Алёна Алексина - Перехлестье
Мелькали стены домов, из окон которых лился теплый уютный свет, где-то скрипела вывеска, а может это ставень жалобно всхлипывал на ветру. В городе было тихо. Но вот телега миновала городские ворота, покидая Аринтму. За стеной шумел лес... Девушка свернулась калачиком и смотрела остановившимся взглядом в бортик телеги. Под неспешное покачивание повозки, под шепот ветра и размеренный скрип колес чернушка задремала.
Она проспала всю ночь, укутав ноги подолом платья и для тепла зарывшись в солому. И до самого рассвета ее не терзали ни холод, ни тряска, ни иные неудобства. Наследница лантей спала без сновидений, провалившись в черную пропасть небытия.
Все это время возница нет-нет, а поглядывал на спутницу и покачивал головой. Он не был согласен с решением Зарии, но, тем не менее, все же вез ее туда, куда она так просила. Старик не собирался больше вмешиваться - каждый сам решает, как жить и уж коли дуреха вознамерилась порвать со всем миром разом, он переубеждать ее больше не хотел. Иногда, чтобы поумнеть, человеку необходимо совершить ошибку.
- Где мы? - тихий голос, еще хриплый от сна, отвлек Сукрама от безрадостных мыслей.
- Да вот уж третий западный перекресток миновали. К вечеру будем на заставе, но там уж сама пойдешь, девка. Лантеи мужчин не привечают, так что мне туда путь заказан.
- Спасибо... - тихо промолвила Зария, а потом, приглаживая растрепавшуюся косу, сказала: - Прости меня, дедушка...
- Глупая ты. Как есть глупая, - не оборачиваясь, проворчал возница. - Сидела у бога за пазухой, так нет, вздумала характер показать. Вот верно говорят - бабе ума отмерили, чуть больше курячьего. Чего тебе там нужно, у этих лантей? Поклоны класть денно и нощно? Молитвы возносить? Иль судьбу искать?
- А хоть бы и судьбу, - чернушка вытянула из косы последнюю, запутавшуюся в ней соломинку и задумчиво посмотрела старику в спину.
- Ты во мне дыру не прожигай, - хмыкнул он, почувствовав ее угрюмый взгляд. - Лучше рядом, вон, садись, развлеки старика, чай всю ночь слушал, как ты сопишь.
И он придержал свою сивку, дожидаясь, пока девушка переберется поближе, после чего продолжил:
- Судьба сама к тебе придет. От нее не убежать, девка. И не спрятаться. Но бывает, чем настырнее ищешь, тем труднее найти. Тут просто перетерпеть надо. А так... чего тебе в святилище томиться? Выйди замуж лучше, ребятенков нарожай...
- Кому? Кто меня, такую, возьмет замуж? Кому от меня детей захочется? - девушка сердито расправила подол старенького платья и вдруг с тоской подумала о том, что красивый наряд небесно-голубого цвета, который подарила ей Василиса, так и остался в харчевне Багоя. Впрочем, зачем ей теперь наряды? Они ей и прежде были не нужны, а теперь и подавно.
Дед неодобрительно покосился на девушку и переспросил:
- Какую "такую"?
- Костлявую, недужную, колченогую, - Зария поджала губы и припечатала: - Страхолюдину.
- О, говорю ж - глупая, - Сукрам покачал головой. - Ты ж сама из себя страхолюдину сделала, а теперь сидишь и жалуешься. Чего глаза выпучила? Мать-то не учила тебя что ли?
- Чему? - девушка даже выпрямилась. - Чему не учила?
Старик внимательно посмотрел на собеседницу. Неужто не знает? Да как же?
- Раз ты из рода лантей, должна бы знать, - сказал, наконец, хозяин старой повозки. - У вас уродство от сердца идет. Лантеи ведь богине любви служат, а она хоть и щедрая, но каверзная. Потому, пока вы счастливы, пока сердце горит - вы все красавицы. И люди, вас видя, добрее становятся, и радость в жизни только прибывает у всех. А уж коли лантея предается горечи, лелеет боль или обиду в сердце - тут ей и болезни, и несчастья, и всякая другая пакость. Запомни, девка: чем сильнее обида, тем злей болезнь.
- Но ведь...
- Что? Лантеи, так уж среди них повелось, только и могли, что жаловаться, грустить, да предаваться недовольству на всех и вся. Вот и не стало их почти.
- Да как же не жаловаться! - воскликнула потрясенная девушка. - Если боги лишили нас сыновей!
Изумленный дед аж поводья выронил от этого внезапного и яростного крика, столь пронзительно и надрывно прозвучавшего в утренней тишине.
- Чего орешь, окаянная? - подбирая вожжи, пробурчал дед. - Набралась глупостей не пойми откуда и орет. Никто ничего вас не лишал. Сами себе жизнь испоганили, а боги виноваты. Других забот у них нет как будто.
- Да что ты...
