Элиот Шрефер - Тусовка класса «Люкс»
– Вы же знаете, что я бы ни за что не разрешила своим детям брать мои медикаменты. С какой стати? – быстро прошептала она в расстегнутый ворот Ноевой рубашки.
Ной замялся. Причина была очевидной, но и слишком сложной для того, чтобы он, в своем возбуждении, сумел ее сформулировать.
– Вы и сами ему их прописывали. Давали риталин – вчетверо больше обычной дозы и каждую ночь лошадиную дозу юнисома, чтобы он смог заснуть. Ему и воровать не надо было, чтобы забалдеть.
– И вы еще смеете обвинять меня – ив чем? Мой сын не умеет концентрироваться, так я ему помогала. Он не способен засыпать самостоятельно – я помогаю ему засыпать. Я не понимаю, какие у вас могут быть претензии.
– Забудьте, – сказал Ной, – это не мое дело.
Доктор Тейер схватила его за запястье. Пальцы были холодные, словно щипцы.
– Хотела бы я знать, что у вас на уме. Я все время чувствовала идущее от вас пренебрежение, с самого момента, как вы у нас появились. Казалось, вы своим глазам не верите. Скажите мне. Что же вы видите? Что бы вы сделали по-другому?
Слова и эмоции переполняли Ноя, раздражение и гнев душили его. Но он так долго подавлял свои чувства, так привык мириться со всем, чтобы только не потерять работу, что сейчас он просто не мог высказать ей все в лицо. Наконец он выдавил из себя:
– Вы… его погубили.
– Я его погубила!? И как же это я его погубила? – Возбуждение ее нарастало. Она еще более энергично потерла ладонью ребра.
– У него не осталось никаких желаний. Он так привык, что ему помогают репетиторы, транквилизаторы, что разучился делать что-либо самостоятельно. Вы не позволяли ему пробовать свои силы, учиться на своих ошибках. Ведь люди только тогда и бывают счастливы, когда им удается чего-то достигнуть, разве не так? А ему не к чему стремиться. Вы предупреждали все его желания, и сейчас он ни на что не способен, ведь его репетиторы любую работу сделают лучше его. А это тупик. Он ничего не способен сделать самостоятельно. – «Он, – подумал Ной, – никчемный и гадкий принц».
– Так что же мне делать? Как положить этому конец?
– Нет, – сказал Ной, – слишком поздно. Доктор Тейер все еще держала его за руку, и теперь ее рука медленно поползла от запястья к плечу.
– Зачем же вы тогда мне все это говорите? Просто от досады?
Ной почувствовал, что у него нет сил ей сопротивляться. Хотелось оттолкнугь ее, повалить на кровать.
– Я и сам не знаю, – ответил он. Он и сам не знал. И потом, что в этом такого уж плохого ? У этого семейства достаточно денег, чтобы обеспечить Дилана помощниками на всю жизнь. Он может хоть всю жизнь оставаться ребенком. Его всегда будут окружать более способные, чем он, люди, – он будет королем, а они – его министрами.
– Я так и думаю, что у вас всегда это было на уме, – проговорила доктор Тейер, – работали, зная, что ситуация безнадежна, получали за это деньги, успокаивали меня, говорили, что все хорошо, – все для того, чтобы выкачать из нас побольше денег. Вы использовали нас ради собственной выгоды, Ной. И теперь, когда уже нечего больше взять, вы раскрыли свою истинную гадкую сущность. – Она отступила на шаг и, широко раскрыв глаза, уставилась на Ноя, ожидая увидеть, какой эффект произвели ее слова. Она хотела увидеть хоть что-нибудь – гнев или страсть, – ей, в ее омертвелом состоянии, было бы приятно любое проявление чувств. Ной мог дать ей с размаху пощечину, и она, улыбаясь, подняла бы окровавленное лицо.
– Вы платили мне за работу, – сказал Ной, – и я сделал все, что было в моих силах. Ни один хозяин не станет винить за это своего работника.
Ну так закончите работу, – выдохнула доктор Тейер. – Ведь вам же платили за то, чтобы мой сын стал успешнее заниматься. Он не стал успешнее заниматься, а значит, вы не выполнили свое обязательство. Но вы еще можете это сделать. Вы один можете помочь этому мальчику попасть в колледж. Как вы можете так запросто от этого отказываться? Вы получите деньги, Дилан получит образование, уедет из этого ада, как вы, вероятно, это себе представляете. И все, что от вас требуется, это сделать то, что вы уже делали прежде. Какая разница: помочь ученику выполнить тест за неделю до экзамена или во время самого экзамена?
– Это дело совести… – начал Ной.
– Вот именно, – нервно засмеялась доктор Тейер, – вы живете в Америке, Ной. Деньги – это единственное, чем измеряется совесть.
