Стеф Пенни - Нежность волков
С последним светом, просачивающимся с небес, Дональд одевается. Он голоден, что полагает признаком выздоровления, и выходит в пустой коридор. Несбита он находит в кабинете — Дональд заметил свет в окне на противоположной стороне двора. Нигде нет ни малейших признаков Стюарта, миссис Росс или кого-то еще.
Несбит отрывается от стола, с недовольной гримасой расправляя сгорбленную спину. Он широко зевает, обнажая почерневшие зубы.
— Чертовы счета. Проклятье моей жизни. Ну, одно из них. Когда-то здесь был бухгалтер — Арчи Марри. Забавный паренек — эдакий робкий тихоня. Но с тех пор как он уехал, я вынужден делать все сам, а счета, не стану скрывать, вовсе не моя сильная сторона. Совершенно все это не мое.
Дональд раздумывает, не предложить ли помощь, но решает, что еще недостаточно восстановил свои силы.
— Не то чтобы у нас тут громадный товарооборот. Больше расходов, чем доходов, если вы меня понимаете. А как у вас там дела?
— Вполне сносно, я полагаю. Но мы скорее промежуточная станция, нежели источник. Мне кажется, когда-то — в былые годы, прежде чем появилось так много людей, — вся здешняя округа просто кишела мехами.
— Сомневаюсь, что здесь вообще что-нибудь когда-нибудь было, — угрюмо возражает Несбит. — Знаете, как туземцы называют эту местность? Голодная Земля. Даже чертовы лисы не могут найти себе пропитания — и все они рыжие, разумеется. Пора выпить.
Развалившийся в кресле Несбит встает, ковыляет мимо Дональда и вытаскивает из-за ряда гроссбухов бутылку солодового виски.
— Пойдемте.
Вслед за Несбитом Дональд направляется в соседнюю с кабинетом гостиную — маленькую, скудно обставленную комнату с парой мягких кресел, расписанную сценами сомнительного характера.
— А где сегодня мистер Стюарт? — спрашивает Дональд, получив большой стакан виски.
К счастью, этот напиток гораздо лучше рома в форту Эдгар. Дональд мельком выражает удивление, как это обитатели Ганновер-Хауса — здесь, на краю света, обходясь без приличной еды и нормального хозяйства, — умудряются пить как короли.
— Ох, как-то так, — расплывчато отвечает Несбит. — Как-то как. Знаете… — Он подается вперед, обескураживающе пристально уставившись на Дональда. — Этот человек… Этот человек святой. Несомненно святой.
— Мм, — осторожно отзывается Дональд.
— Управлять этим местом дело неблагодарное, вы уж мне поверьте, но он никогда не жалуется. Вы никогда не услышите, чтоб он ворчал, в отличие от вашего покорного слуги. А еще он способен на все — видная личность. Очень видная.
— Да, похоже, он на многое способен, — несколько сухо кивает Дональд.
Несбит меряет его оценивающим взглядом.
— Осмелюсь предположить, вы думаете, будто тот, кого заслали в такую дыру, должен быть человеком второсортным, и в моем случае, наверное, так и есть, но к нему это никак не относится.
Дональд вежливо склоняет голову, а затем трясет ею, надеясь, что его согласие и несогласие будут восприняты надлежащим образом.
— Туземцы его любят. Они не слишком высокого мнения о вашем покорном слуге, и это взаимно, так что все справедливо, но его… они относятся к нему как к своего рода младшему божеству. Он сейчас там, говорит с ними. В тот момент, когда он вернулся с новостями о Нипапанисе, я было подумал, что все может плохо кончиться, но он вышел и в два счета заставил их плясать под свою дудку.
— A-а. М-да. Поразительно, — бормочет Дональд, гадая, стал бы Джейкоб плясать под чью-нибудь дудку. Это представляется маловероятным.
Перед глазами у него отчетливая картина: вдова, оставшаяся на снегу, в то время как Стюарт и Несбит уходят в дом. Но, как ни странно, хотя Дональд гордится независимостью своих суждений и к подобным панегирикам относится с изрядной долей скепсиса, он вполне верит в способность Стюарта внушать подобную преданность. Его самого Стюарт притягивает почти так же, как отталкивает Несбит.
— Я сознаю собственную посредственность. Я, может, многого не знаю, но это знаю точно. — Несбит разглядывает янтарное содержимое своего стакана.
Дональд задумывается, может, его собеседник слегка не в себе: на какое-то мгновение ему показалось, что Несбит вот-вот заплачет. Но тот, напротив, улыбается; горькая циничная гримаса, уже ставшая знакомой.
— А как насчет вас, Муди, вписаны вы в этот порядок вещей?
