Стивен Фрай - Пресс-папье
Я потратил немало усилий, чтобы придать моему такси вид самый что ни на есть аутентичный. Есть люди, которые красят свои машины в желтый цвет, обивают сиденья горностаевым мехом, приделывают к ним подголовники из искусственной кожи, стелют на пол уилтонские ковры, устанавливают внутри пикниковые столики из полированного грецкого ореха и дорогие аудиосистемы. На мой взгляд, все это лишь препятствует достижению цели, с который вы обзаводитесь в Лондоне машиной-такси, – цели, состоящей в том, чтобы все принимали ее за подлинную. Настоящее такси обладает, по всему судя, правом втискиваться в любую вереницу машин, не подавая никаких сигналов, а прерогативу манерничать и любезничать на дорогах оно предоставляет всем прочим автомобилям. Разумеется, я не пал настолько низко, чтобы разъезжать по отведенным для автобусов полосам или парковаться на стоянках такси, как на духу говорю – нет. За кого вы меня принимаете? Но законными моими правами я пользуюсь с удовольствием.
У каждой машины, получившей официальную лицензию такси, привинчена рядом с задним номером маленькая табличка, на которой значится: «Имеет право перевозить до 4 пассажиров. Столичная полиция». Я не поленился заказать точно такую же, но с надписью: «Не имеет права перевозить никаких пассажиров. Двуличная полиция». Правда, чтобы обнаружить разницу, табличку эту пришлось бы разглядывать довольно внимательно. Экипировавшись подобным образом, я получил возможность упиваться всеми радостями настоящего таксиста, но без неприятной необходимости общаться с рядовыми членами общества или культивировать в себе живительные воззрения на репатриацию иммигрантов и на предателей, норовящих вонзить нож в спину миссис Тэтчер. То есть так я полагал до описываемого здесь дня.
Ну-с, случилось так, что ехать я должен был как раз через Пимлико и улицу, на которую желал попасть усевшийся в мою машину джентльмен, знал. Однако, когда я доставил его туда, выяснилось, что неприятности мои только начинаются.
– Я что-то не вижу счетчика, – сказал он.
– Хм, – ответил я.
Последовала неловкая пауза, позволившая мне, впрочем, найти удачный выход из этого затруднения.
– С вас ничего не причитается, – сказал я. – С сегодняшнего дня введены штрафы за неиспользование заднего ремня безопасности. Ну я и дал себе слово, что первого джентльмена, которому не придется напоминать об этом новом законе, я отвезу бесплатно. Вы пристегнулись без напоминания, так что, считайте, прокатились задаром.
– Боже милостивый, – сказал он.
Однако стоило ему отойти, как к переднему окошку склонилась какая-то женщина.
– Арт-клуб «Челси», Олд-Черч-стрит, – возопила она, перекрывая голосом рокот моего очень тихого двигателя и шум отсутствующего на этой улице движения.
Какого черта? Мне было как раз по пути.
– Заскакивайте, дорогуша, – сказал я.
Еще один вопрос атрибуции
Есть в «Улиссе» такая сцена: школьный учитель Стивен Дедал сидит в кабинете директора школы, Дизи. Последний имеет склонность к нравоучениям и потому, отдав Дедалу заработок, прочитывает ему нотацию относительно денег: «Как это там у Шекспира? “Набей потуже кошелек?» Дедал негромко, так, чтобы не услышал Дизи, бормочет: «Яго».
Цитировать Шекспира легко, само происхождение цитаты служит гарантией ее высокого достоинства. Дедал же отметил про себя, что относиться с доверием к рекомендациям Яго, злобного интригана и убийцы, вовсе не обязательно. Вообще говоря, каждое слово в пьесах Шекспира произносится не им, но его персонажем. Сам Шекспир никаких своих слов нам не оставил. Нет, конечно, в одном сонете ему все же случилось высказаться насчет «нежного майского цвета» и сообщить, что «лето наше мига не длиннее»,[186] однако, если не считать того, что он снабжает писателей всего мира названиями для романов, по линии поговорок, аксиом и девизов, коими мы могли бы кормиться всю нашу жизнь, лично Шекспир ничего нам предложить не может. В конце концов, он был художником, а не философом и не сочинителем рекламных текстов.
Что ничуть не мешает нам качать пальцем перед носом какого-нибудь молодого человека и нараспев произносить: «В долг не бери и взаймы не давай»,[187] после чего мы важно добавляем: «Шекспир», словно желая сказать: «Вот так-то!» Цитирующий забывает, однако ж, что произносит эти слова Полоний, персонаж комически нелепый, человек, чья способность понимать то, что происходит вокруг него, весьма и весьма ограничена, с чем не станет спорить и самый пристрастный критик. Совет этот он дает своему сыну: ведь все родители боятся, что дети их увязнут в долгах, выплачивать которые в конечном счете родителям же и придется. В драматическом контексте слова эти выглядят забавными, однако вряд ли можно сказать, что они отражают воззрения самого Шекспира.
