Бернард Вербер - Империя ангелов
Как хороший стратег, Игорь ставит самых бешеных фантомов на острие атаки. Мы отбиваемся световыми шпагами любви от атаки ненависти. Они объединяют всю свою злобу, все воспоминания о страданиях, которые они пережили в последнем существовании. Как на шпагах, они бьются зелеными лучами ненависти с нашими синими лучами любви.
Они упорны. Нам приходится объединять четыре луча любви, чтобы покончить с одним ненависти. Битва ожесточенная. Мы отступаем под ударами зеленых лучей, а Игорь уже готовит следующую атаку.
— Нам нужна другая защита, — говорит Рауль, — иначе они в конце концов поразят нас своей ненавистью.
Неожиданно не Фредди, а я первым выдвигаю предложение:
— Юмор. Любовь как шпага, юмор как щит.
Фантомы уже наваливаются, когда по моему знаку мы материализуем щиты юмора, крепко держа их левой рукой (кроме Мэрилин, которая по уже упомянутой причине держит его правой).
На этот раз их ненависть, отбитая щитами, бессильна. А наша любовь разит беспощадно, и вот уже пятьдесят самых злобных неприкаянных душ отправляются в воронку, ведущую в Рай. Мэрилин Монро воспряла духом. Она говорит всем, что отныне ее боевым кличем будет:
— Любовь как шпага, юмор как щит!
Игорь приказывает отступить. Неприкаянные души немедленно собираются вокруг него, чтобы решить, какое оружие употребить против юмора: издевательство.
Отныне их девиз: «Ненависть как шпага, издевательство как щит».
— В атаку! — кричит Игорь.
Они заряжают оружие.
181. Энциклопедия
Оружие: «Любовь как шпага, юмор как щит».
Эдмонд Уэллс. «Энциклопедия относительного и абсолютного знания», том 4182. Битва при Армагеддоне-2 (продолжение)
Если мы проиграем это сражение и неприкаянные души обнаружат Красную, их черные мысли распространятся во вселенной как вирус. Им достаточно будет одну за другой посетить остальные галактики, чтобы заразить все.
Ставка немаловажна. Я понимаю, почему инструктор Зоза не хотел говорить об инопланетных цивилизациях. Даже если время тайн и закончилось, некоторую информацию нужно передавать очень осторожно.
Армада фантомов наступает. Апокалипсическое зрелище. У меня в голове звучит «Кармина бурана» Карла Орфа. Что еще они придумали? Вместо того чтобы броситься на нас, они останавливаются на расстоянии и прицеливаются руками, вытянутыми, как ружья.
— Огонь! — командует Игорь.
Мы едва успеваем укрыться за щитами юмора. Мы отвечаем беглым огнем любви, который они легко отражают своими щитами издевательства.
Уже появляется второй ряд, состоящий из отчаявшихся и сумасшедших. На них ни любовь, ни юмор не действуют.
— Заряжай! — кричит Игорь.
Целый шквал ненависти, подкрепленной безумием, обрушивается на наши щиты и сгибает их. Трудно вчетвером противостоять такой толпе. Сумасшедшие смеются над нами, и Игорь констатирует, что безумие может быть не только оборонительным, но и наступательным оружием. Мы соединяем свои щиты, как черепаший панцирь, и их насмешки рикошетят.
Зацепленная злым личным выпадом, Мэрилин, неудачно державшая свой защитный юмор, легко ранена. Она никогда не выносила, что ее талант актрисы подвергают сомнению. Фредди вынужден успокаивать ее. Каждый думает о самом лучшем, что было в его предыдущей жизни. Я вспоминаю о любви к Розе, женщине моей последней жизни во плоти.
— Заряжай! — повторяет Игорь.
Мы опускаем щиты и очередями стреляем любовью в душащие нас клещи. Это действует. Остается лишь вдохнуть в себя поверженные тела. Они входят в нас снизу спины, поднимаются по позвоночнику, и остается лишь отправить их в полет из макушки. Наши позвоночники, пусковые установки по запуску в Рай, переполнены спасаемыми фантомами. Однако за это время мы не успеваем защитить свои фланги, и новая волна наступающих разбивает наше укрепление.
Отделенные друг от друга, мы переходим на бой врукопашную. Удар юмором для защиты, удар любовью для нападения, удар позвоночником, чтобы отправить в Рай.
— Держись, Мишель, — подбадривает Рауль, избавляя меня от черномазого падшего ангела, прыгнувшего на спину.
Он успевает как раз вовремя. Гораздо более сильный, чем неприкаянные души, этот падший ангел почти повалил меня воспоминаниями о самых болезненных моментах моей последней жизни. Проблема в том, что, проходя через нашу спину, побежденные враги ослабляют нас, передавая свои боли.
