Журнал «Новый мир» - Новый мир. № 11, 2002
Суть в том, что молодой скульптор соединен с миром своей деревни только наполовину — лишь через красоту природы, волнующей сердце художника. Для него кормящий ландшафт — явление только эстетическое. Он — выходец из деревни. И этим словом все сказано. Как у всякого, даже локального, социума, у деревни свои законы, которые помогают ей выживать в экстремальных условиях. Законы эти неписаные, а потому и непреложные. Кто не признает ее законов — чужак. А чужаков деревня умеет ненавидеть так же сильно, как и любить своих. Молодому художнику довелось испытать и то и другое. Да, чужак. Жестоко избитый на прощанье Комодом, с изуродованным лицом, возвращается Ладо в свою городскую каморку.
Мировая Деревня и мировой Город — вечные полюса истории, неизменные при любом социальном строе, обеспечивающие соблазнительное движение и катастрофические перемены. Город, отгораживаясь от природы высокими стенами, рождает живопись и скульптуру, науку и технику, несметные богатства и нищету, комфорт и свободу, утонченность чувств и грубость разврата. Сегодняшний исламский фундаментализм — яростное сопротивление мировой Деревни, но вооруженной последними разрушительными достижениями городской цивилизации. Тем не менее каждый народ обречен пройти свой собственный путь от деревни до города. И далее: когда деревня снова, как трава, заполоняет площади былых городов. Вечное движение от простого к сложному, от сложного к простому.
Мотив «Гильгамеша», с пастухом-богатырем Энкиду, увлеченным в город, автор исключил из последней редакции романа. Но мотив не исчез, он возник в романе «Вниз и вверх», герой которого, писатель, поражен не архаичной красотой сказания, а тем, «что, едва ступив на путь цивилизации, едва „отвернувшись от стад“, человечество усомнилось в правильности сделанного шага и, с первозданной, первобытной силой высказав это сомнение, запечатлело его на глиняных табличках. Часть табличек уцелела, и теперь мы знаем, как длинна цепь, протянувшаяся от безымянного создателя эпоса до Руссо и Толстого. Выбор был сделан, точнее, предопределен, но сомнения никогда не покидали человечество».
Выбор Ладо также предопределен — его душевной природой, тонкостью и глубиной восприятия, уже не совместимой с благополучной жизнью в привычной среде. Для этой среды такие, как Ладо, — свидетельство вырождения. Для желанной стабильности деревенского мира от всех подозрительных особей следует избавляться. Роль деревенского чудака вроде вечного книгочея Коли Катамадзе — вот тот максимум, на который мог рассчитывать наш Ладо в родной своей деревне. Ну, малевал бы еще афиши да вырезал кукол соседским девочкам.
Ладо — первый интеллигент в своей фамилии. Уже не деревенский житель, но еще и не вполне горожанин. Ведь корни его там, в родной деревне. Только питаясь от них, он начинает плодоносить. Его чувство природы еще свежо и остро. Пластика природных форм радует его и волнует. Поэтому вполне естественно, что он скульптор. Ведь первым искусством, достигшим вершин в городском мире, и была скульптура. Но крона нашего героя уже в городе, тянется к высокому небу мирового опыта, культуры. Кстати, все главные герои Эбаноидзе — интеллигенты в первом поколении, располагающиеся — от романа к роману — на шкале градации (деградации) природно-незамутненного начала: скульптор, актер, писатель, журналист. Одна из героинь романа «Ныне отпущаеши…» замечает: «Какая мелкая, какая мерзкая наша профессия… И сколько же мелочного любопытства в человеческой природе, если журналистика обрела такое влияние!» Очевидно, что именно журналистика и есть блудница, увлекшая сегодняшнего Энкиду.
Как видим, писатель зафиксировал ситуацию, типичную для современного мира, независимую от места обитания и политического строя. Всюду на земном шаре город отрывает от деревни ее сыновей и дочерей. Хотя в Советском Союзе процесс урбанизации был наиболее стремительным и наиболее мучительным. «Два месяца в деревне» — именно такова первая половина названия — понадобилось Ладо, чтобы испытать на собственной шкуре одно из самых фундаментальных и болезненных противоречий современности.
