Максим Кисловский - Адвокат шайтана. сборник новелл
Бердников Борис Константинович — старший экспертной группы — с молчаливым ликованием посмотрел на Вадима. Идея зачитать отрывки из дневниковых записей при Вадиме вслух принадлежала Бердникову. Перед началом экспертизы это он убедил своих коллег — Крауса Рудольфа Карловича и Люблянского Якова Ефимовича — в необходимости вызвать раздражение у молчаливого флегматичного пациента, вывести его из состояния психического равновесия, разорвать пелену его замкнутости. Похоже, это удалось.
— Не мешайте нам работать, — спокойным, но строгим тоном сказал Борис Константинович. — Так надо… Продолжайте, Рудольф Карлович.
"— Когда я повзрослел и начал всматриваться, вчитываться и вдумываться в мир, который окружает меня, я нашёл устройство его нелогичным, непонятным для меня. Часто бывая на кладбищах, глядя на холмики могил и памятники, рассматривая фотографии умерших, я вдруг понял, что именно меня с раннего детства привлекало в похоронах. Я понял, что я хотел приобщиться к этому мёртвому миру, быть рядом с ним, быть в нём. И мне до сих пор неясно, почему, зачем мы так глупо и жестоко расстаёмся с мёртвыми — относим их на кладбища. По сути, на мусорную свалку. При этом обычные люди, сами того не замечая, живут в окружении портретов и фотографий мёртвых, пользуются их вещами, имеют коллекции бабочек либо иных насекомых, собирают гербарии, ходят в музеи, чтобы смотреть на мёртвых животных и птиц. А людей — своих близких, родных и любимых — относят подальше от дома, за ограду, на свалку. Почему для обычных людей это кажется нормальным? А мысль о том, чтобы сохранить своих дорогих, хотя и мёртвых, кажется им абсурдной и омерзительной? К тому же, им кажется, что смерть непременно несёт горе и слёзы. А если хотя бы ненадолго представить, как было бы спокойно и чудесно продолжать жить вместе. Без глупых рассуждений о жизни после смерти, о загробных тайнах, о душах умерших, а просто жить рядом с ними физически. Что может быть проще? Ну умер кто-то. Ничего страшного. Пусть он или она останутся среди нас, живых. Почему этого удостоился у нас только один Владимир Ленин, а в огромном Китае Мао Цзэ-дун? А остальные? Ведь всё равно же минимум раз в год мы ходим на кладбища в родительский день. Общаемся с ушедшими от нас. Беседуем с ними на их могилах. Но почему нельзя с ними быть рядом всегда? Сколько душевных трагедий можно было бы избежать или, по крайней мере, смягчить страдания живых, если бы это было позволено. Человеческая фантазия безгранична, и с её помощью было бы легко создать бесчисленное множество мёртвых шедевров на площадях и улицах, в парках, домах, театрах… Можно было бы ходить к мертвецам в гости, либо приводить их к себе. Продолжать их любить, уважать и даже — ненавидеть. Между жизнью и смертью сейчас есть некая грань. Тонкая, невидимая. Она мешает человечеству создать тихий, спокойный и блаженный мир. Этот мир моей мечты я бы назвал некросферой…".
— Скажите, Вадим, — вдруг очень осторожно спросил Бердников. — А когда у вас был первый сексуальный опыт?
От неожиданного вопроса, который прозвучал сразу после того, как Рудольф Карлович сделал паузу, Вадим застенчиво улыбнулся. Опять достав из кармана носовой платок, он приложил его к своим глазам. За всё это время они заметно слезились. Болезненно слезились. Убрав платок в карман, он посмотрел на людей в белых халатах и ответил:
— В двадцать четыре года.
— То есть всего лишь около трёх лет назад? — не скрывая своего удивления, спросил Борис Константинович. — А с кем?
— Можно, я не буду отвечать на этот вопрос? — опустив глаза снова в пол, скорее ответил, нежели спросил Вадим.
Возникла недолгая и неловкая пауза. Врачи, переглянувшись друг с другом, закивали головами.
— А давно вы начали совершать половые акты с мёртвыми женщинами? — задал следующий вопрос Рудольф Карлович.
— Чуть больше года назад, — спокойно ответил Вадим.
— У вас никогда не возникало чувства отторжения к ним? — продолжал расспрос Рудольф Карлович.
— Вы имеете в виду запахи? Нет, от некоторых живых людей пахнет гораздо ужаснее.
— Я несколько расширю вопрос своего коллеги, — снова в беседу вступил Борис Константинович. — Ваше влечение к мёртвым было сильнее, чем к живым женщинам?
