Колин Маккалоу - Горькая радость
Чарлз решил перестраивать больницу в полном объеме и как можно скорее. Ему и в голову не приходило, что есть какие-то другие подходы, кроме создания рабочих мест и возвращения людей к активной деятельности, хотя ему, взращенному в лоне лондонского Сити, следовало бы поостеречься. Только позже до него дошло, что классические экономические теории диктуют несколько иное.
В Корунде было полно плотников, водопроводчиков, столяров, каменщиков, электриков, штукатуров, квалифицированных рабочих и садовников. Когда Джек Терлоу сообщил Чарлзу, что в Корби можно добывать глину для кирпичей, тот воспринял это с большим энтузиазмом, ведь это означало, что главный строительный материал можно производить на месте, а не возить издалека. Сколько новых рабочих мест!
Многие, и прежде всего больничный персонал, были крайне недовольны, что за основу берется старая планировка с пресловутыми дорожками и переходами между зданиями. Чарлз не поскупился и заказал проект современной больницы в сиднейской фирме, которая занималась исключительно проектированием, так что у него имелась трехмерная модель, которую он мог продемонстрировать недовольным, чтобы они убедились, насколько удобными будут новые переходы. Но противники старого сарайного дизайна оставались непоколебимы. Они желали, чтобы для больницы выстроили современное многоэтажное здание. Но вскоре жители Корунды убедились, что Чарлз такой же упертый, как все Бердамы, и не привык церемониться со своими оппонентами.
— Можете скулить и хныкать хоть до второго пришествия, — заявил он в муниципалитете, где собрались две сотни протестующих. — Это ничего не изменит. Городская больница Корунды будет образцовым учреждением. Я не могу допустить, чтобы мои пациенты подвергались риску, поднимаясь на лифтах, — здесь вам не Сидней! А если вы будете и дальше мутить воду, я заставлю вас подчиниться! Строительство больницы в том виде, который предполагает проект, дает людям работу, потому что стройматериалы можно производить здесь, а не тащить бог весть откуда! От этого зависит благополучие Корунды! Нравится вам это или нет, леди и джентльмены, но я, Чарлз Бердам, являюсь главной движущей силой этого предприятия! У меня в голове масса идей, как сделать проект функциональным даже для тех, кто не желает совершить лишний шаг, но я не намерен посвящать вас в свои планы ни сегодня, ни в будущем. Вы этого не заслуживаете. Скажите спасибо, что я даю людям работу! А теперь вы свободны!
— Не слишком дипломатично, Чарли, — сказала Китти, беря мужа под руку и со смешком целуя его в щеку. — Но я получила такое удовольствие! На всех не угодишь, есть люди, которые вечно недовольны.
— Думаю, твой отец будет доволен, когда узнает, что я потрачу часть больничных денег, чтобы организовать медпункт в сиротском приюте.
— О, Чарли, как это здорово! И главное, своевременно.
Смиренный член бывшего попечительского совета, преподобный Томас Латимер превращался в грозного льва, когда дело касалось сиротского приюта. Его огромное здание в викторианском стиле, чем-то напоминавшее особняк Бердамов, было построено в Корунде в те времена, когда в моде было течение, согласно которому сироты должны воспитываться в сельской местности, где они будут дышать свежим воздухом, приобретать сельскохозяйственные навыки и выращивать кое-какие продукты для собственного потребления. Это поветрие захватило всю страну, и судьбу сирот стали решать сиднейские чиновники. Большинство подобных учреждений существовало на частные пожертвования и управлялось церковью, но приют в Корунде был государственным. Теперь, когда над страной навис топор повсеместной экономии, который обтесывал полена государственных субсидий до тонких лучинок, приют оказался в отчаянном положении. Почти ежедневно из Сиднея туда посылали новых сирот, и несчастный приют уже трещал по всем швам.
Томас Латимер вплотную занялся этой проблемой, проявив редкий талант в деле объединения конфессий. В марте 1930 года пастор сумел встретиться с высшим командованием Армии спасения и собрал отряд из священнослужителей разных религий для благородного дела помощи сиротскому приюту, одиноким матерям, нищим старикам и другим нуждающимся. У монсеньора О’Флаерти имелся викарий, отец Боган, обладавший гениальными организаторскими способностями, и с подачи пастора Латимера он стал координатором всей благотворительной деятельности, что позволяло избегать ненужного дублирования и соперничества конфессий.
Мод Латимер поставили в жесткие финансовые рамки, а все ее жалобы игнорировались.
— Перестань ворчать, Мод, — твердо заявил пастор. — Ты ни в чем не нуждаешься, а бедные сироты лишены всего. И Билли Марсик будет играть у нас на пианино, потому что у него большой талант.
— Большой талант, чтоб ему провалиться! — возмущалась Мод, когда на следующий день ее пришла навестить Тафтс. — Этот грязный свиненок написал в мою хрустальную вазу!
— Хорошо, что не на ковер, — скривив губы, парировала Тафтс. — Это говорит о том, что у него тяга к прекрасному.
— Ты ничуть не лучше своего отца!
— Перестань, мама! За все эти годы ты так и не сумела его понять. Папа наскребает деньги, чтобы купить сиротам зимние ботинки. Они же не могут зимой ходить босиком. Хватит ворчать, мама.
— Я никогда не ворчу, — поморщилась Мод.
И вдруг как-то странно захихикала.
— Вы видели мою малышку Китти? Какой изумительно красивый ребенок, правда?
Тафтс от неожиданности поперхнулась, но быстро взяла себя в руки, опасаясь, что мать заметит ее реакцию. К счастью, Мод ничего не заметила. Что она такое несет?
Уходя, Тафтс столкнулась с отцом, выходящим из гаража.
Когда взаимные приветствия закончились, она спросила:
— Папа, у мамы все в порядке с головой? Я и раньше кое-что замечала, но сегодня…
Длинное красивое лицо пастора, такое же, как у Эдды, вдруг застыло, в глазах мелькнуло беспокойство.
— Твоя мама в полном порядке, дорогая.
— Ты уверен?
— Абсолютно. Она говорила о Китти? Я так и думал. Замужество дочери выбило ее из колеи.
— Но она же всегда мечтала о богатом муже для Китти!
— Наши мечты эфемерны, Тафтс. Жизнь вносит в них свои поправки.
— Но, папа, при любом раскладе Китти не живет дома уже с апреля 1929 года. — Тафтс положила руку отцу на плечо. — Мама слегка повредилась в уме, и ты об этом прекрасно знаешь.
У австралийских журналистов был только один способ оценить размеры безработицы, поскольку в правительстве считали, что это слишком незначительное явление, чтобы собирать по нему статистические данные. Но существовала группа людей, которая вела подобный учет — это были профсоюзы, для которых такие цифры были весьма значимы. Поначалу каждый отдельный профсоюз не слишком интересовался ситуацией у соседей, но, объединившись в федерацию, они быстро поняли, насколько важно иметь полную картину. Центральный совет регулярно сообщал тревожные показатели в процентном выражении, и на этой шаткой основе делались выводы о количестве безработных в Австралии.