— Не уверен, что вас понимаю.
— Я хочу сказать, вы-то посредственность? Или вы личность выдающаяся?
Дональд издает нервный смешок.
— А может, вы пока сами не знаете.
— Я, э-э… Я вообще не уверен, что согласен с пользой подобного различения.
— А я и не говорил, что оно полезно. Но оно само собой разумеется. То есть если у вас хватает мужества его увидеть.
— Я так не думаю. Вы можете считать мужественным принять такую самооценку, но я бы позволил себе предположить, что это способ избежать ответственности за свою жизнь. Подобный цинизм дает вам право сдаться без всяких усилий. Все неудачи оправданы заранее.
На лице Несбита появляется неприятная усмешка. Дональд бы даже порадовался такой полусерьезной дискуссии, которые он вел и прежде — обычно под конец долгого зимнего вечера — но дает знать о себе рана.
— Вы думаете, я неудачник?
Перед мысленным взором Дональда вдруг предстает тревожащий образ Несбита, зажатого в объятиях краснокожей Норы, и он чувствует себя виноватым за это лишнее знание. И почти одновременно он с пронзительной и прекрасной ясностью вспоминает лицо Сюзанны, все же на этот раз выхваченное из тумана так что каждый его элемент находит свое место и теперь это она во всем своем очаровании. И в то же мгновение его пронзает мысль, что чувства к ней ограниченны, сводясь главным образом к восхищению и благоговейному трепету. Он испытывает страстное желание броситься к себе в комнату и закончить письмо Марии. Проницательной, непредсказуемой Марии. Как странно. Как странно и в то же время какое освобождение он испытывает, поняв это. Как прекрасно! Он с трудом сдерживает улыбку.
— Так как?
Дональду приходится изрядно напрячься, чтобы вспомнить, о чем его спрашивали.
— Нет, вовсе нет. Но я могу себе представить вашу неудовлетворенность в подобном месте. Уверен, что чувствовал бы то же самое. Мужчине необходимы компания и разнообразие. Я знаю, как долги здесь зимы, и пока пережил только одну. Одного собеседника недостаточно, пусть даже выдающейся личности.
— Браво. Эй, вы что-то слышали?
Несбит осушает стакан и замолкает, склонив голову набок, чтобы наполнить его снова. Дональд прислушивается, предположив, что это были шаги в коридоре, но там, как всегда, никого. Несбит качает головой и плещет виски в стакан Дональда, хотя тот еще не расправился с предыдущей порцией.
— Вы славный малый, Муди. Такой бы нам тут пригодился. Может, вы даже смогли бы распутать счета, которые я за последние два года запутал в гордиев узел.
Несбит расплывается в улыбке, вся его озлобленность таинственным образом исчезает.
— Я тут чуть раньше видел во дворе одного из ваших парней, — говорит Дональд не совсем кстати. — Он явно не ушел с поисковым отрядом, но был настолько пьян, что, осмелюсь сказать, оказался бы там скорее помехой, чем помощью.
— А-а, — с отсутствующим взглядом тянет Несбит. — Да. С этой проблемой мы сталкиваемся каждую зиму, да я не сомневаюсь, что и вам это слишком хорошо известно.
— Он перевозчик? — Дональд хочет прямо спросить, кто это такой, но боится показаться слишком резким.
— Понятия не имею, кого вы имеете в виду, старина. Насколько мне известно, все мужчины, за исключением Оливье, отправились вверх по реке. Может, вы его и видели.
— Нет-нет, он явно был старше. Такой, знаете ли, помассивнее. И с длинными волосами.
— Должно быть, этот сумеречный свет сыграл с вами шутку. Что вы, я как-то выглянул в окно — прошлой зимой, я сидел за столом, здесь, в соседней комнате, — и меня чуть инфаркт не хватил. Прямо за окном стоит лось — семь футов высотой и ни дюймом меньше — и смотрит на меня. Я ору как сумасшедший и выбегаю во двор, но там ни малейших признаков лося. И никаких следов копыт. Естественно, он никак не мог забраться за частокол, но я готов поклясться на целой стопке Библий, что он там был. Представляете себе!
«Вероятно, ты просто напился», — уныло думает Дональд. Он прекрасно знает, что во дворе был не Оливье, и все больше убеждается — в самом деле, будто его мозг последние дни погрузился в спячку, — что этот неизвестный мужчина представляет для них определенный интерес.
Такой интерес, что через некоторое время он придумывает повод, чтобы удалиться и исследовать снег за окном. Где обнаруживает, что кто-то в Ганновер-Хаусе решил вдруг продемонстрировать образцовое ведение хозяйства и весь двор очищен от снега.