— Да, наверно, — каким-то совсем обессиленным хриплым голосом ответил Вадим. — Это началось ещё с той далёкой детской надежды… Тогда я был влюблён в школе в свою одноклассницу. Она была красивой девочкой и нравилась всем. Я не был среди тех, кто бы мог быть чем-то интересен ей. Кому я мог понравиться? Небольшого роста, болезненный мальчик. За десять лет учёбы с ней в одном классе я так и не сидел с ней за одной партой… В те времена по ночам, перед тем, как заснуть, я мечтал о том, как мы будем с ней вместе. И неожиданно я пришёл к мысли: хорошо, если бы она была мёртвой, никому не нужной и такой доступной для меня. Позже я даже не заметил, как, эта мысль распространилась и на всех девушек, в которых я влюблялся. Мёртвыми они бы остались нужными только мне.
— У вас было влечение только к определённым типам женщин? — спросил Борис Константинович, чувствуя, что уловил момент откровенности пациента. — Вы влюблялись в кого-то конкретно?
— Ну да, — не глядя на врачей, усмехнулся Вадим. — Всё, как у обычных людей. На некоторых я даже не обращал никакого внимания. Что касается моей последней возлюбленной, то она была моей единственной и неповторимой. Мне никто был больше не нужен, кроме неё. Я поклялся ей в вечной любви… Но я нарушил эту клятву. Я изменил ей в ночь перед тем, как меня задержали. Она не простила мне это. Поэтому меня разоблачили.
На этом врачи исчерпали свои вопросы и смотрели на Вадима молча. Борис Константинович начал делать пометки в своих записях, а Рудольф Карлович стал что-то нашёптывать Якову Ефимовичу на ухо. С минуту в кабинете судебно-психиатрических экспертиз городского психдиспансера висела тишина. Вадим, посмотрев на людей в белых халатах, тихо произнёс:
— Ну вот, теперь вам известна вся правда. Скрывать мне от вас больше нечего. Если, конечно, что-то забыл… Спрашивайте. Времени у вас для этого осталось немного.
Вячеслав Лукьяненко после недолгого просмотра своей пьяной физиономии в мутном зеркале опустил свой взгляд в раковину. Рвотная масса продолжала бурлить под струёй воды из крана, распространяя по туалетной комнате резкий кислотный запах. Было очевидно, что раковина забилась извергнутыми из желудка непереваренными остатками пищи и придётся прочищать трубу.
— Дневальный! — заорал Лукьяненко, приоткрыв дверь туалета.
Через несколько секунд в коридоре загремел топот солдатских сапог. Посетители, сидевшие вдоль стен на лавках, повернули головы в сторону выхода, откуда выскочил прыщавый юноша в солдатской форме и подбежал к двери туалета.
— Товарищ майор, рядовой Ракитин по вашему приказанию прибыл, — доложил взъерошенный солдат и испуганно посмотрел на пьяного офицера, выглядывавшего из дверной щели.
— Ты почему, сука, за порядком не следишь? — тихо спросил Лукьяненко. — Тут кто-то в раковину наблевал. Я тебя за такое на гауптвахте сгною, понял? Срочно займись. Об исполнении доложить.
— Есть, — ответил солдат и, прикусив губу, зашёл в туалет.
Стараясь выглядеть трезвым, Лукьяненко, насколько это было возможно, придал своему лицу серьёзный вид и быстрым шагом пошёл в кабинет следователя Вахтанга Мамрикашвили, который был расположен в самом конце коридора. Проходя мимо кабинета другого своего сослуживца, следователя Михаила Шестопалова, Лукьяненко обратил внимание через приоткрытую дверь на то, что возле стола Шестопалова сидит и курит коротко остриженный молодой человек, небрежно вскинув ногу на ногу. Откинув голову назад, парень старался пускать дымовые кольца в потолок. Самого Шестопалова в кабинете не было.
Поняв, в чём дело, Лукьяненко ещё более быстрым шагом пошёл к кабинету Мамрикашвили.
С тех пор, как старый прокурор Ёбургского гарнизона ушёл на пенсию, сменивший его подполковник юстиции Луковский на одном из первых оперативных совещаний сотрудников военной прокуратуры гарнизона ввёл новое обязательное правило, согласно которому категорически запрещалось пытать подозреваемых, обвиняемых или свидетелей тому следователю, который непосредственно расследовал это дело. Для этих целей следователь должен был привлечь своих коллег, а сам под благовидным предлогом удалиться из своего кабинета. Данное нововведение обеспечивало некоторую анонимность экзекуторов, а также оставляло возможность психологического контакта следователя с допрашиваемыми лицами.
— Вахтанг, — Лукьяненко озабоченно посмотрел на сидевшего в кресле за столом лейтенанта. — Есть работа. У Миши какой-то хмырь не колется. Рожа наглая, шпана непроученная, короче. Надо помочь.
