Татьяна Москвина - Женская тетрадь
Обзор книги Татьяна Москвина - Женская тетрадь
Татьяна Москвина
Женская тетрадь
ЛИЦА И СУДЬБЫ
Та, на кого мы похожи
К юбилею Аллы Пугачевой
…Вагон-ресторан – это мужское царство. Здесь устроители жизни отдыхают в люфт-паузе между своими страшно важными делами, жадно едят, шумно пьют, громко говорят. Феминизм в нашей стране так и не переночевал, а потому женщина без кавалеров, зашедшая сюда, скучать не будет. К вам можно? – Да почему же нет. Розовые маркизы на заколоченных окнах, искусственные цветы, солянка мясная. Это все наше. Это навсегда. Сейчас он начнет рассказывать мне свою жизнь. Вагон-ресторан поезда «Петербург-Москва», лучшее место на свете. Оазис цивилизации, диалог культур. Не хватает только этого голоса, чтоб все встало на свои места. «Снова от меня ветер злых перемен…» Ну, слава богу. Теперь будет и эта реплика. – А вы знаете, на кого вы похожи? Конечно, знаю.
Два крупных порождения русского гения празднуют свой юбилей: Александр Пушкин и Алла Пугачева. Неспроста их инициалы сливаются в задорное цирковое «АП!». Что-то в этом есть – а если нет, так вообразим, что есть. Порассуждаем об изящном: о музах и песнях, о разуме и чувствах, сидя за бесконечным – и тоже воображаемым – праздничным столом, если, конечно, вы не спешите, а если вы спешите, то, ей-богу, бросьте вы это дохлое занятие. Нам некуда больше спешить.
Пушкин был кудрявый, голубоглазый, небольшого роста, писал стихи, жил давно, любил женщин и являлся мужчиной. Пугачева кудрявая, голубоглазая, небольшого роста, поет песни, живет сейчас, любит мужчин и является женщиной. Личность Пушкина, лишенная при земной жизни чудесных средств массовой коммуникации, была воссоздана и сбережена особыми хранителями, а затем растиражирована в нашу сказочную эпоху, о чем так мечтал сам поэт. Он хотел всех достать – «слух обо мне пройдет по всей Руси великой», – и он всех, наконец, достал. В приключениях человеческого духа после смерти – в умах и делах других людей – есть своя логика, этим духом заслуженная. Личность Пугачевой зародилась при непосредственном участии средств массовой коммуникации и в настоящее время тиражируется и впечатывается в массовое сознание естественно текущим потоком речей, мелодий и событий. Она достигла максимальной эстетической выразительности своих личностных проявлений и является автором-исполнителем уникального художественного текста собственной жизни. Трагикомическая пульсация этого причудливого текста, объединяющего лирику, эпос и драму в интонационной непосредственности естественной женской болтовни, нисколько не претендует на вечность. Но, кажется, сама Вечность прислушивается не без удовольствия к речам и песням дочери своего Времени и в их незатейливых звуках слышит давно знакомое. Величие двухсотлетней тирании пушкинского гения в русской культуре не должно умалять заслуг ее демократической избранницы. Оба наших юбиляра такие теплые, солнечные и духовно здоровые, что невольно хочется пожелать, чтоб их, так сказать, ментальное золото все изливалось да изливалось в наши серые и холодные дни…
Когда обнаружился способ превращения массовой любви к отдельным человеческим образам в силу, власть и деньги, троны земных царей не поколебались, а исчезли. Осталась одна мнимость. Иногда меня спрашивают, как я отношусь к Леонардо Ди Каприо. Я отвечаю коротко и ясно: «Я против начальства не бунтую». Массы могут избирать в свой языческий пантеон не профессионалов, а дилетантов, как то случилось с принцессой Дианой и Биллом Клинтоном. Профессионалы-артисты явно предпочтительнее. Они не употребляют свою власть во зло. Они, профессиональные языческие боги, пока вообще не знают, что с ней делать. Пока их главное дело – просто существовать. Идея о том, что мы обязаны страстно любить и прилежно слушаться какого-то незримого и неведомого Бога, который все видит и все знает, ни во что не вмешивается, но при случае вполне может дать по кочану мешалкой, большинству маленьких жителей Земли внушает справедливую и зеленую тоску. Потеплей бы что-нибудь, поближе и попроще. Чтоб такие же, как мы, мужчины и женщины, только боги, чтоб их видно и слышно было, чтоб полюбоваться, пожаловаться, а не то и взыскать… Веселая команда древних греческих разбойников-олимпийцев вроде бы поближе. Но размах их издевательства над смертными все-таки пугает. Хотя сволочной характер Геры или вздорность Афродиты искупается их горячим вниманием к земным людям. Однако они же куда-то делись, олимпийцы, бросили нас. А дальше что? Славянский пантеон богов слаб и смутен, между богами мало связей, нет историй, совершенно нет женщин, неведомо, на ком женат Перун, есть ли дочери у Велеса; какое-то разнообразие внес А.Н. Островский со своей Снегурочкой, дописав несложенный русский космогонический миф, но далее наступил XX век с убогой чисто мужской кумирней (Ленин-Сталин), и женской ипостаси Создателя оставалось тихо плакать на каких-то лирических обочинах.
