Карин Альвтеген - Стыд
А потом она сменила тему, словно до этого они обсуждали что-то несущественное:
— Я получила амнистию. Через год я выйду на свободу.
Май-Бритт обрадовалась, что разговор переключился на что-то другое.
— Поздравляю.
Теперь хмыкнула Ванья. Беззлобно, просто показывая собственное отношение к сказанному.
— Прошение писала не я, а кто-то из персонала.
— Но это же хорошо, разве нет?
Какое-то время Ванья не отвечала.
— Ты помнишь, что ты делала семнадцать лет назад?
Май-Бритт задумалась. Восемьдесят девятый год. По-видимому, она просидела его в кресле. Или на диване, если тогда еще могла на него сесть.
— С этого времени я здесь. Но на самом деле я просто сменила одну тюрьму на другую, и если их сравнивать, то здесь, поверь мне, настоящий рай. Сколько всего я успевала передумать за те редкие минуты, когда мне не нужно было рассчитывать каждый свой шаг, чтобы, не дай бог, он не впал в ярость. Или куда он там впадал…
Ванья рассматривала собственные руки, лежавшие на столе.
— Тюрьма — это тот же штраф. Просто платишь не деньгами, а временем. И разница только в том, что деньги всегда можно снова заработать.
Май-Бритт решила, что лучше молчать.
— Здесь невозможно выжить, если не изменишь отношения ко времени. Нужно убедить себя в том, что на самом деле его нет. Если тебя заперли, то силы надо искать в другом месте. — Ванья постучала указательным пальцем по своей седой голове. — Каждый день в восемь вечера тут закрывают дверь, и ты остаешься один на один со своими мыслями. И, уверяю тебя, многие готовы на все, что угодно, лишь бы не думать. В первые годы я была в таком ужасе, мне казалось, я схожу с ума. Но потом, когда у меня не стало больше сил сопротивляться, я просто уступила…
Она не закончила фразу, и Май-Бритт с нетерпением ждала продолжения. Но Ванья молчала, глядя куда-то в пустоту и как будто не собираясь ничего больше говорить. Однако Май-Бритт хотелось, чтобы она рассказывала дальше.
— И что тогда?
Ванья посмотрела на нее так, словно успела забыть о ее присутствии, а потом увидела Май-Бритт и обрадовалась.
— Я поняла, что если слушать внимательно, то можно многое услышать.
Май-Бритт сглотнула. Ей захотелось поговорить о другом.
— Что ты будешь делать, когда выйдешь отсюда?
Ванья пожала плечами. Потом повернула голову и снова посмотрела на картину. Лесной пейзаж.
— Представляешь, есть всего одна вещь, по которой я тоскую. Знаешь, что это?
Май-Бритт покачала головой.
— Я хочу проехаться на велосипеде по проселочной дороге вдоль леса. Навстречу ветру.
Она снова посмотрела на Май-Бритт. Смущенно улыбнулась. Как будто ее мечта могла показаться глупой.
— Тому, кто свободен, трудно представить, что о таком можно мечтать. Ведь это можно сделать в любой момент, стоит только захотеть.
Май-Бритт опустила голову. Почувствовала, что краснеет, и не хотела, чтобы Ванья заметила это. Эта истина казалась ей насмешкой. Ванья расплатилась шестнадцатью годами. Сама же она добровольно отдала тридцать два. Она ни разу и близко не подошла к проселочной дороге. Не была в лесу. А если начинало дуть, она закрывала балконную дверь. Она оказалась в тюрьме по своей воле, выбросила ключ, но и этого оказалось мало — она позволила собственному телу стать ее последней темницей.
— Никакое правительственное помилование мне не поможет.
Горе, прозвучавшее в голосе Ваньи, заставило Май-Бритт оставить собственные мысли.
— Что ты имеешь в виду?
Ванья не отвечала. Просто сидела, молча глядя на картину. Май-Бритт вдруг захотелось утешить ее, сказать что-то хорошее, поддержать ее так, как Ванья всегда поддерживала ее. Она торопливо искала слова.
— Но ты не виновата в том, что случилось.
Глубоко вздохнув, Ванья обхватила руками голову.
— Если бы ты знала, как мне хотелось спрятаться именно за этим выводом — сказать, что все произошло без моего участия. Взвалить всю вину на Эрьяна.
Май-Бритт заговорила еще торопливее:
— Но он действительно во всем виноват!
— То, что он делал, было отвратительно, такое нельзя прощать. Но ведь это же не он… — Ванья замолчала и прикрыла глаза. — Столько лет прошло, а я по-прежнему не могу сказать это вслух. У меня все тело начинает болеть.
— Но он тебя вынудил, он заставил тебя это сделать. Это был единственный выход, который он тебе оставил. Ты же сама мне так написала.
— Речь обо всех этих годах. О годах, на протяжении которых я позволяла ему это вытворять. Все началось задолго до рождения детей. Я даже в свое время написала об этом статью. О том, что уходить нужно после первого же удара.
Она снова замолчала.
— Не думаю, что кто-нибудь сможет понять, насколько мне было стыдно, что я позволяю ему все это. — Ванья прикрыла лицо руками.
Май-Бритт хотелось что-нибудь сказать, но она не находила слов.
— Знаешь, в чем была моя главная ошибка?
Май-Бритт медленно покачала головой.
— Вместо того чтобы бороться, я начала относиться к себе как к жертве. И тем самым позволила ему победить, я как будто перешла на его сторону и разрешила ему делать все, что угодно, потому что жертве не остается ничего, кроме подчинения, жертва не способна изменить ситуацию. У меня не хватило сил для того, чтобы оказать сопротивление, я ведь привыкла к этому еще с детства.
Май-Бритт вспомнила дом, в котором выросла Ванья. Дом, в котором Май-Бритт пряталась от бдительного ока Господня. Дом, в котором царил блаженный беспорядок. Все знали, что отец Ваньи пьет, но чаще всего он был веселым и не внушал никакого страха. Только шутил по-дурацки. Мать Ваньи она видела редко. Та, как правило, сидела у себя в спальне, а они старались не беспокоить ее.
— Меня отец не бил, но он бил мать, что по сути одно и то же.
Ванья снова посмотрела на картину и замолчала.
— Когда он открывал дверь, я никогда не была уверена, кто вернулся — папа или тот другой, который выглядит точно так же, но которого я совсем не знаю. Однако стоило ему сказать хотя бы слово, и все сразу становилось ясно.
Май-Бритт ничего не знала. Ванья ни разу и словом не обмолвилась о том, что происходило у нее дома.
— Нельзя забывать о том, что Эрьян вырос в таких же условиях, у него тоже был отец, который бил мать, и мать, которая это позволяла. Сейчас я часто спрашиваю себя, где та точка, с которой все началось. Если найти ее, становится легче, и тебе проще понять, почему люди совершают непростительные поступки.
В комнате снова стало тихо. Снаружи светило солнце, и его лучи проникли в помещение сквозь щели в жалюзи. Май-Бритт рассматривала полосатые тени на противоположной стене. Потом глубоко вздохнула и, набравшись смелости, задала вопрос, который ей очень хотелось задать:
