Анна Матвеева - Завидное чувство Веры Стениной
Вообще-то Стенина не тратила время на размышления о том, хороша ли она в постели. В детстве с ней никто на эти темы не разговаривал, упаси боже, — сведения о взрослой жизни Вера, как и всё её поколение, черпала из надписей на гаражах и разговоров с подружками. Те, что постарше, делились пугающими подробностями — слушая жуткие истории о том, кто, куда, что и кому засовывает, Вера поклялась никогда в жизни не выходить замуж. Было ей тогда лет семь, и уже через год она передумала.
Мама не рассказала ей даже про месячные — просветила Веру всё та же старшая девочка из соседнего дома. По версии девочки, это называлось «месячник» или «министрация». Юлька всегда была не прочь обсудить с Верой что-нибудь интимное — но Стенина довольно рано замкнулась в себе, закрылась на ключ изнутри и сохраняла неприязненное отношение ко всем, кто пытался обсуждать с ней свой месячный цикл и сексуальную жизнь. То есть она, конечно, слушала, но делиться в ответ не спешила.
Завершила сексуальное образование Стениной газета «СПИД-инфо», из которой было почерпнуто много полезных сведений — в том числе, Вера запомнила, что мужчинам очень важно осознавать, что они доставили партнёрше удовольствие, и потому старалась не обмануть мужских надежд. Честно притворялась, разыгрывая половые восторги — и с первым своим «мавром», и с его последователями, за исключением разве что художника Бори, который был так же плох в любовной роли, как хорош в искусстве. Только с Герой всё было иначе — то есть в начале-то Вера собиралась разыграть стандартный сценарий, как вдруг всё пошло-пошло-пошло совсем по-другому и уже не нужно было ничего разыгрывать.
Гера, по мнению Стениной, и стал её первым мужчиной. Между ними всё было так естественно, что Вере и в голову не приходило пытать себя, хороша она или не хороша. А тут вдруг, сидя у Сарматова на коленях (он потрясённо молчал), Стенина засомневалась. Что, если она постельный бездарь, а добрый Гера не решался ей об этом сказать?
Мышь внутри забормотала что-то невнятное — только её здесь сейчас не хватало! Вера зажмурилась и с размаху ткнулась в губы Сарматова своими.
Он ответил на поцелуй робко, как девушка.
Кстати, о девушках.
Спьяну Юлька однажды поцеловала Веру — и та была потрясена двумя ощущениями. Первое — у Юльки был очень шустрый, узкий язычок. А второе — этот поцелуй не вызвал у Веры отвращения, и осознание этого факта как раз таки отвращение вызвало.
Обе никогда не вспоминали об этом впоследствии, и только мышь периодически злопыхала:
— Ты просто влюблена в свою Копипасту, делов-то!
А Сарматов правда оказался робким — хотя сравнение с девушкой в свете вышеописанного эпизода следует признать неудачным. Они всё-таки оказались той ночью в постели, но то, что произошло между ними, не вызвало у Веры ничего кроме недоумения и какой-то неведомой прежде глубокой печали. Она как будто очутилась на исходной точке новой жизни — той, которую ей отныне придётся терпеть изо дня в день. Это оказалось неожиданно грустным делом.
Глава двадцать первая
Как светотени мученик Рембрандт,
Я глубоко ушёл в немеющее время…
Осип Мандельштам— Хорошее название у вашей улицы, Верочка, — с чувством похвалил Серёжа. — Переулок Встречный!
Вера кивнула, вспомнив, как в детстве услышала поговорку про «первого встречного» — и решила, что речь идёт о переулке. Гордилась!
Серёжа, с его настырным оптимизмом и бьющим через край желанием понравиться, так раздражал Веру, что она представляла на его месте какое-нибудь природное явление. Из тех, которые нельзя отменить, а можно только перетерпеть.
…Когда-то давно вместе с Юлькой и девочками они поехали на турбазу — в компании Супермена, не утратившего за годы своей долгой и красивой жизни страсти к простонародным развлечениям, и его малоприятного друга Володи. Как только Стенина поняла, что Володю пригласили для неё, так тут же и замкнулась изнутри на свои привычные замки. Ещё и на засов закрылась.
Одна из мысленных выставок зародилась той неприятной ночью — и называлась «Сводни». Вермеер. Лукас Кранах. Федотов. Мышь внутри звенела, как колокол, — видишь, какой ты стала ничтожной, Стенина, как низко тебя ценят… Сама виновата — надо было рассказать Юльке про Сарматова, глядишь, та отстала бы. Но Вера слишком берегла свой новый роман, чтобы отдать его на суд Копипасты — к тому же придётся их знакомить, вновь вставать на обрыдлые грабли.
Володя был до невозможности лопоухий. Ещё у него были плоскостопие и вечно приоткрытый рот, как у одного известного артиста — но если у артиста открытый рот мог быть засчитан за фирменную мульку, то у Володи это было вызвано вечным, как проклятие, насморком.
Супермен на фоне своего друга выглядел ещё прекраснее, хотя дальше, казалось бы, некуда. Возможно, он специально таскал Володю с собой, точно испанский герцог — уродливого карлу. И, конечно, взял его на турбазу, потому что добрая Юлька (сто раз просили её не проявлять инициативу) велела найти кого-нибудь для Веры.
Вера так злилась, что не могла даже толком следить за Евгенией и Ларой — к счастью, городские девочки тут же забились в коттедж и, расчёсывая комариные укусы, играли — Лара была собачкой, а Евгения, как водится, просто Евгенией.
Игры в собачку расстраивали и Веру, и, в особенности, старшую Стенину. Лара бегала по дому на четвереньках, крутила толстой попой в розовых колготках, изображая, что виляет хвостом, а ещё лаяла, пыталась есть из миски и пару раз довольно сильно куснула бабушку за руку.
— Надо девку врачу показать, — беспокоилась бабушка. — Ты вот у меня никогда так не делала.
Тогда Вера махнула рукой — когда-нибудь и это пройдёт. Но на турбазе собачка расшалилась не на шутку.
— Фу! Лара, сидеть! — командовала Евгения, и Вера злилась на неё сильнее, чем на дочку. И на Юльку заодно — понятно, что Веру взяли с собой не только ради лопоухого Володи, но в первую очередь — нянькой для девочек.
Супермен с Володей жарили шашлыки — точнее, их жарил Володя, а Супермен за неимением другой пищи поедал глазами Юльку. Да что там Супермен! Даже комары вились вокруг Юльки с почтением — не столько укусить, сколько прожужжать восхищённый комплимент. Вера смотрела в окно деревянного домика, слушала, как заливается лаем дочь, и думала: надо было поехать с Сарматовым в Тюмень. Намечалась деловая поездка на два дня — Сарматов должен был оценить коллекцию марок, оставшуюся после какого-то старика. К несчастью, Вера слишком хорошо представляла себе, на что будет похожа эта поездка — за последние полгода она уже несколько раз делила с Сарматовым хлеб путешествующего антикварщика. Не сказать, чтобы там было скучно — странствия всегда развлекают, — но в дороге обострялись все и без того острые моменты. Дома она отвлекалась — на девочек, работу, Юльку, маму, в дороге у неё оставался один только Сарматов.
