Зэди Смит - Белые зубы
— Вот так-то, мистер! Индо-арийцы… получается, что я западный человек! Что ж мне теперь, слушать Тину Тернер и рядиться в коротенькие кожаные юбчонки? Тьфу. Это говорит лишь о том, — сказала Алсана, показывая свой английский язык, — что если забираться все дальше в прошлое, там легче найти подходящий запасной мешок для «Хувера», чем чистокровного представителя какого-нибудь народа или оригинальную религию на всем земном шаре. По-твоему, англичанине существуют? Настоящие англичанине? Это все сказки!
— Ты сама не знаешь, о чем говоришь. Ты лишена корней.
Алсана потрясла энциклопедией.
— Ах, Самад Миа. Ее ты тоже сожжешь?
— Послушай, давай это отложим. Я слушаю важные новости. Серьезные выступления в Брэдфорде. Так что будь добра…
— О Господи! — вскрикнула Алсана и с помертвевшим лицом упала на колени перед телевизором, тыча пальцем то в горящую книгу, то в знакомое лицо, улыбающееся ей в камеру: ее чокнутый второй сын скалился под рамкой с фотографией ее первенца.
— Что он делает? Он сошел с ума! Что он о себе возомнил? Почему он сейчас там? Он обязан быть в школе! Неужели настал день, когда дети сжигают книги? Не может быть!
— Я тут ни при чем. Ключевой момент, миссис Икбал, — холодно сказал Самад, откидываясь на спинку кресла. — Ключевой момент.
* * *Когда вечером Миллат вернулся домой, в саду позади дома пылал огромный костер. Все его мирские сокровища, все состояние, терпеливо сколачиваемое четыре года будущим и действительным раггастани, все до единого альбомы, постеры, коллекционные футболки, клубные флайеры за два с хвостиком года, красивые легкие кроссовки «Эйер Макс», номера «2000 AD»[63] с 20-го по 75-й, фотография Чака Ди[64] с автографом, невозможно редкий диск Слик Рика[65] «Привет молодым», «Над пропастью во ржи», гитара, «Крестный отец-1 и 2», «Злые улицы»,[66] «Бойцовая рыбка»,[67] «Собачий полдень»[68] и «Шафт в Африке»[69] — все было сложено в погребальный костер, который теперь превратился в дотлевающий курган из пепла, плюющийся то пластиком, то бумагой, — дым выедал мальчику глаза, и так уже полные слез.
— Каждый должен извлечь урок, — несколькими часами раньше сказала Алсана, с тяжелым сердцем зажигая спичку. — Либо все священно, либо ничто. Жжешь чужие вещи — теряешь то, что дорого тебе. Рано или поздно каждый свое получит.
10 ноября 1989Рухнула стена. Заметное событие. Исторический момент. Никто не знал, кто построил эту стену, кто ее сейчас ломал и хорошо это или не очень; никто не имел представления, какой длины и высоты была стена, почему люди гибли, пытаясь через нее перебраться, перестанут ли они гибнуть теперь, но все равно это было очень познавательно; отличный повод собраться. В четверг вечером Алсана и Клара наготовили еды, и все уселись перед телевизором смотреть, как вершится история.
— Кому еще риса?
Миллат и Айри наперегонки протянули тарелки.
— Что там теперь происходит? — спросила Клара, прибежав из кухни с миской жареных ямайских клецок, три из которых мигом стащила Айри.
— Да все то же, — ухмыльнулся Миллат. — Абсолютно то же самое. Танцуют на стене, долбят молотками. Надоело. Дайте я посмотрю, что там еще идет.
Схватив пульт дистанционного управления, Алсана втиснулась между Кларой и Арчи.
— Обойдешься.
— Это познавательно, — вдумчиво сказала Клара; у нее под рукой лежал блокнот, куда она готовилась занести любую сколько-нибудь важную информацию. — Такие вещи смотреть полезно.
Алсана кивнула и, подождав, пока два бесформенных бхаджи наконец проглотятся, произнесла:
— Это я и пытаюсь ему втолковать. Делается большое дело. Это самый что ни на есть исторический момент. Однажды твои собственные маленькие Икбалы станут дергать тебя за брюки и спрашивать, где ты был, когда…
— Я им скажу, что задолбался смотреть эти чертовы репортажи.
Миллат тут же получил две оплеухи: одну за грубость, другую за наглость. Айри грустно и недоверчиво покачала головой; она была одета странно и походила на тех людей, танцевавших на стене: одежда с эмблемой CND68,[70] раскрашенные граффити брюки, дрэды. Она была в том возрасте, когда всякое ее слово становилось вспышкой гениальности в мире вековечной тишины, любое прикосновение казалось ей неповторимым, убеждение незыблемым, а мысль оборачивалась откровением, посланным ей одной.
— Это сугубо твоя проблема, Милл. Тебя не интересует, что происходит в мире. А по-моему, это чудесно. Они теперь свободные люди! После стольких лет — разве это не чудо? После десятилетий мрачного коммунизма, грозовой тучей висевшего над их страной, объединенный народ озарило солнце западной демократии. — Айри с воодушевлением цитировала «Ньюснайт». — Я считаю, что демократия — величайшее изобретение человечества.
Алсана, которой казалось, что Кларино чадо в последнее время стало уж больно высокопарным, протестующе подняла голову жареной ямайской рыбы.
— Нет, дорогуша. Не надо заблуждаться. Величайшее изобретение человечества — картофелечистка. И еще электрощетка.
— Знаешь, чего им хочется? — спросил Миллат. — Побросать эти чертовы молоточки, взять чуток динамита и разнести эту махину на хрен, раз она им так не нравится. Побыстрей разделаться, ясно?
— С чего ты взял? — поспешно проглотив клецку, встряла Айри. — То, что ты говоришь, смешно!
— А тебе лишь бы клецок побольше слопать, — сказал Миллат, похлопывая себя по животу. — Большое красивым не бывает.
— Отстань.
— Знаешь, — промычал Арчи, жуя куриное крылышко, — я не уверен, что это так уж хорошо. Мы ведь с Самадом там были, не забывай. Поверь, есть причины сохранить стену. Разделяй и властвуй — вот так вот, молодая леди.
— Господи Иисусе, пап. Что ты гонишь?
— Он не гонит, — строго сказал Самад. — Вы, молодые, забыли причины некоторых вещей, забыли их значимость. Мы там были. И нам трудно радоваться объединению Германии. Времена были другие, молодая леди.
— Разве плохо, что столько людей обрели свободу? Посмотри. Посмотри, как они счастливы.
Самад с презрением взглянул на счастливых людей, танцующих на стене, и в глубине души ощутил неприятную зависть.
— Я не против восстаний как таковых. Просто если вы свергаете старый порядок, вы должны точно знать, что сумеете предложить взамен нечто лучшее; именно это нужно понять Германии. Возьмем, к примеру, моего прадеда, Мангала Панде.
