твоего нюханья. Я соплюном сроду не был.
Евграф не стал отпирать ворота с дегтярным крестом и пристроился около двух рановставов.
— Ты, Анфимович, слыхал ли новость? — заговорил Климов. — Митькина матка сказывала, за жеребцом вечор приехал нарочный, который, бывало, плясал у Кеши еще в старой избе.
— Пускай хоть сейчас обратывает.
— Нет, сейчас-то он пока спит. Чур меня, чур, пробудилися! Оба с Митькой… Идут!
Подоспевшие Фокич с Куземкиным за руку поздоровались со всеми подряд. Евграф отпер замок на воротах, пропустил уполномоченного в контору. Мужики не посмели заходить в помещение, и сам председатель побыл там всего ничего. Выскочил, как из угарной бани:
— Скажи, Савватей, счетоводу-то, как проспится, чтобы сразу запряг уполномоченную кобылу в тарантас! Пусть перегонит ее в Ольховицу и тамотка сдаст следователю! Лыткина направь к здешнему, ежели увидишь… А ты, Акиндин Ливодорович, пойдем-ко со мной.
— Куда ты меня повел?
— Не я тебя, а ты меня! Пока Смирнов полномоченный баб вызывает, веди к жеребенку. Поглядим, можно ли его посылать Ворошилову…
— Пойдем! Для Ворошилова я не жеребца, а и свою коровенку отдам. Опять, паскуда, не обгулялась! Не знаю, чево с ней и делать…
Председатель и Киндя Судейкин отправились глядеть жеребца. За ними увязался рано поднявшийся Алешка Пачин. Вчера они с Серегой Роговым боронили зябь и Алешка потерял зуб от бороны «зигзаг». Этот зигзаг и во сне всю ночь мучил Алешку. Вера Ивановна не знала, чем подсобить. Сама ходила искать, да разве найдешь? На дороге нет. Он, может, отвинтился в земле, когда боронили полосы. Ищи — свищи! Председатель посылал Алешку искать второй раз и заявил: «Пока не найдешь, в деревню не приходи!»
Алешка Пачин, неразлучный с Серегой, искал зуб дотемна, а сегодня ходил по пятам Евграфа. Ходил и канючил:
— Божат, мы не наши! Божатко, нам удить идти! Я больше не буду зубья терять! Я не виноват, что он был худо привинчен…
— Кыш! Пусть Серега без тебя на омут идет. А ты ищи зуб! Где потерял, там и ищи!
— Пусти ты их, Анфимович, на слободу-то, — вступился за ребят Киндя. — Явен грех малу вину творит. У меня в подвале вроде есть какой-то зуб. Я тебе принесу!
— Божатко, отпусти рыбу удить… — хныкал ободренный Киндей Алешка.
Председатель смягчился, когда подошли к березе с плужным отвалом:
— Ладно, дам вам зуб взаймы! Идите на реку оба. — Евграф отзвонил на отвале вторую побудку старым, без гайки, зубом и не стал класть железяку в березовое дупло. Подал ее Алешке. — Снеси покамест домой! Потом привинтим. Бегите удить!
Ребятишки схватили зуб и нечередом понеслись в баню за удами.
— Вишь, мужики будут, добытчики! А мои девки спят. И женка только что печь затапливает. Ты, Анфимович, постой тут, я скоро…
Киндя Судейкин ушел в дом, изнутри открыл двор с Уркагановым стойлом. Жеребец, привязанный к железному крюку, сдержанно заржал, заперетаптывался.
— Стой, стой по-людски! Не пляши. — Киндя бросил в ясли охапку завядшего клевера и разнуздал жеребца. — Как бы язык не куснул… А что, Евграф Анфимович, за жеребенка-то колхозу дадут? Ведь он нам и самим нужон! Посулил Ворошилов чего или шиш с маслом? Может, медаль, а то целый трактор пришел из Москвы-то. Тамо железа-то много.