Непоследовательность тех, кто находит у Шекспира подкрепление своим доводам, – ничто в сравнении со странным обыкновением некоторых людей приводить цитаты из Библии. В книге Левит присутствует, к примеру, пара мест, в которых без обиняков говорится, что мужчина, ложащийся с другим мужчиной, как с женщиной, совершает «мерзость».[188] И за места эти ретиво ухватываются те, кто жаждет доказать порочность гомосексуализма. Однако в непосредственной близи от этих пассажей с не меньшим пылом заявляется, что нам не должно надевать одежду, сделанную из двух разных тканей,[189] стричь волосы на висках и брить брады наши, украшать себя татуировками,[190] смешивать скот наш со скотом инаго рода,[191] но все эти указания мы радостно пропускаем мимо ушей. А ведь в книге Левит сказано, что соблюдать надлежит все законы – от тех, что трактуют о кошерной пище, до указывающих, как следует приносить в жертву агнца (или двух горлиц, если агнец ей не по карману) женщине, которая очистилась после того, как родила младенца. Если младенец оказался мужеского пола, то мать, понятное дело, остается нечистой семь дней, а если женского, то целых две недели.[192] И никто не вправе привередничать по поводу этих эксцентричных указаний.
Да, конечно, цитирование дело опасное. Тем не менее пару дней назад я поймал себя на том, что произношу: «В делах людских прилив есть и отлив, с приливом достигаем мы успеха».[193] Я стоял в это время на весах, которые держу в моей ванной комнате, и размышлял о том, что мне следует, пока еще не поздно, взять себя в руки. Поскольку в школе обо мне говорили «кожа да кости», я долгое время не мог избавиться от представления о себе как о существе сухопаром, долговязом и нескладном. Однако недавно мне случилось дать интервью, и во вступлении к нему я был описан как человек «дородный», обладающий «щедрыми пропорциями», а в одном памятном месте и как «мясистый». Живот мой совершил переход от впалого к выпуклому с непристойной стремительностью. В итоге мое тело напоминает теперь – с виду и на слух – наполненный йогуртом мусорный мешок, и с этим пора что-то делать. Кое-кто из вас уже протянул руку к Библии, дабы отыскать в ней сказанное Екклесиастом о суете, и отрицать вашу правоту я не могу. Мне волю пришпорить нечем, кроме честолюбья.[194] Честолюбья, которое сводится всего лишь к тому, чтобы на улицах мне не кричали вослед: «Жиртрест!»
В следующие пять недель я буду занят репетициями и записью телевизионной программы и потому на время оставляю эту рубрику. К возвращению же моему я стану, надеюсь, более стройным, подтянутым и уже не буду очень похожим на кита, как выражался Полоний. С другой стороны, силу моей воли завидной никто не назвал бы, так что попрошу меня не цитировать.
Мышь, которая мурлыкала
Исследования, проводимые на белых мышах, вознаграждают усилия ученых самым удивительным образом. Недавно они обнаружили, что белые мыши, совершенно как люди, падки до наслаждений. Ученые ухитрились вживить в мозг мыши электродик, который она (или он) активизирует самостоятельно, нажимая носом кнопочку. При каждом таком нажатии электрод вводит в кровеносную систему грызуна большие количества энкефалинов. Эти энкефалины, они же эндорфины, доставляют мышам наслаждение – огромные, омывающие их потоки чистой, трепетной радости. Эндорфины впрыскиваются и в нашу кровь, когда мы едим, когда достигаем, старательно выполняя инструкции, публикуемые в таких журналах, как «Космополитен», оргазма, когда нас щекочет или холит близкий друг. Это они служат приятным дополнением к боли, они понуждают нас правильно питаться и спариваться с подходящими для этого дела партнерами, защищать беспомощных детей и изыскивать поводы для мелочных придирок полезными для здоровья, утвержденными самой Природой способами.
Алкоголики ощущают приток эндорфинов при первом за день глотке джина; думаю, такой же прилив достойного возбуждения испытывает и лорд Хансон, приобретая первые 15 % акций какой-нибудь беззащитной корпорации, и совсем уж не приходится сомневаться в том, что редактор сенсационной газетки ощущает мощный выброс эндорфинов в кровеносную систему, как только перед ним раскладывают по столу фотографии, доказывающие, что супруга одного из игроков крикетной сборной страны подрабатывает проституцией. Некоторых из нас окатывают такие же приливные волны наслаждения, когда на сцену фестиваля «Монстры рока» в Кастл-Донингтоне выходит группа «Мотли Крю», или когда они созерцают скульптуру Бранкузи, или следят за совершающими свободный полет бровями Аластера Сима, или слушают (это мой персональный наркотик) музыку Вагнера.
![Ольга Азарова - Неудавшаяся месть[СИ]](/uploads/posts/books/5230/5230.jpg)
![Эптон Синклер - 100% [худ. Пинкисевич]](/uploads/posts/books/242973/242973.jpg)