Владимир Маканин - Асан
Чтобы не обидеть старика, я беру. Старик счастлив… И другие счастливы, улыбаются, щеря беззубые рты… Но я умело делаю отвлекающее движение. Вдруг оглядываюсь. И когда все они следом за мной пугливо оглядываются, я ловко возвращаю старику мандарины в его столетний карман.
К нам по шаткой лестнице недостроя вбегает чеченец средних лет – пышноусый рабочий.
– Прораб! – говорит он, пугая стариков. А потом мне: – Прораб Рослик!
Рослик обычно гоняет стариков со стройки.
Старики шумно и пугливо вздыхают: “Ах-ах-ах… Ох-ох-ох”, – а рабочий открывает для них дверь бытовки. Там есть другой спуск по лестнице… Как потайной вход-выход… Там можно уйти, не встретив грозного прораба. Удивительно, но маленького некрасивого Рослика старики боятся больше, чем представительного, сильного Руслана.
Рабочий с юморком. Подмигнув мне, он загоняет стариков в бытовку. Приговаривая: “Быстро… быстро… Прораб Руслан-Рослик лишних на стройке не любит… Прораб Рослик вас сейчас сожрет. Прораб Рослик с утра не евший”.
Я люблю стариков, русских, чеченских… да пусть любых… все равно чьих! Старики ненадолго. Старики – исчезающее чудо природы.
Дверь в бытовку закрылась. Ушли.
С Росликом мы здороваемся за руку.
– Привет.
– Как ты, Александр Сергеич?.. Сочувствую тебе…
Но новых подробностей у Рослика нет… Мы опять о разгроме колонны в Мокром, о чем же еще?.. Опять ваших подстерегли. Сочувствуя… жалея Колю Гусарцева… понимая мою боль, Рослик все же не в силах до конца скрыть и некое торжество. Горцы нанесли сильный удар. Как забитый гол на футболе… Наши – вашим! Торжество войны.
Однако, человек чуткий (благородство по отношению к противнику), Рослик сгоняет с лица недоразвившуюся улыбку:
– Чертова война.
– Чертова, – киваю я. – А ты, Рослик, слышал о ваших потерях?
– Нет.
Я так и думал. Он еще не знает о смерти Горного Ахмета и его братана. О последней слепой стрельбе Мудилы Мухина.
Я мстительно молчу. Еще услышит… Я ведь тоже болею. Тоже за своих.
Но эти счеты (разнонаправленные счеты потерь) наши отношения с Росликом не затрагивают. В этом нет личного. Мы не стреляем друг в друга. Это не мы… Там, в Мокром, другие убивали других.
И сто раз правы старики, только что жаловавшиеся и гундосившие мне в ухо, – мстить и бомбить их село бессмысленно. Любому конкретному селу мстить бессмысленно. Наказывать там некого. Колонну сожгли другие… Всегда другие.
Рослик идет осматривать наш недострой. Шагает, чертыхаясь на медлительность работ и трогая углы. Сырость!.. Стены совсем омертвели.
Старики, спрятавшиеся в бытовке, оказывается, не ушли… Они там оживились. Тишина их оживила. Они чуть приоткрыли дверь. Манят меня к себе… Зовут шепотом: “Сашик… Сашик! Ушел прораб Рослик?.. Пусть он уйдет…”.
Даже оттуда, из дверей бытовки, осторожно высовываясь, старики пытаются выразить любовь – сказать о своей благодарности за прошлогоднюю солярку. Они прикладывают руку к сердцу. Улыбаются мне. А тот озабоченный старик издали снова протягивает мне – на ладони – два тусклых мандарина… Это же тебе. Это же гостинец, Сашик!
Поначалу у чеченцев (у полевых командиров) мобильников (купленных в Турции, в Пакистане) было куда больше, чем у наших офицеров.
