Новый Мир Новый Мир - Новый Мир ( № 11 2008)
В то же время традиционным искусствам очень сложно раздвигать границы допустимого, не рискуя порушить и сами основы эстетического баланса внутри художественных произведений. Ведь все, что попадает внутрь художественно завершенной формы, автоматически семантизируется, обретает актуальный смысл, становится частью концепции бытия и человека. Расширяя спектр демонстрируемых физиологических процессов, нельзя не изменить художественную концепцию бытия. Если герой обыкновенного художественного фильма будет ходить в нужник ровно столько, сколько это необходимо человеку в реальности, мы рискуем получить фильм о том, что весь мир — сплошной нужник, а человек — homo испражняющийся.
Анимация позволяет резко понизить порог допустимого физиологизма образов — именно потому, что это плоскостный, антиреалистический натурализм. Вся физиология предстает в анимации как яркая, эффектная, но и абстрактная образность. В такой визуальной эстетике можно долго предаваться рефлексиям на темы физиологического низа и пародировать традиционное отношение к физиологии. Однако и безопасная дистанцированность от проблем физиологии тоже сохранится сама собой.
Персонажи анимационного сериала “Близнецы Крампс” — члены семейства, помешанного на проблемах приличий и чистоты. Блюстительницей пристойного поведения и стерильности выступает мама. Когда ее сын Люсьен прибегает в гостиную пожаловаться на братишку Уэйна, слишком долго занимающего туалет, мама реагирует прежде всего на неприличные слова и неприличную тему. Физический дискомфорт собственного ребенка маму совершенно не беспокоит.
Люсьена выставляют вон с позором. И он всю серию мучается, пытаясь выманить из туалета братца, играющего там в рыбалку. Карлик, приятель страдальца, советует ему устроить туалет где-нибудь под кустиком. Причем правомерность подобной акции карлик мотивирует естественностью, объединяющей все процессы в живых организмах. Однако ребенок уже испорчен взрослым предубеждением против легитимности собственного тела. Люсьен скрючивается в судорогах, стонет, кряхтит, краснеет, зеленеет, хватается за живот — но терпит. Наконец с помощью друга-карлика бедняге удается прервать игру Уэйна, запустив по канализации настоящую рыбу из болота в домашний унитаз.
Обращения к проблемам физиологии навязчивы, визуальных образов на эту тему полно в самых разных анимационных фильмах и сериалах. В “Джонни Браво” главный герой, опять же переросток-недоумок, только с амбициями героя-любовника и силача, дарит своей матери сорняки, от которых у нее начинается аллергия — страшно распухает и краснеет все лицо, становясь похожим на какой-то овощ. В рекламе канала “Cartoon Network” разные персонажи рыгают во всю пасть, демонстрируя строение гортани. В “Команде нашего двора” оспины ветрянки на лицах малышей изображаются как огромные дыры, из которых торчат жирные черви. В “Totally Spies” три школьницы-шпионки превращаются в микроскопических существ, попадают в особой капсуле в тело своего шефа Джерри, проезжаются по всем его внутренностям и, наконец, вылетают наружу, когда Джерри чихает. Вернувшись в школу, героини сдают такие талантливые рефераты по анатомии, что учитель приходит в восторг, — процессы организма описаны так точно и подробно, как будто девушки сами их наблюдали...
Одной из тенденций современной анимации оказывается обозначение эмоциональной динамики с помощью визуальных образов. Например, зигзаги молний вокруг головы или перед лицом персонажа означают гнев, полукруги волн, идущие от головы, являют образ мыслительного процесса, капельки пота на голове и теле символизируют крайнюю взволнованность и страх. Наряду со слезами в виде лужиц под глазами появляются одинокие вытянутые слезинки — они говорят об умилении и растроганности персонажа. (Кстати, этот мотив роднит анимацию с сентименталистскими традициями классической культуры.)
Физиология реабилитируется, даже культивируется в анимационной эстетике. Но там же реальная психофизика преображается в нечто виртуальное, имеющее весьма опосредованное отношение и к телу, и к психике. Таким путем физиологический низ вводится в эстетический обиход, с него снимается привычное табу. Но вся психофизиологическая сфера тут же становится предметом игры, фантазийного моделирования.
Человечество получает “вторую физиологию”, где есть все то же самое, что и в физиологии реальной, — только оно не вызывает неприятных ощущений, неловкости, отвращения. Современная анимация приглашает людей приобщиться к самомоделированию, чтобы, осмеяв себя, полюбить себя заново, целиком, без оговорок и ограничений. Чтобы наконец смириться со своей грязью, своими отходами, со своей тленностью.