Что касается хеппи-энда, заявленного в начале романа, то это отчасти некая уловка, придающая повествованию еще и детективный интерес. С другой стороны, желанная женитьба героя переводит всю историю в некий развлекательно-водевильный ряд и снимает все вопросы. Хотя очевидно, что всерьез женить Ладо на его прелестной модели никак нельзя — это люди разной породы. Но и бросать полюбившегося героя одного в зимнем городе — тоже жестоко. Читатель не простит. Поэтому поневоле приходится сыграть, как говорит мудрый учитель Ладо, некую «травестию невинности» и сделать вид, что возвращение Энкиду возможно. Именно через женитьбу на чистой и юной девушке — противоположности блудницы Шамхат, увлекающей на путь цивилизации. Но Энкиду, возвращенный в первозданность, к своим стадам, уже не Энкиду. Поэтому, сделав вид, что женит героя, писатель был вынужден исключить и древний мифологический мотив.
И все же взрослеющему и социально прозревающему — от романа к роману — герою от судьбы не уйти. Можно утверждать, что в прозе Эбаноидзе мы имеем дело с одним типом героя, опирающимся на психофизиологический фундамент личности автора и всегда находящимся в центре повествования. Очевидно, что произведения писателя носят лирико-эпический характер. (Это подтверждается и его экспрессивным стилем, схватывающим суть характера или пейзажа. Писатель может только заметить, что «туман вдыхает и выдыхает дом на склоне горы», а у читателя сразу возникает живая картина…)
Как и в первом романе, герой «Ныне отпущаеши…» возвращается в Тбилиси в декабре. Зовут его Лаврентий — отец работал в ведомстве борца с социализмом и первого демократа (каковым рекомендует себя периодически оживающий восковой манекен Лаврентия Павловича Берии). Фамилия героя говорящая — Оболадзе. В переводе — «осиротевший». («Автор сигналит нам, что органичные связи отрезаны, и всю эту драму герой проводит на подмостках в роли, которая ему навязана» — Л. Аннинский.) Он не скульптор, а журналист. Приехал из Москвы, где живет уже давно. Конечно, куда еще было податься нашему Энкиду, как не в Москву, — в Тбилиси он деревенщина, в деревне — горожанин. Обретает относительную идентичность только в многонациональном городе — просто грузин. К тому же только там в наличии полный набор соблазнов цивилизации. Работает на телевидении. (Это уж настоящая Шамхат.) Его ценят за смелые и правдивые репортажи. Семейная жизнь не сложилась. Пользуется успехом у женщин. Но все еще любит девочку из своего детства, двоюродную сестру, живущую в родном Тбилиси. Она все эти годы замужем. Такой же холодный и слякотный декабрь, как и в конце первого романа. До отвращения очевидно, что разум не залог разумности мира, но лишь свидетель его безумств. Жениться больше не на ком. Остается, как мифическому герою, только умереть.
«Реквием» — первая часть триптиха — посвящен апрельским событиям, когда советское руководство Грузии разгоняло мирную демонстрацию. В центре история юной жизни, оборвавшейся в те дни. Отнюдь не случайно, что она, как и героиня первого романа, — тоже Нина, имя классическое для русской литературы со времен Грибоедова. Только по-домашнему зовут ее — звали! — не Нуца, а Нино.
Эта часть сделана подчеркнуто журналистски — встречи с людьми, разговоры, видеозаписи. Русский парень, послушник Паша, также участник тех событий, тогда еще в солдатской форме. Выносил пострадавших из побоища. Теперь истово замаливает не им совершенные грехи. Журналист не тычет пальцем в виноватых. Ткань бытия пестра и многоосновна. Кто в этом мире без вины? Ведь часть ее и на нем, оставившем свою родину.
Даже в этом самом политизированном романе Эбаноидзе остается вне политики. Цель его — создание картины, сохраняющей все пропорции реальности. Он обеспечивает фон народной крестьянской мудрости, который выявляет все безумие, совершающееся в Городе. «Ныне отпущаеши…» — роман без хеппи-энда. Потому что написан в другое время и о другой жизни. Поставленный рядом с первым, дает представление о течении жизни, таком же извилистом, как река, упрямо пробивающая русло в скальной породе времени.
…Когда перед глазами героя, летящего из Москвы, возникает родная речка, с разгону налетающая на Синий камень, последние сомнения исчезают: все-таки «брак по-имеретински» не состоялся. Энкиду не вернулся. Его тело, то есть тело журналиста Оболадзе, ищет под пулями на улицах родного города неистовая Луиза, девочка из его детства, проведенного возле родной реки, — всегда любимая Лу.
Шамхат?
Нуца?
Валерий ЛИПНЕВИЧ.Поэт в эпоху перепроизводства
Глеб Шульпяков. Щелчок. Стихотворения, поэмы. М., Издательство «Независимая газета», 2001, 120 стр
