Новый Мир Новый Мир - Новый Мир ( № 8 2009)
Но худшие страницы книги посвящены… Вячеславу Иванову — тому самому Вячеславу Иванову, биографию которого Зобнин сейчас дописывает. Пересказы ивановских концепций — сложнейших, темных, нуждающихся в едва ли не построчном комментировании — выполнены в уже знакомой нам размашистой стилистике «набил незадачливому критику морду»: «…свободное и сознательное „нисхождение” „постхристианского” человечества в „хаос” можно для простоты и наглядности представить как судьбу рафинированного интеллигента, завершившего гимназический и университетский курсы, в совершенстве овладевшего всеми премудростями философии и богословия, исчерпавшего сокровищницу мировой литературы, понаторевшего в утверждении достоинства собственного „ego”, — а затем плюнувшего на всю университетскую премудрость, сбросившего штаны и манишку, схватившего дубину, чтобы вольно сокрушать черепа врагов, и побежавшего в чистое поле, отвоевывать для себя жизненное пространство да насиловать в ожидании здорового потомства красивых самок». Основное содержание пяти «ивановских» страниц составляет прокурорская интонация, в повествовании о Мережковском проявляющаяся лишь изредка. Поэт и мыслитель назначается ответственным за все серебряновечные эксцессы, вплоть до намерения Александра Курсинского «изнасиловать всех».
Судя по всему, читателей ЖЗЛ в ближайшем будущем ожидает немало приятных минут.
Михаил Эдельштейн
[1] Шрифтовые выделения принадлежат автору книги. Постоянное указание на особую важность тех или иных положений при помощи курсива и полужирного выглядит, на мой взгляд, довольно комично. Впрочем, дело вкуса, конечно.
Что видно с высокой горы?
Р о м а н Т и м е н ч и к. Что вдруг. Статьи о русской литературе прошлого века. Иерусалим, «Гешарим»; М., «Мосты культуры», 2008, 686 стр. («Вид с горы Скопус»).
Издатель Михаил Гринберг честно признается, что название серии, которой открывается эта книга, он выпросил у ее автора: сборник статей Романа Давидовича Тименчика должен был сам называться «Вид с горы Скопус» (место, где расположен Еврейский университет в Иерусалиме). В окончательном виде так стала называться вводная глава — как раз о том, что можно разглядеть в русской культуре, находясь далеко от нее. Да еще стоя на пусть не слишком высокой, но все-таки горе, что, разумеется, можно понимать как в прямом, так и в переносном смысле.
А у самой книги появилось новое, ничуть не менее ей подходящее название — «Что вдруг»: финальная фраза из знаменитого еврейского анекдота, ставящего под сомнение незыблемость очевидного. Автор книги не то чтобы сомневается в нем, а постоянно находит новые связи людей и событий, выстраивает сложнейшие мысленные лабиринты, приводящие к неожиданным открытиям. Многие из них кажутся на первый взгляд почти невидимыми, но потом, если задуматься…
Все и всё в этом мире оказывается взаимосвязанным. Особенно если поглядеть на это с высоты и — главное — с почти векового расстояния: большинство разделов и статей в этом сборнике посвящено русским писателям так называемого серебряного века (именно так, со строчной буквы, предпочитает именовать его Р. Д. Тименчик).
Первый раздел книги называется «На окраинах серебряного века». Здесь повествователь (а Тименчика как-то не хочется называть просто исследователем или ученым — настолько увлекательно, в полном смысле слова по-писательски написаны все его статьи и заметки) обращает наше внимание на такие микроскопические мелочи, что сам смысл их обнародования может показаться сомнительным.
Например, основная часть книги демонстративно открывается заметкой «Неучтенное письмо Блока», содержащей два письма: Анны Николаевны Пасхиной к Блоку с просьбой помочь ей стать членом Религиозно-философского общества и ответом великого поэта, переадресовывающего женщину к Д. Философову.
Кроме того, двухстраничная заметка содержит в себе все, что удалось автору узнать о корреспондентке Блока, и краткий вывод: «Этот эпизодический эпистолярный обмен не только характеризует и без того известную деловую обязательность Блока, но и, употребляя формулу другой обитательницы периферии „серебряного века”, представляет нам одного из рядовых той армии, водителем которой был Блок». Что на самом деле не так уж и немаловажно.
