Виктор Пелевин - Ампир «В»
Я пожал плечами.
– Ну да.
По ее щекам потекли ручейки слез – сначала по правой, потом по левой тоже.
– Вот и Локи говорил, – сказала она, всхлипывая, – они всегда будут думать, что ты шутишь. Поэтому бей по яйцам со всего размаха и не сомневайся… Гад, довел меня до слез.
– Это я гад? – спросил я с чувством, похожим на интерес.
– Мне мама говорила – если парень доводит тебя до слез, бросай и не жалей. Ей мать то же самое советовала, а она не послушала. И с моим отцом потом всю жизнь мучилась… Но у них это хоть не сразу началось. А ты меня во время первого свидания плакать заставил…
– Я тебе завидую, – сказал я. – У тебя такие советчики – бей по яйцам со всего размаху, бросай и не жалей. А мне вот никто ничего не советует. До всего надо самому доходить.
Гера уткнулась лицом в колени и заплакала. Морщась от боли, я подполз к ней поближе, сел рядом и сказал:
– Ну ладно тебе. Успокойся.
Она тряхнула головой, словно сбрасывая мои слова с ушей, и еще глубже уткнулась головой в колени.
Тут до меня дошел весь абсурд происходящего. Она только что чуть меня не убила, разревелась от жалости к себе, и в результате я превратился в монстра, о приближении которого ее давным-давно предупреждала мамочка. И все звучало так убедительно, что я уже успел ощутить всю тяжесть своей вины. А ведь это, как она совершенно правильно заметила, было наше первое свидание.
Что же будет потом?
Со второй попытки мне удалось подняться на ноги.
– Ладно, – сказал я, – я поеду.
– Доедешь сам? – спросила она, не поднимая глаз.
– Постараюсь.
Я ожидал, что она предложит мне свою машину, но она промолчала.
Дорога до двери была долгой и запоминающейся. Я перемещался короткими шажками, и за время путешествия разглядел детали интерьера, которые раньше укрылись от моего взора. Они, впрочем, были банальны: микроскопические фрески с видами Сардинии и советские партбилеты, прибитые кое-где к стенам мебельными гвоздями.
Дойдя до двери, я обернулся. Гера все так же сидела на подушках, охватив руками колени и спрятав в них лицо.
– Слушай, – сказал я, – знаешь что…
– Что? – спросила она тихо.
– Когда будешь мне следующую стрелку назначать, ты это… Напомни, чтобы я конфету смерти съел.
Она подняла лицо, улыбнулась, и на ее мокрых щеках появились знакомые продолговатые ямочки.
– Конечно, милый, – сказала она. – Обещаю.
Озирис
Звонок в дверь раздался, когда я доедал завтрак – ровно в десять, одновременно с писком часов. Я никого не ждал.
На пороге стоял шофер Геры в своем камуфляже. Вид у него был даже еще более обиженный, чем в прошлый раз. От него сильно пахло мятными пастилками.
– Вам письмо, – сказал он, и протянул мне конверт желтого цвета, без марки и адреса. В таком же Гера когда-то прислала мне свою фотографию. Я разорвал конверт прямо на лестнице. Внутри был лист бумаги, исписанный от руки:
Привет, Рама.
Мне ужасно неприятно, что во время нашей встречи все так получилось. Я хотела позвонить и спросить, все ли у тебя прошло, но подумала, что ты обидишься или примешь это за издевательство. Поэтому я решила сделать тебе подарок. Мне показалось, что тебе тоже хочется машину как у меня. Я поговорила с Энлилем Маратовичем. Он дал мне новую, а эта теперь твоя, вместе с шофером. Его зовут Иван, он одновременно может быть телохранителем. Поэтому можешь взять его с собой на наше следующее свидание… Ты доволен? Будешь теперь реальным пацаном на собственной бэхе. Надеюсь, что чуточку подняла тебе настроение. Звони.
Чмоки.
ГераЗЫ Я узнала адрес Озириса – через Митру. Иван знает, где это. Если захочешь туда поехать, просто скажи ему.
ЗЫЫ Баблос – уже скоро. Знаю точно.
Я поднял глаза на Ивана.
– А какая теперь машина у Геры?
– «Бентли», – ответил Иван, обдав меня ментоловым облаком. – Какие будут распоряжения?
– Я спущусь через пятнадцать минут, – сказал я. – Пожалуйста, подождите в машине.
Озирис жил в большом дореволюционном доме недалеко от Маяковки. Лифт не работал, и мне пришлось идти пешком на шестой этаж. На лестнице было темно – окна на лестничных площадках были закрыты оргалитовыми щитами.
Такой двери, как в квартиру Озириса, я не видел уже давно. Это был прощальный привет из советской эры (если, конечно, не ретроспективный дизайнерский изыск): стену украшало не меньше десяти звонков – все старые, под несколькими слоями краски, подписанные грозными фамилиями победившего пролетариата: «Носоглазых», «Куприянов», «Седых», «Саломастов» и так далее. Фамилия «Носоглазых» была написана размусоленным химическим карандашом, и это отчего-то заставило меня нажать кнопку. За дверью продребезжал звонок. Я подождал минуту или две, и позвонил Куприянову. Сработал тот же самый звонок. Я стал нажимать кнопки по очереди – все они были подключены к одной и той же противно дребезжащей жестянке, на зов которой никто не шел. Тогда я постучал в дверь кулаком.
– Иду, – раздался голос в коридоре, и дверь открылась.
На пороге стоял худой бледный человек с усами подковой, в черной кожаной жилетке поверх грязноватой рубахи навыпуск. Мне сразу померещилось в нем что-то трансильванское, хотя для вампира у него был, пожалуй, слишком изможденный вид. Но я вспомнил, что Озирис толстовец. Возможно, таков был физический эффект опрощения.
– Здравствуйте, Озирис, – сказал я. – Я от Иштар Борисовны.
Усатый мужчина вяло зевнул в ладонь.
– Я не Озирис. Я его помощник. Проходите.
Я заметил на его шее квадратик лейкопластыря с бурым пятном посередине, и все понял.
Квартира Озириса по виду была большой запущенной коммуналкой с пятнами аварийного ремонта – следами сварки на батарее, шпаклевкой на потолке, пучком свежих проводов, протянутых вдоль древнего как марксизм плинтуса. Одна комната, самая большая, с открытой дверью, выглядела полностью отремонтированной – пол был выложен свежим паркетом, а стены выкрашены в белый цвет. На двери красным маркером было написано:
МОСКВА КОЛБАСНЯ СТОЛИЦА КРАСНАЯПохоже, там и правда был духовный и экономический центр квартиры – оттуда долетала бодрая табачная вонь и решительные мужские голоса, а все остальное пространство было погружено в ветхое оцепенение. Говорили в комнате, кажется, по-молдавски.
Я подошел к двери. В центре комнаты стоял большой обеденный стол, за которым сидело четверо человек с картами в руках. На полу лежали какие-то укладки, сумки и спальные мешки. У всех картежников на шеях были куски пластыря, как у открывшего мне дверь молдаванина. Одеты все четверо были в одинаковые серые майки с белым словом «ВТО» на груди.