- То. - Веско припечатал старик. - Я тут не просто так языком мелю. Сукрам пожил - Сукрам знает. Побольше твоего, между прочим. Кровь лантей сильная, вот и рождаются у вас девчонки, чтобы наследие не прервалось. Только лишь если кровь мужа сильней окажется - мальчик родится. И боги тут ни при чем. Они вам детей не раздают, как пряники на ярмарке. Они помогают, но сами за вас делать ничего не станут, уж не обессудь. А то, что лантеи почему-то мужиков себе выбирали послабее, да попослушнее - только ваша вина. Видать, прабабки твои побаивались мужниной власти, не хотели под чужую волю идти, чай, дочери богини, куда там. Не пристало им похлебки варить, да мужика обстирывать. Возомнили о себе невесть чего. Вот и получили. Любовь, девка, штука тонкая. Тот, кто любит, тот не берет, а отдает. Без меры, без счету, ничего взамен не требуя. А вам только дай, дай, дай, да побольше. Вот и посмеялась над вами богиня. Коли вы поклонения ищете, а сами любить слишком гордые - получите.
- Но... тогда... ведь...
- Все не так, как тебе говорили, да, дочка?
Зария потрясенно кивнула.
- Я, девка, жизнью ученый. Где только ни бывал, чего только не видывал, с кем только не беседовал, - дед важно пригладил плешивую бороденку и приосанился. - Когда слушать умеешь - много чего откроется. Так что ты не думай, будто я тут стариковскими бреднями тебя потчую. Поразмысли над сказанным, да в омут головой не бросайся. Подумай сперва. Сходи в свое святилище, только клятвы зря давать не торопись. Посмотри, как живут те, к кому ты так стремишься, и реши, нужно ли тебе их житье-бытье.
Сукрам помолчал, и вдруг лукаво спросил:
- Неужто в сердце никто не запал тебе, что так легко из мира решила уйти? Красивая ж ты девка. Отъешься, хромать перестанешь - женихи к Чаше за кольцами в очередь выстроятся.
Зария грустно улыбнулась, вздохнула и как-то совершенно незаметно для себя, начала рассказывать попутчику свою короткую, но полную горечи жизнь. Рассказала про мать, про отца, про мужа, про свекровь, про Василису... Ни с кем она еще не говорила так долго, никому не изливала душу. Она не жаловалась, просто перечисляла свои злоключения, и на душе становилось легче. Прав был дед Сукрам - тем, кто умеет слушать, открывается многое. Вот и узнал возничий все о Зарии, а заодно - многое о тех, кто ее окружал.
- Как звать-то его, сокола твоего сизокрылого? - когда чернушка прервалась, спросил дед.
- Глен, - Зария ссутулилась.
- Глен, значит... - собеседник покачал головой и хмыкнул. - Глен... Ну и что же ты горюешь? Пообещал ведь тебе мужик, что вернется. Так нет, ваша бабская забава - непременно в грусть-тоску впасть, ожидаючи. Иль никак нельзя без терзаний-то?
Девушка поджала губы, а потом, наконец, промолвила:
- Он сказал, что никогда от меня не откажется. И солгал. Ушел и...
- Тю! - присвистнул старик. - Дак он ведь слово тебе же, дурехе, данное сдержал! Да к тому же - ушел и отказался, то, девка, не одно и то же. Ушел - вернется, - рассудительно отметил дед. - Как же ему еще и тебе угодить, и не солгать было? Ты сама его прогнала, а теперь слезы льешь. Вот же ж курячья натура!
- Но... - Зария замолчала, не зная, что сказать.
Сукрам со всех сторон выходил правым, а она - дура дурой. Как есть курячья натура.
- Что "но"? Молчишь. Сама себе беду придумала, сама страдаешь, сама чахнешь. Эх... - старик хлопнул себя в сердцах по колену и замолчал.
Он мог бы добавить к уже сказанному еще много чего, мог бы предложить Багоевой чернушке повернуть назад, но не стал. Хватит. Пусть сама решает. Голова на плечах есть. Поэтому остаток дороги дед развлекал попутчицу обычной стариковской болтовней.
Василиса налаживает контакт
Лиска всегда боялась лошадей. Такие махины! Сзади подойдешь - лягнет. Спереди - укусит. Ну их. Девушка могла бесконечно восхищаться красотой и грацией этих животных, но желательно через экран телевизора, монитор компьютера или рамку картины. Там лошади ей очень даже нравились, вызывали всяческий восторг и восхищение, но вблизи...
Когда над тобой нависает гигантская голова с огромными зубами и слишком умными для животного глазами - поневоле ждешь какой-нибудь пакости. К тому же животные прекрасно чувствуют неуверенность и страх, а, значит, шансы быть укушенной или отмеченной на счастье отпечатком подковы поперек лба для Василисы возрастали многократно.
Поэтому сейчас, сидя на спине исполинского жеребца, стряпуха в почтительном трепете старалась не дышать, не ерзать, не вертеться и вообще не жить. Она оцепенела и только широкая грудь Жнеца, в которую девушка вжималась лопатками, дарила призрачное ощущение если не безопасности, то хотя бы относительной устойчивости.