На поверку, свидетельствует Тименчик, ничего маловажного вообще не существует. Точнее — не существует, если на это маловажное смотрит заинтересованный эрудит: чего стоит только перечень выразительных деталей культурной жизни серебряного века, которые Роман Давидович почерпнул из разговоров с самыми разными «невеликими» собеседниками в послевоенной Риге, где он долгие годы проработал завлитом знаменитого местного ТЮЗа.
Книга Тименчика еще раз демонстрирует парадоксальную истину: настоящий исследователь должен знать вс ё , «лишнего» знания нет и быть не может. Одна случайная фраза, заметка на полях, объявление в старой газете могут перевернуть всю картину мира, заставить по-новому взглянуть на явления мирового значения.
Например, напечатанный в разделе «Заметки о Мандельштаме» этюд «Руки брадобрея» подробнейшим образом, с приведенными полностью стихотворениями известных и забытых поэтов того времени, комментирует этот образ из стихотворения великого поэта: откуда они, эти руки, взялись (или, вернее, — могли взяться) в стихотворении, кто и что писал по-русски о парикмахерах, вообще, каков смысл упоминаний о них в стихах предреволюционной и революционной поры, какие пласты культуры стоят за брадобреями и т. д. и. т. п. (всего более тридцати страниц!). Иногда даже кажется, что в некоторых своих статьях Тименчик просто собирает все, что ему удалось узнать в своих поисках на ту или иную специальную тему, старается не пропустить ни одной частности — и все они так или иначе ложатся потом в строку! Причем особенно это касается забытых стихов, которые Роман Давидович цитирует с явным удовольствием и в огромных количествах!
Из следующей статьи — «О мандельштамовской некрологии» — мы узнаем о том, какие невероятные истории рассказывали о судьбе поэта в сталинские годы эмигрантские издания, как они перемещали его по стране, присочиняли убедительные подробности жизни и смерти (например, о расстреле Осипа Эмильевича в 1941 году в Ельце) и т. д.
Большая статья «Рыцарь-несчастье» посвящена судьбе Владимира Пяста, во многом типичной для людей серебряного века: из этого сугубо документального очерка мы узнаем не только массу подробностей о жизни самого Пяста и его знаменитых и не очень современников, но и зримо, как в хорошем романе, ощущаем атмосферу его времени.
В небольшом разделе «Друзья» помещены очерки (два из которых, увы, носят некрологический характер) о друзьях и соратниках Тименчика: Леониде Черткове, Константине Черном и о, слава богу, здравствующем Габриэле (Гарике) Суперфине, — читая их, можно подумать, что Роман Давидович думал не только о них, но и о своих будущих коллегах, облегчал им работу, сообщая массу точных подробностей, цифр, дат, фактов…
А в отделе, названном советской бюрократической идиомой «В части „Разное”», Тименчик собрал свои заметки о совсем уже случайных явлениях культурной жизни России, о том, что многие с пренебрежением называют массовой культурой, но без чего невозможно понять, например, классическое стихотворение Иосифа Бродского.
Вообще, книгу «Что вдруг» можно назвать гимном маргиналиям, и это касается не только фигур разного ряда, но и целостных явлений, без которых, казалось бы, не то что простому читателю, но и искушенному литературоведу и историку культуры вполне можно обойтись. Нельзя! — самым решительным образом возражает Тименчик, показывая, как исчерпывающая библиография русских поэтических книг ХХ века, собранная Львом Турчинским, дает интереснейшую картину развития русской поэзии этого периода, с его падениями и взлетами, модными веяниями и директивными предписаниями.
Тут хочется кстати помянуть и собственную библиографическую работу Романа Давидовича, посвященную так называемым «фантомным» поэтическим книгам серебряного века — изданиям, объявленным авторами или издателями или упоминавшимся в переписке и мемуарах, но так и не вышедшим из печати, — своего рода несбывшимся мечтам русских поэтов. К сожалению, в новую книгу ученого эта статья не попала, а жаль.
В статье «Из лекций по источниковедению» Тименчик делится своим опытом работы с источниками, в том числе и не вполне надежными — как и где ученому можно отыскать истину. А его «Монолог о комментарии», будь он чуть покороче, мог бы занять место в драме шекспировского типа — так страстно и выразительно говорит автор об этом, казалось бы, сугубо вспомогательном компоненте серьезных научных изданий. А ведь действительно, комментатор иногда даже не столько объясняет читателю-современнику непонятные тому слова, сколько направляет чтение, выхватывая из тьмы то, что ему кажется важным, и столь же умело скрывая то, что этот читатель, по его мнению, знать не должен.