Красота и уродство
Параллельно с пересмотром концепции физиологии идет тотальный пересмотр отношения к чисто эстетическим категориям. Традиционная детская анимация работала в диапазоне от прекрасного до трогательного. От Белоснежки до Микки-Мауса, от Трубадура и Принцессы из советских “Бременских музыкантов” до Чебурашки. Новейшая анимация стремительно расширяет диапазон от трогательного до безобразного.
Гриффины из одноименного сериала похожи то ли на черепашек, то ли на жирных птичек с носами-клювами. Симпсоны напоминают то ли ящериц, то ли лягушек. А явление пучеглазой Симпсонки из раковины и в позе Афродиты, совсем как на картине Боттичелли, — это демонстративный вызов всей классической культуре с ее тяготением к прекрасному, пропорциональному, соразмерному. Место былого культа гармонии заступает культ экспрессивности, экстравагантности, странности формы. Чем меньше человек внешне напоминает человека, тем интереснее.
Такое расшатывание и даже развенчание классических представлений о визуальных формах, заслуживающих интереса, есть органичное продолжение принципов политкорректности. И чтобы лучше разобраться в сути эстетической революции, происходящей в анимации, придется сделать небольшое отступление на тему логики политкорректности.
Согласно этой логике, невежливо и неправомерно указывать на разницу между богатыми и бедными, здоровыми и инвалидами, образованными и необразованными и, уж конечно, между красивыми и некрасивыми. Все люди равны, человеческое начало не может быть у кого-то лучше, а у кого-то хуже, оно может лишь варьироваться.
Политкорректность есть мировоззрение постиндустриального общества, победившего многие из бед старого, откровенно агрессивного и открыто прагматического капитализма. Если для прошлого периода капитализма и демократии актуальнее была категория общего для всех закона, обязанностей, гражданского долга, то эпоха политкорректности ставит в центр категорию человеческой свободы (понимаемой как набор отдельных свобод) и категорию права. Люди имеют право быть разными. Они имеют право получать высшее образование — или обходиться без него. Люди имеют право носить очень дорогую одежду, не очень дорогую и совсем дешевую. Люди имеют право выглядеть вызывающе сексуальными, умеренно сексуальными и совсем не сексуальными. Имеют право придерживаться разных политических и религиозных принципов, так же как имеют право красить волосы в любой цвет. Политкорректность требует уважения к людям, которые свободны выбирать — какими им быть и как строить свою жизнь.
Это очень хитрая логика. Она как бы игнорирует категорию реальных возможностей — социальных, экономических, физических, которые на самом деле во многом ограничивают теоретическое обладание правом. Человек имеет право купить самую модную машину. Но если у него нет денег, то он не свободен осуществить свое право. Человек имеет право заниматься альпинизмом. Однако если он проводит жизнь в инвалидной коляске, вряд ли он воспользуется своим правом на альпинизм.
Политкорректность не склонна акцентировать те стороны жизни, которые негативно корректируют умозрительную свободу личности. Политкорректность предпочитает развивать позитивное понятие права и признавать, что человек имеет право быть и бедным, и больным. Бомжей надо уважать — у них есть право быть бомжами. О том, что желания людей нетождественны их возможностям, политкорректность вспоминать не любит. Данная идеология старается закрывать глаза на то, что жизнь человека отнюдь не полностью зависит от его воли, несмотря на ряд общественных и технических завоеваний.
Опять же идеология политкорректности генерализирует рациональное начало, управляемость реальности. На самом деле человек не выбирает свою внешность — во всяком случае, от рождения. А согласно логике политкорректности, человек имеет право обладать определенной внешностью, которая ему по душе. “Я имею право выглядеть так, как хочу” — вот актуальный лозунг. (Собственно, вся современная индустрия косметологии является воплощением именно этого лозунга. Если старый подход к внешности подразумевал попытки слегка улучшить то, что человек имеет, новый подход предлагает радикально трансформировать природные данные, моделировать себя заново. Как будто человек сделан из анимационного теста и может легко трансформироваться, подобно коту Тому в “Томе и Джерри”, принимающему формы любых предметов и тел, будь то воздушный шар или цветок, жидкость или книжные страницы.) Чтобы следовать этому лозунгу, надо управлять своими желаниями и хотеть только того, что имеешь, или того, что реально достижимо.
