Роберто Арльт - Злая игрушка. Колдовская любовь. Рассказы
— Ты не можешь себе представить, девочка, как я тебя люблю…
Ирене улыбается и откидывается на спинку дивана. Бальдеру ничего больше на свете не нужно. Грудь девушки — его нирвана.
— Еще немножко супа, Бальдер?..
— Да, спасибо, он очень вкусный.
Над супницей, стоящей на белой скатерти, поднимается пар, и сеньора Лоайса, закутанная в свою фиолетовую шаль, с легким румянцем на щеках под гладко зачесанными назад седыми волосами, погружает в нее разливательную ложку. Бальдер протягивает свою тарелку, а Ирене, сидящая рядом с ним, трогает его за рукав и протягивает ему тарелку с желтым куском сливочного масла:
— Ты не хочешь, дорогой, положить в него масла?
— Нет, дорогая… нет, спасибо…
Пять внимательных лиц, пять фигур за столом в ожидании еды: фиолетовая фигура — сеньора Лоайса, розовая — Симона, синяя — Виктор, серая — Альберто, красная — Ирене, пять разноцветных фигур над белоснежной скатертью, а перед ними — блюда, над которыми поднимается ароматное облачко, и в душе Бальдера возникает ощущение гармонии человеческих сердец. Сеньора Лоайса для него уже не женщина с твердым характером, а любящая мать. Бальдер охотно подчиняется ей как хозяйке дома, которая печется единственно о благе всех домочадцев. Барышня с обезьяньим лицом, которую он видел на фотографии, оказалась Симоной, — теперь она сидит против него и всякий раз, опуская ложку в тарелку, поднимает глаза и с улыбкой смотрит на него, у нее широкий курносый нос; ее брат Виктор улыбается не то самодовольно, не то приветливо, хлопая длинными ресницами. И Альберто — он тоже улыбается Бальдеру и Ирене, отрезая себе ломоть хлеба и глядя сквозь очки на носу с горбинкой. Зулема не смогла прийти, у нее репетиция.
Сердце Бальдера обволакивает тихая нежность. Благостыня покоя, исходящего от тарелок с супом и от хлебницы. Ирене опускает свою ложку в его тарелку, зачерпывает супа и подносит ему ко рту. Бальдер смеется, крутит головой. Девушка настаивает с притворно-серьезным видом, и сладкая волна медленно поднимается от сердца Эстанислао и подкатывает к горлу, так что он задыхается в теплом тумане умиления. Перестает есть и смущенно обводит взглядом комнату. Ему кажется, что он давно уже знает эту столовую с выкрашенными под обои стенами — вертикальные голубые полосы с красными охряными цветочками. Если он обернется, то за спиной сеньоры Лоайсы увидит радиоприемник, собственноручно собранный Виктором; у стены вздымается резной дубовый буфет, а прямо перед ним — этажерка, полки которой забиты рулонами бумаги, письмами и фотографиями. За спиной Альберто стоит старый холодильник светлого дерева, он напоминает Бальдеру о детстве, потому что в доме его родителей был похожий, служивший неизвестно почему предметом удивления семилетнего мальчугана.
Не в силах долее сдерживаться, Бальдер восклицает:
— О, как это красиво, как красиво!..
Симона, Альберто, Виктор, Ирене глядят на него и каждый по-своему понимает, что в этом сидящем рядом с ними человеке есть что-то от их простодушия и от их столь бесхитростного образа жизни. Сеньора Лоайса обдает Бальдера взглядом молодо блестящих глаз и говорит ласковым, но по-матерински властным тоном:
— Бальдер, ваш суп остынет.
Эстанислао в этот момент готов целовать руки матери Ирене. Его захлестывает волна нежности. Мозг жадно схватывает и запечатлевает форму всех окружающих предметов, и он приходит к мысли: «Нужно позволить себя связать по рукам и ногам, так чтобы я никогда-никогда не смог оставить Ирене, даже если бы захотел».
Ирене, будто угадав его мысли, кладет руку ему на плечи, и он шепчет ей на ухо:
— Ты представить себе не можешь, как я тебя люблю.
— Дочь моя богоданная, дай ты поесть гостю! — восклицает сеньора Лоайса и, обернувшись к механику, добавляет: — Не дает бедняге поесть. Совсем с ума сошла девица.
Альберто склоняет голову над тарелкой, глядит поверх очков на Ирене и Бальдера и подмигивает им, отламывая кусочек хлеба.
Бальдер думает: «Здесь все мое счастье», и это на самом деле так. Словно сплетающиеся струи горного ручья, в душе его сливаются в стройный аккорд и серебристая прозрачность пузатых рюмок из темного стекла, и розовые цветочки на фаянсовых тарелках, и слегка дрожащая поверхность супа, над которой вьются струйки пара.