Евграф подумал про «шиш с маслом» и промолчал. Он все еще дивился, откуда появилось такое жеребячье имечко — Уркаган и кто виноват, что жеребца вытребовали в Москву. Микуленок, что ли? Гордость за родную деревню Шибаниху пересилила в душе Евграфа все остальные чувства.
Судьба жеребца решалась еще до Евграфа при Митьке Куземкине. Когда ожеребилась новожиловская кобыла, никто не думал, как бы назвать жеребенка. Теперь на всех взрослых лошадей в колхозе были заведены паспорта. Нарком Ворошилов приказал поставить на учет каждую лошадь. Из района приезжала спецкомиссия. Всех коней осматривали как новобранцев, мерили рост по холке, проверяли зубы, отмечали болячки, клички и выписывали на каждую паспорт. Потому Куземкин долго и думал, как назвать жеребчика от новожиловской лошади. Где он слыхал это слово: уркаган? Бог весть! Кличку надо было давать по первой букве материнского имени, но на ту букву ничего Митьке не подвернулось. «Давай, записывай по отцу! — приказал председатель конюху Савватею Климову. — Отец Ундер, пусть и этот будет на букву «у»!»
Так появился в Шибанихе жеребец по имени Уркаган. Будучи завсельхозотделом, Микулин вздумал подарить шибановского жеребца Красной Армии. Пришла ему в голову такая мысль во сне, нежданно-негаданно. Куземкин в «Первой пятилетке» тоже недолго думал. Письмо из района ушло в Москву, хотя вначале никто не рассчитывал на то, что оно дойдет до наркома. Все, в том числе и сам предрик Микулин, забыли про ту бумагу. Вдруг приходит ответ из Москвы, да еще от самого Ворошилова!
Пускать Уркагана в поскотину со всеми лошадьми стало уже нельзя, приходилось держать отдельно. А где? Только двор в доме Кинди Судейкина был приспособлен для такого верзилы, как Уркаган. И Киндя вспомнил былые дни, когда он ходил за Ундером. Судейкину установили за уход пятнадцать трудодней в месяц. Савватею Климову, конюху, Зырин вписывал в книжку и за всех лошадей двадцать трудодней в месяц, а Кинде за одного жеребца полтрудодня в сутки. Но Савватей сам отказался от Уркагана, а Киндя сумел его даже объездить…
— Вот так имечко дали! — сказал Евграф Кинде, когда после тюрьмы заходил к Судейкину и глядел на жеребца в первый раз. — Ты, Акиндин, хоть знаешь ли, что такая кличка значит?
— Знаю! — сказал тогда Киндя. — Уркаган — это когда буря и наводненье.
— Когда буря — это называется ураган, — поправил Евграф. — А уркаган значит начальник шпаны.
— Вот оно что! Разве у шпаны бывают начальники?
— Бывают… — вздохнул Евграф. — У всех бывают.
На том тогда и остановились, пока не выбрали Миронова в председатели. Евграфу в ту пору было не до колхоза, одна у него была дума, где ночевать со всем бабьим семейством. Нынче Евграф сам стал начальником, а за жеребцом приехал уполномоченный Фокич. И стало Евграфу жалко отдавать жеребца в чужие руки. Такого красавца… Куда его погонят, сердешного, неужто опять будет война?
На Уркагане был отцовский, то бишь ундеровский, недоуздок с двумя железными кольцами. Сквозь кольца продернут Киндей толстый канат, пропущенный в большое кольцо в стене. Киндя один выводил жеребца на улицу. Правда, объезжали Уркагана втроем с Володей Зыриным и Ванюхой Нечаевым. Порвал жеребец шлею и вдребезги распазгал копытами две или три телеги… Лягался, лягался да и успокоился после соленой хлебной горбушки. Пошел в упряжке спокойно, сперва в галоп, потом и рысью.