Для затуманенного алкоголем рассудка в словах доктора Тейер было определенное очарование: разве многим отличается идея сдать тест за Дилана от всего того, что он уже для него сделал? Так или иначе, он уже три года занимается тем, что помогает привилегированному сословию застолбить себе места в элитных колледжах, пусть и не прибегая к открытому мошенничеству, но с тем же эффектом. Это из-за Ноя Гарвард и Йель по-прежнему собирают под своей крышей сынков толстосумов, подобные же династические клубы существуют и в Кембридже, и в Нью-Хейвене, и в Бостоне, и в Нью-Йорке. И это из-за Ноя десятки таких, как он, абитуриентов не поступят в этом году в Принстон.
Доктор Тейер шагнула внутрь спальни и поманила за собой Ноя. Он не двинулся с места. Она наклонилась к своему ночному столику и, схватив с него банковский чек, протянула его Ною.
– Что это? – спросил Ной.
Она стояла посреди комнаты, еле удерживая чек кончиками пальцев. Ной протянул руку, взял чек и, едва глянув, прижал к своей рубашке. Его кредитные карточки были просрочены. Ему не на что было даже купить еду.
– Вы шутите, – сказал он.
– Восемьдесят тысяч, – сказала доктор Тейер. Ной протянул ей чек:
– Возьмите, возьмите обратно, а то я его порву.
Доктор Тейер пожала плечами, улыбнулась, ее рука поглаживала затянутое в шелк бедро.
– Ну так порвите.
Ной сжал плотную бумагу, потом снова развернул чек и пригляделся к нему. Он был голубоватый, на нем стоял номер: 19563 – и название компании мистера Тейера. Можно считать, что мистер Тейер все-таки заплатил ему за консультацию. Он сможет купить маме настоящий дом или внести первый взнос за квартиру на Юнион-сквер. Или – при этой мысли он слегка погладил чек большим пальцем – он может расплатиться с долгами, а остаток потратить на обучение. Или учить ребят из Театра танца и купить себе яхту. И, в самом крайнем случае, он может обзавестись сбережениями. Никто из его семьи никогда не имел сбережений.
– Вы призадумались, – сказала доктор Тейер. Голос ее прозвучал совсем рядом. Он поднял глаза: она стояла прямо перед ним. От нее пахло, как от всей квартиры, – лавандой и старой тканью.
– Призадумаешься тут, – чуть не плача проговорил Ной, – это больше, чем получает моя семья за три года.
– Ваша матушка будет счастлива, – выдохнула доктор Тейер. – Этой девушке, Олене, эти деньги тоже могут принести пользу… – Она не договорила. Внезапно она схватила Ноя за ворот – он чуть не содрогнулся от отвращения, – верхняя пуговица отскочила, и она положила голову на его оголившуюся грудь. Он с ужасом смотрел на ее голову: кожа была местами серая, местами проступал полученный в Хэмптоне загар. – Возьмите его, Ной, – шептала она, – я хочу, чтобы вы его взяли, я не хочу его назад.
Она повисла на его плечах; не вполне соображая от выпитого вина, что происходит, он не протестовал. Она тянула его вниз. Они были уже возле кровати; почти теряя равновесие, Ной отрешенно уставился в пол, на роскошный темный ковер. Доктор Тейер повисла у него на шее, глаза у нее были как два черных колодца. Он посмотрел на ее пальцы, выбор был небольшой: сбросить ее на пол либо рухнуть вместе с ней и на нее. Губы ее раздвинулись, казалось, она вот-вот упадет в обморок. Она закрыла глаза и словно бы не могла их открыть. Она висела у него на шее, а он почти не ощущал ее веса, словно держал уснувшего ребенка. Она была почти что в обмороке, и Ной, шатаясь, подошел к кровати, попытался разжать ее пальцы, но ему это никак не удавалось. От отчаяния он впился в них ногтями, но они казались такими же невосприимчивыми к боли, как цепи. С губ доктора Тейер сорвался блаженный стон – любое прикосновение Ноя, пусть даже продиктованное отчаянной попыткой от нее освободиться, приводило ее в восторг.
– Какого черта? – Ему показалось, что это сказала маленькая девочка, но голос перешел в крик, и Ной узнал, кому он принадлежит, – Таскани. Он услышал шуршание ткани и ощутил толчки в позвоночник: это Таскани колотила свою мать по пальцам. Она вскрикивала, словно птичка, бьющаяся о прутья клетки. Потом пальцы разжались, и доктор Тейер осталась навзничь лежать на кровати. Ее бездонные глаза уставились на дочь. В полумраке Ной видел, как они то исчезают, то появляются – в такт миганию. Рядом стояла Таскани, волосы у нее были растрепаны.
– Какого черта, мама? – всхлипнула она. – Ну какого черта? Оставь ты его в покое.
– Это ты оставь нас в покое, – ответила доктор Тейер. – Тебе здесь не место. – Но слова ее звучали тускло и бессильно. Она свернулась калачиком, словно младенец в утробе матери.
