Зэди Смит - Белые зубы
— Ничего мы не замышляем, понял? — ответил охраннику Миллат.
— Просто едем… — начал Хифан.
— В Брэдфорд, — сказал Раджик.
— По делу, — пояснил Дипеш.
— Пока! Бидайо! — закричал Хифан охраннику, когда они вскочили в поезд, выдав на прощание серию непристойных жестов.
— Чур я у окна! Отлично. Жуть, как хочется курнуть. Крутит меня всего. Непростое у нас дело, ребята. А все из-за этого шизанутого мудилы — вот бы ему всыпать по первое число!
— А он там правда будет?
Серьезные вопросы всегда адресовались Миллату, и он давал ответы сразу за всю честную компанию.
— Нет, конечно. Его там и не должно быть. Там соберутся одни только братья. Это ж митинг протеста, не станет же он протестовать против себя.
Ранил был задет.
— Я просто хочу сказать, что всыпал бы ему по самое некуда, будь он там. За его похабную книжонку.
— Хамство! — плюнув на стекло, отозвался Миллат. — Нам и так в этой стране приходится много чего терпеть. А тут еще свой добавил. Расклаат! Он ублюдочный бадор, подпевала белокожих.
— Мой дядя говорит, что он даже писать не умеет. — Хифан, наиболее ревностный мусульманин в их компании, был в ярости. — А еще осмеливается говорить об Аллахе!
— Да срать на него Аллах хотел, — выкрикнул Раджик, наименее интеллигентный из всех; в его представлении Бог был чем-то средним между Царем обезьян[61] и Брюсом Уиллисом. — Да он ему яйца оторвет. Грязная книжонка!
— А ты читал ее? — спросил Ранил, когда они проносились мимо Финсбери-парка.
Повисла пауза.
Наконец Миллат ответил:
— Честно говоря, я ее, в общем, не до конца прочел, но всем понятно, что это дерьмо, верно?
На самом деле Миллат книгу даже не открывал. Он знать не знал ни об авторе, ни о книге; не смог бы отличить ее в стопке других изданий; не опознал бы писателя среди его собратьев по перу (ряд скандальных авторов вышел бы неотразимый: Сократ, Протагор, Овидий, Ювенал, Рэдклифф Холл,[62] Борис Пастернак, Д. Г. Лоуренс, Солженицын, Набоков — все держат у груди порядковый номер, щурясь от яркой вспышки тюремного фотографа). Зато Миллат знал другое. Что он, Миллат, пакистанец, вне зависимости от места рождения, он пропах карри и не имеет сексуальной принадлежности, он вынужден делать работу за других или быть безработным и сидеть на шее у государства либо работать на родственников; что он может стать дантистом, лавочником и разносчиком карри, но никогда не будет футболистом или кинорежиссером; что ему нужно убираться обратно в свою страну либо оставаться здесь и с трудом зарабатывать на жизнь; что он обожает слонов и носит тюрбаны; тот, кто говорит, как Миллат, чувствует, как Миллат, выглядит, как Миллат, никогда не попадет в сводку новостей, кроме как через свой труп. Одним словом, он знал, что в этой стране у него нет ни лица, ни голоса. И вдруг на позапрошлой неделе разъяренные люди его расы заполонили все телеканалы, радио и газеты. Миллат узнал этот гнев, назвал своим и вцепился в него обеими руками.
— Так ты, значит… не читал? — встревоженно спросил Ранил.
— Слушай, я что, по-твоему, должен покупать всякое дерьмо? Вот еще!
— Ага, вот еще! — сказал Хифан.
— Очень надо! — сказал Раджик.
— Гнилая тухлятина, — сказал Ранил.
— За двенадцать девяносто пять — еще чего! — сказал Дипеш.
— Более того, — поставил точку Миллат, несмотря на свои растущие акции, — богохульство есть богохульство, на хрена его читать?
* * *А тем временем в Уиллздене Самад Икбал громко, перекрывая голос диктора вечерних новостей, выражал аналогичное мнение.
— Ни к чему это читать. Нужные отрывки мне фотокопировали.
— Напомните моему мужу, — обратилась Алсана к диктору, — что он даже не знает, о чем в этой книге идет речь, поскольку сам он застрял на букваре.
— Снова тебя прошу: помолчи, дай посмотреть новости.
— Я слышу чьи-то вопли, но это не мой голос.
— Женщина, ты не понимаешь? Происходит главное, что вообще может с нами случиться в этой стране. Момент самый что ни на есть поворотный. Ключевой. Великий час. — Самад понажимал на кнопку и прибавил звук. — У этой Мойры, как ее там, каша во рту. С такой дикцией только новости читать.
Мойра, окрепшая на полуфразе, сообщила:
— …автор отрицает обвинения в богохульстве, заявляя, что в книге говорится о борьбе светского и духовного мировоззрений.
Самад фыркнул.
— Борьбе! Где тут борьба? Вот я прекрасно справляюсь. Все клетки серого вещества в порядке. Никаких эмоциональных расстройств.
Алсана с горечью рассмеялась.
— У моего мужа в голове каждый день Третья мировая война, поэтому все…
— Нет-нет. Борьба исключена. Чего он болтает? Увяз в своей рациональности. О, рациональность! Западная супердобродетель! Нет-нет. На самом деле это просто оскорбительно, унизительно…
— Знаешь, — оборвала его Алсана, — когда мы встречаемся с подружками, мы всегда стараемся найти общий язык. Вот, допустим, Мохона Хоссейн ненавидит Диварджиита Сингха. Все его фильмы до единого. Аж трясется, когда его видит. Ей нравится тот дурак с ресницами как у девчонки. Но мы идем на компромисс. Не жжем друг дружкины видеокассеты.
— Это совершенно разные вещи, миссис Икбал, абсолютно из другой оперы.
— О, в Женском комитете накаляются страсти — Самад Икбал демонстрирует свои обширные познания. Но я не Самад Икбал. Я себя контролирую. Я живу сама и даю жить другим.
— Вопрос тут в другом. В защите своей культуры, ограждении религии от поругания. Впрочем, тебе некогда задаваться подобными вопросами. Ты слишком занята жеванием индусского умственного попкорна, чтобы задумываться о своей родной культуре.
— Моей родной культуре? И что это такое?
— Ты бенгалка. Веди себя соответственно.
— А что такое «бенгалка»?
— Оторвись от телевизора и посмотри в словаре.
Алсана достала третий том («Багамы — Брахман») из 24-томной энциклопедии «Ридерс Дайджест» и, отыскав нужную главку, прочла вслух:
Подавляющее большинство жителей Бангладеш — бенгальцы, современные потомки индо-арийцев, пришедших на эти земли с запада тысячи лет тому назад и смешавшихся с различными группами местного населения. К этническому меньшинству можно причислить народности чакма и монголоидные (они живут в горах Читтагонгского района); санталов, преимущественно потомков мигрантов из современной Индии; а также бихарцев, мусульман небенгальского происхождения, мигрировавших из Индии после ее раздела.
— Вот так-то, мистер! Индо-арийцы… получается, что я западный человек! Что ж мне теперь, слушать Тину Тернер и рядиться в коротенькие кожаные юбчонки? Тьфу. Это говорит лишь о том, — сказала Алсана, показывая свой английский язык, — что если забираться все дальше в прошлое, там легче найти подходящий запасной мешок для «Хувера», чем чистокровного представителя какого-нибудь народа или оригинальную религию на всем земном шаре. По-твоему, англичанине существуют? Настоящие англичанине? Это все сказки!