Мы редко-редко, только случаем подбирали телефоны на бомбленых тропах. Но мне подсказала ход нестандартная смерть Дудаева. И я среагировал… Я был одним из первых, кто стал прикупать мобильники впрок. Владеющий информацией – владеет миром. Я бы добавил… и миром, и войной… на дорогах.
Крестьянин за солярку, чтобы хоть как-то оживить в поле трактор и вовремя землю вскопать, все отдаст. Сельский чеченец такой же крестьянин, как и всякий другой. Его тошнит от крови, когда он с год повоюет… С соляркой вместе я предлагал такому крестьянину мобильник. По-тихому, конечно… Ему горючка – а мне позарез нужно знать про дорогу и про перекресток, что на подходе к его селу. Перекрестки – шахматные клетки горной войны.
Сначала крестьянин недоумевал. Бедняга косить-копать не знал, с чем кушать маленькую фиговину с кнопками. Боялся взять в крестьянскую ладонь. Выскользнет. Уж очень мелкая!
Иногда я думаю, что знаю, как кончится эта гнилая война, сраная бойня. Она изойдет вся на подставах… Как только мобилы подешевеют, а к тому уже идет (быстро и круто идет!), армейцы сообразят. Армейцы этого дерьма накупят и раздарят чеченцам в селах. Раздадут крестьянам мобильники в придачу к ведру солярки… к двум комбайновым шестеренкам… к тракторным запчастям… И крестьяне, которым осточертела война, будут в охотку закладывать всякого чужака, всякого полевого, кто вдруг спустится к ним в село с гор.
Хотя бы двое-трое таких, настоящих крестьян в селе обязательно найдутся. А уж дальше себя покажут наши храбрецы-генералы!.. Село ночью окружают двойным кольцом. Минируют подходы. Особо минируют выходы-тропы. И вперед – начинай зачищать!
Что ни звонок крестьянина – зачистка… По телевизору это будет, как сериал с интригующим продолжением.
Что ни звонок по мобильному – три боевика уже лежат. В обнимку со стволами. Им, мертвым, еще и раскинут руки, чтоб узнаваемое свое лицо мертвяк не таил… Сегодня трое… А на той неделе четверо… А на следующей неделе один, но зато полевой.
С каждым звонком.
Но первый крестьянин помучал меня всласть. Этот симпатичный, улыбчивый недоумок, этот косить-копать, звонил мне беспрерывно… В селе кашляют. Салавды кашляет… Аслан кашляет… Умар… Он помнил всех кашлявших… Какая-то бабка нашла неразорвавшуюся бомбу.
Он добавил, что он может чаще мне звонить… Если я дам ему еще один мобильник.
Меня интересуют идущие мимо села отряды горцев – более ничего… Я ему сто раз объяснял. Отступил ли с ранеными отряд? Или, напротив, – спустился с гор и готовит засаду?.. Однако он звонил про дядю Висхана, который теперь, продав корову, лунными ночами стучится в запертый магазин.
Он выработал, спек выданную ему мобилу в неделю. Ну, стукач! Ну, информатор!.. И тут же приехал, примчался с попутной машиной опять за соляркой.
– Ты почему такой мудак? – спросил я его. – Почему мне всякий мусор в уши сливаешь?
Я его крыл, я его матом отборным крыл – не звони по-пустому. Не отвлекай меня. Но он только моргал прекрасными карими глазами:
– А хочется.
Поговорить ему хочется! А жена? А дети?.. С ними ему говорить не хочется. Не о чем. Настоящий крестьянин. Настоящий косить-копать.
Я дал ему подзарядное устройство. Объяснил, как. И настрого приказал звонить только об отрядах и об отдельных джипах. А главное – о грузовиках с мужиками в кузове… Я разжевал ему: джип – это маленькая машина… И важно, в какую она сторону – в горы или в Сержень-Юрт?.. О чепухе не звони – отниму мобилу, а солярки от меня не получишь даже полстакана! Дундило! Звонарь сельский!..
