Татьяна Москвина - Мужская тетрадь
Комическое у Мигицко, в каких бы резких формах ни выражалось, лишено всякой пошлости и самодовольства. Два года тому назад он «показался в Москве» – сыграл Репетилова в «Горе от ума». Режиссер спектакля Олег Меньшиков, осмысленно и щегольски сделавший своего Чацкого, над остальными ролями особо не мудрствовал, давая товарищам свободно, в меру таланта, поиграть, как в дорежиссерском театре. Мигицко, пока не освоился в огромном монологе, каковым является роль Репетилова, сильно мучился, и не столько из-за лакун в режиссуре – к этому актеру, как говорится, не привыкать, за двадцать пять-то лет в Ленсовете, – а не было внутренней точки опоры, при бурном внешнем рисунке. Играл лихо, на аплодисменты, показывал, что умел, – то вскакивал на Скалозуба, как кошка на дерево, всеми лапами, то играл в лицах внесценических персонажей, каждому раздавая какую-то смешную черточку, то доводил бурную скороговорку своего героя до фантастической степени, то кузнечиком прыгал по всей сцене. Такой, значит, получался фейерверк комедийной суеты, а под ним опять что-то мелькало – вот ведь, прибежал человек на бал, ко всем бросался, что-то пытался рассказать, увлечь, значит, неладно ему, и попискивает и в нем своя грусть-тоска.
С режиссурой последовательной и строгой Сергей Мигицко, в общем-то, дела не имел. Владимиров отбирал себе людей способных, легких, реактивных, учил их быстро делать ясный сиюминутный театр – но так корпеть над своими человеко-цветами в оранжерее, как Эфрос или Фоменко, ему было не дано. Оттого в манере Мигицко есть четкий отпечаток наития, индивидуального художественного промысла. Зато уж – ни дешевки, ни синтетики – ручная работа из натуральных материалов, пусть и шероховатая временами. Его искусство – «наивное искусство».
Удачен и неожиданно трогателен вышел у Мигицко Полишинель в «Мнимом больном» Мольера – неожиданно потому, что постановщик спектакля Геннадий Тростянецкий категорией «трогательности» никогда особо не увлекался и подтекстов не сочинял. Его страсть – эффектный, из реприз, фокусов и разных кунштюков сработанный «текст», комедиантское представление. Полишинель-Мигицко темпераментно играл интермедию о злоключениях влюбленного шута, а затем оказывался братом Аргана, мнимого больного, и вел с ним спор о доверии к природе. Соединить резонерского брата и вставной номер Полишинеля – это была идея постановщика, и Мигицко обеспечил ее цельностью живого лица. Тот, кто получал пощечины и шутовские удары палкой, и тот, кто умно и резонно объяснял вред медицины, – был один человек, много и нелегко поживший, близкий к мудрости, привычно несчастливый и все-таки доверчивый.
При всех острых комедийных навыках Мигицко способен на тонкие и сложные душевные движения внутри роли. По-звериному чуткий, мгновенно откликающийся на все изменения в настроениях сцены и зала, он сохранил свой актерский «инструмент» в отличном состоянии, готовым на серьезные труды. Его спрятанный человек, внутренний человек, так мощно разросся, что порою сминает контуры роли, требуя себе открытой жизни. Ту высокую и светлую печаль, которую я видела в глазах Мигицко-Полишинеля, невозможно изобразить, нарочно сыграть.
А что это за печаль – о беге ли времени она, о несбывшемся, о долгих и напрасных напряжениях души, об ударах по больному месту от самых близких, о невозможности полноты союза с другими, о безысходной маете сердца и бестолковице жизни, где свет так краток и далек, – выбирайте любую или берите все сразу.
Ноябрь 2000
Шутник
Опыт эстетической атрибуции В.В. Жириновского
1
Знакомясь с высказываниями о В.В. Жириновском тружеников фантомных профессий – политологов, социологов, политтехнологов, обществоведов, – я постоянно ловила себя на чувстве, описанном в романе «Идиот» Ф.М. Достоевского. Князь Мышкин сетовал там на речи атеистов, оставляющих у него стойкое ощущение, что они говорят «не про то». Вот и аналитические статьи про «феномен Жириновского», «секрет успеха Жириновского», как будто в чем-то и верные, словно расположены в других ментальных и эмоциональных полях, чем те поля, на которых гуляет наш герой. Конечно, кто спорит, политический деятель, способный сказать другому политическому деятелю: «Ты бы помолчал, чучело!» – является феноменом, обладает «секретом успеха», и успех этот не из числа обыкновенных. Новейшая услуга известной компании мобильной связи: вы можете заказать поздравление любимой девушке «голосом Жириновского». Никому в этой стране не надо объяснять, что такое голос Жириновского, интонации Жириновского, лексика Жириновского, – даже на имитации этого и на подражании этому многие «двуногие, безрогие» скромных дарований зарабатывают на прожитье. Если судить по количеству пародий и отражений, то придется признать, что на современном политическом Олимпе России нет личности более крупной и оригинальной, чем этот «шестой ребенок»[16].