Стук ложек о тарелки, слова, которыми обмениваются сотрапезники, и нежность льнущей к нему Ирене — все это складывается в мелодию Тихой Любви, любви, непохожей на ту прежнюю, Колдовскую Любовь, неистовую страсть в медных звуках «Танца Огня».
— Ты счастлив, милый?
— Да, дорогая. Я бесконечно счастлив.
Когда Ирене склоняет к нему голову, ее локоны касаются его щеки. Бальдер шепчет ей на ухо:
— Я чувствую, что и твою маму тоже буду любить.
Ирене перестает есть и смотрит на него. Разговаривает так и эдак, пожирает его блестящими от гордости глазами, ловит каждый его жест: вот он подносит ложку ко рту, улыбнулся, говорит с Альберто. Эстанислао чувствует на себе ее жадный взгляд и говорит, напуская на себя серьезность:
— Тебе надо есть… Ты совсем худенькая.
Заботливая сеньора Лоайса тотчас оборачивается к нему:
— Не правда ли, Бальдер? Девочка исхудала. Чего я только не делаю, чтобы заставить ее есть. Вы видите — на столе килограммовый кусок масла, по килограмму покупаем… Ума не приложу, как еще ее кормить. Утром, в десять часов, варю бульон, наливаю ей свежего бульона, немножко овощей… Но ничего с этой девицей поделать не могу. Нет у нее аппетита…
Бальдер со вниманием слушает хозяйку дома. Ему хочется сказать ей, что он ее очень любит, что бесконечно благодарен ей за то, что она мать этой девушки, которую он боготворит. Ирене, внезапно воодушевившись, восклицает:
— А вот я возьму и все съем, чтобы вы меня не корили без конца! Глядите — я ем! — и торжествующе поднесла ко рту ложку супа.
Виктор, сидящий напротив, роняет:
— Все женщины — истерички…
Довольный собой, он слегка улыбается, но Ирене обращает на него не больше внимания, чем на кота, который бродит под столом. А может, и меньше.
Теперь Бальдер зачарованно смотрит, как ест Ирене. Как восхитительно подносит она ложку ко рту, раскрывает алые губы, показывая ряд ослепительно белых зубов. Ирене догадывается о впечатлении, производимом ею на Бальдера, и улыбается, склоняясь над тарелкой, а свободной рукой жмет под столом его коленку.
Альберто улыбается.
Тишина вселенной пронизывает вечернюю темноту, проходит сквозь стены дома, окутывает мебель и заполняет их сердца, и они понимают, что главное в жизни — именно этот покой, тихий уют, такой вечер, когда все сидят за столом, покрытым белой скатертью, и, не произнося лишних слов, наслаждаются тем благом, которое рождается от простого сложения их эгоистических натур.
— На дворе холодно, — тихо произносит Симона.
Бальдер вспоминает то время, когда он жил с матерью и сестрой. Давно это было, еще до его женитьбы. Сестра говорила: «На дворе холодно». Он подходил к окну столовой, рисовал что-нибудь пальцем на стекле и возвращался к столу со словами: «Верно, на дворе холодно».
— О чем ты думаешь, милый? — спрашивает Ирене.
— Я вспоминаю доброе старое время… когда я жил с мамой.
Она заглядывает в самую глубину его глаз и понимает, что он говорит правду. И шепчет:
— Какой ты у меня добрый…
Виктор щелчком посылает в Симону хлебный катышек. Тут же вмешивается сеньора Лоайса:
— Дети, не шалите.
В этот момент им захотелось порезвиться, как в детстве, но Симоне уже двадцать четыре года, а Виктору — двадцать семь. Предметом всеобщей заботы здесь, вне всякого сомнения, является лишь один член семьи — Ирене. Бальдер чувствует, что все ее любят, выделяют особо, а она вроде и не замечает этой самоотреченной любви, проявляющейся в постоянном внимании к ней всех домочадцев.
Виктор спрашивает у Альберто:
— Вы закончили перемотку трансформатора для кинотеатра?
— Завтра сдам заказчику…
— Вы знаете, хозяин собирался отправить его в Буэнос-Айрес, но я ему посоветовал отдать вам…
— Да… Он мне говорил…
— Я положу вам лапши, Бальдер…
— Сеньора… ради бога… Куда мне столько?
— Ты похудел, милый… Тебе надо есть…
Бальдер краснеет и улыбается. Потом его охватывает страх. Виктор положил себе в лапшу чуть ли не стограммовый кусок масла. Не удержавшись, Эстанислао выпаливает:
— Ничего себе кусочек! Да вы так один управитесь со всем маслом.
— О, это ерунда, — отвечает Виктор, довольный вниманием к нему гостя, и, желая показать себя в полном блеске, отрезает еще кусок масла и растворяет его в горячей лапше, помешивая вилкой.