Чуть умолкали пушки – голосили музы. Всякое проявление Творца в женском голосе, будь то Обухова, Русланова или Шульженко, пользовалось особо нежной массовой любовью. И наконец мы дождались. То, что рыдало и смеялось без формы и воплощения, носясь над дикими русскими полями, гремя грозами и сияя радугами, оформилось и воплотилось. Алла Пугачева – таинственный результат соединения индивидуальной воли с требовательным и щедрым одновременно излучением масс – стала чем-то вроде русской языческой богини. Она – это мы; выбирая ее, мы тем самым как-то формировали и самих себя. Что же мы выбрали?
Во-первых, это жизнь. В природе Аллы Пугачевой нет ничего смутного, темного, лунного, взыскующего отвлеченных пустых небес, тянущегося к гибели или распаду. Русская жажда жизни, как она сказалась в Пугачевой, не имеет никакой истерии, безумия и болезни. Это здоровая жажда здорового существа. Лирическая героиня певицы не хочет ничего сверхъестественного – только естественного, в границах здорового прирожденного аппетита. Аппетит, конечно, такой, что дай боже всякому – но это именно аппетит, на реальные земные продукты. Все, чего хочет женщина, которая поет, в принципе есть на Земле и даже в России. Дивный праздник бытия, полноты осуществления, конечно, может то и дело омрачаться утратами – море счастья обмелело, три счастливых дня закончились, а полковник оказался уголовником. Но ведь все это было, было на самом деле, осуществилось, прожилось всей душой и спелось. А что было – то может быть вновь. И то может быть, чего не было. Жизнь – это женщина, как ты к ней станешь относиться, такою она для тебя и будет… Во-вторых, это свобода. В лице Аллы Пугачевой индивидуальная свобода была избрана как атрибут божества задолго до эпохи Вэликих Рэформ. Свобода поведения и осуществления отдельного человека вначале была завоевана и обжита на сцене. Тут массы догоняли Пугачеву, сделав очевидные успехи с конца 1970-х годов. Каждое несанкционированное и внезапное движение ее бедра вызывало оживление в коллективном бессознательном и провоцировало свободолюбивые умонастроения. Кроме того, дух свободы внесла она и в реестр нормативных женских добродетелей, от века положенных Русской Психее. Коварный Пушкин, желая эстетически узаконить мужскую анархию и женское закрепощение, повелел бедной Татьяне и бедному Евгению расстаться, рыдая о том, что счастье было так возможно, так близко! «Но я другому отдана; я буду век ему верна». «С какой стати?» – спросило себя и нас наше архаическое божество и сделало поиск возможного и близкого счастья магистралью своей жизни. Поиск, разумеется, ведет к разочарованиям, тупикам и ложным тропам – и все алгоритмы обретения и утраты любовной иллюзии мы вместе с Пугачевой прилежно прожили, – но труд живого движения в любом случае и приятнее и полезнее, чем лежание под могильным камнем твердых житейских правил.
В-третьих, это самость. Эра индустрии и тиража оказалась бессильна перед творчеством живой природы. В Пугачевой нет ничего стандартного, повторного, на кого-то похожего. Чистое, как химический элемент, воплощение идеи человеческой индивидуальности. Между тем всякий, кто учился в школе, знает, каково в стаде быть рыжим, толстым или больно умным. Пугачевское бесстрашие окрылило нас, нестандартных. Мы поверили в свою абсолютную ценность – и потому с таким неудовольствием глядим на сегодняшние попытки нашей богини превратиться в стандарт. Как всегда, она утащила с собою в поиск кучу народа, который вслед за ней стал худеть, молодеть, алкать законного брака и мечтать о любви, похожей на сон. Впрочем, для нестандартного человека все попытки примерить на себя стандарты есть очередной виток индивидуального поиска. Можно попробовать изменить свои внешние очертания – внутренняя «формула личности» обязательно все изменит и все нарисует, как ей будет угодно. Если, конечно, человек является личностью, самостью, а не куском аморфного теста, готового в интересах рынка принять любую форму.