Между тем среди интеллигенции всех уровней и вообще среди людей с интеллектуальными претензиями восхищаться Жириновским не принято. Наслаждение от пребывания лидера ЛДПР в эфире проходит по ведомству сомнительных удовольствий. В этом же ряду стоят: котлета с макаронами, сборники анекдотов «про это», песни Кати Лель, полные блондинки в бархатных платьях, самозабвенная утренняя мастурбация и хоровое исполнение кантаты «Ой, мороз, мороз» на поминках. Как правило, интеллигенция не понимает Жириновского и живо ощущает в нем, несмотря на всю его эстетическую прелесть, нечто враждебное и чужое.
Что именно?
Владимир Вольфович по всем формальным признакам принадлежит как раз к интеллигенции. Он не варвар или невежда, он образованный человек, юрист, владеет несколькими языками, в том числе русским – и блистательно. Что бы он ни выкрикивал в экстазе, он не перепутает падежей, не поставит неверного ударения. Речь его остра, живописна, ритмична, прошита энергичными стежками уморительных афоризмов и убийственных определений. Но при этом он существует вне всех форм и норм интеллигентной среды, вне кумиров ее, идеалов, желаний, страхов и надежд. Через и сквозь все это Жириновский обращается к своей аудитории, к «бедным русским»[17], от которых он далек так же, как Москва от Индийского океана. «Бедные русские» это знают прекрасно. Им ни разу не пришло в голову потребовать от своего любимца исполнения хоть какого-нибудь предвыборного обещания или попенять ему на это неисполнение. Они давно усвоили правила игры. Его игры. Потому что это – его игра.
Противники Жириновского часто попадают впросак, пытаясь поймать его на нелогичности, непоследовательности, противоречии между словом и делом. Однажды я видела, как на программе «К барьеру!» банкир Лебедев укорял Жириновского якобы имеющейся у того обширной жилплощадью в Москве. Нормальный ход банального мышления – раз Жириновский позволяет себе всех обвинять в продажности и воровстве, не сказать ли врачу «исцелися сам», не посоветовать ли «господину Жириновскому сперва покаяться и сдать тридцать три московские квартиры, а потом уже защищать бедных русских». Чудак человек. И невдомек ему, что вовсе не на демагогии социальной справедливости построил себя Владимир Вольфович, и плевать аудитории, сколько у него квартир – три, тридцать три, триста тридцать три.
Сидит сейчас у черно-белого телевизора (купил в 1979-м, когда еще не так пил и жена не ушла) дядя Коля с настойкой боярышника или средством для чистки ковров, отхлебывает, хмыкает и бурчит: «Ну и чего, ну и квартиры у Вольфовича… а чеё, вам, значит, все, а Вольфовичу – ничего?!»
У других оппонентов Жириновского тоже в заводе дохлый вид спорта – выяснять, что в таком-то месяце и году говорил Жириновский и как при этом голосовала его партия, какие вопиющие к небесам обнаруживались нестыковки. Аудитория честно в это не въезжает, поскольку всем ясно как божий день, что Жириновский говорит одно, а делает другое. Что бы с нами со всеми сталось, если бы он делал, что говорит! Или говорил, что делает!
Нет, никто никаких дел Жириновского и знать не хочет. И никакой компромат на него невозможен. Во-первых, никто ничему не удивится. Во-вторых, не поверит. Ибо – не нужно, совсем не нужно. Все обычные критерии требовательности «бедных русских» к политикам заканчиваются там, где начинается Жириновский. Он надышал, обворожил, выговорил, наволхвовал себе уж такую особенную территорию, зону, сферу и является в эфир вместе с ней, и все нападки здравого смысла ему – как об стенку горох.
Кто его знает, как обстоят дела в плотной реальности. Наверняка надо думать, Владимир Вольфович там своего не упустил. Недаром астролог Линда Гудмен заметила о типичных представителях зодиакального созвездия Тельца, к которым относится и наш герой: «Вряд ли вы когда-нибудь встретите Тельца в очереди за бесплатным супом». В любом случае материальное благополучие Жириновского имеет бесспорную и честную основу самоотверженного, неистового, абсолютно самостоятельного труда. Пятнадцать лет политического творчества, ораторского искусства, личным артистическим гением, потом и криком заработанная проходка на четырех выборах в Госдуму! Да какая проходка – с запасом, с ветерком. Ни разу не пришлось Владимиру Вольфовичу волноваться, перешагнет он треклятый пятипроцентный барьер или нет. Народным политическим артистом становится человек, не сильно похожий на среднестатистического русского, оригинальнейшая личность, позволяющая себе вести себя по законам вольной художественной импровизации. Под обвинения в клоунаде, нацизме, психических и сексуальных отклонениях и семи смертных грехах Жириновский три пятилетки осуществляет мечту принца Гамлета – он, именно он связывает разорванную нить времен, и по нему можно изучать историю новейшего российского парламентаризма. Правильно сказал о нем однажды Борис Немцов – «классик».
![Фредерик Дар - Глаза,чтобы плакать [По моей могиле кто-то ходил. Человек с улицы. С моей-то рожей. Глаза, чтобы плакать. Хлеб могильщиков]](/uploads/posts/books/148319/148319.jpg)