А перед нами уже вражеские подкрепления. Нас окружают десятки новых врагов.
— Как можно любить еще больше?
— Закройте на секунду глаза, — советует Фредди, отправляя нам в одной ослепительной вспышке образы всего самого лучшего, что было создано человечеством.
Наскальные рисунки пещеры Ласко, Александрийская библиотека, висячие сады Семирамиды, Колосс Родосский, фрески Дендера, древняя столица инков Куско, города майя, Ветхий Завет, Новый Завет, техника касания при игре на фортепиано, храмы Ангкора, Шартрский собор, токкаты Иоганна Себастьяна Баха, «Четыре времени года» Вивальди, полифония пигмеев, «Реквием» Моцарта, «Мона Лиза» Леонардо да Винчи, майонез, избирательное право, театр Мольера, театр Шекспира, балийские оркестры ударных, Эйфелева башня, индийское тандури из курицы, японские суси, статуя Свободы, ненасильственная революция Ганди, теория относительности Альберта Эйнштейна, «Врачи Мира», кинематограф Мельеса, сэндвичи с пастрамой и корнишонами, моццарелла, фильмы Стэнли Кубрика, мода на миниюбки, рок-н-ролл, «Битлз», «Генезис», «Йес», «Пинк Флойд», «Монти Питон», «Чайка Джонатан Ливингстон» и музыка к нему Нила Даймонда, первая трилогия «Звездных войн» с Харрисоном Фордом, книги Филипа Дика, «Дюна» Фрэнка Херберта, «Властелин колец» Толкиена, компьютеры, игра «Цивилизация» Сида Мейера, горячая вода… Сотни образов сменяют друг друга, подтверждая человеческий гений и его вклад во вселенную.
— Я не понимаю, Фредди, ведь это ты мне говорил, что человечество недостойно спасения…
— Юмор-парадокс-изменение. Я могу совершенно не верить в человечество и в то же время осознавать все эти успехи.
Игорь подбадривает свои войска. Чтобы воодушевить их, он использует ту же технику, что и эльзасский раввин, только наоборот. От отправляет неприкаянным душам жуткие образы: доисторические межплеменные войны, бандиты с большой дороги, грабящие замки, первые пушечные ядра, пожар Александрийской библиотеки, трюмы судов с черными невольниками, которых продали в рабство, мафия, продажные правительства, Пунические войны, горящий Карфаген, Варфоломеевская ночь, траншеи Вердена, армянский геноцид, Аушвиц, Треблинка и Майданек, наркодилеры в темных подъездах, теракт в парижском метро, разлившаяся по пляжам нефть, в которой умирают птицы, кислотные дожди над современными городами, дебильные телепередачи, холера, чума, проказа, СПИД и все новые и новые болезни.
Игорь предлагает им вспомнить все страдания и несчастья, все неудачи, чтобы швырнуть нам в лицо во время атаки. Переполненные ненавистью и презрением, дрожащие от нетерпения, они бросаются на нас. Мы отступаем перед их натиском. Издевательства достигают цели. Лучи любви уже не такие мощные.
Каждая неприкаянная душа, которую нам удается вдохнуть, увеличивает наше замешательство. И страшный вопрос сам собой встает передо мной: «Действительно, что я здесь делаю?».
Я пытаюсь сконцентрироваться на Жаке и Венере, моих двух еще живых подопечных, но их судьба становится мне неинтересна. Они ничтожества, их молитвы ничтожны, а их амбиции никудышны. Как говорил Эдмонд: «Они пытаются уменьшить свои несчастья, вместо того чтобы попытаться построить свое счастье».
Я по-прежнему раздаю удары любви, но с меньшей убежденностью. Я увертываюсь от очередей насмешек и думаю, что Венера — просто невыносимая воображала, а Жак — законченный аутист. Чего ради я должен выбиваться из сил ради таких существ?
Фантомы собираются для последней атаки, двадцать против одного. У нас больше нет ни одного шанса уцелеть.
— Сдаемся? — предлагает Мэрилин.
— Нет, — отвечает Фредди. — Нужно как можно больше отправить в Рай. Ты почувствовала, как они страдают?
— Фредди, быстро, давай анекдот! — требует Рауль.
— Э-э… два омлета запекаются в духовке. Один говорит другому: «Простите, вам не кажется, что здесь слишком жарко?» Второй кричит: «Караул! Здесь ГОВОРЯЩИЙ ОМЛЕТ!»
Мы заставляем себя рассмеяться. Однако этого достаточно, чтобы укрепить наши щиты. Фредди продолжает:
— Пациент приходит к врачу и говорит: «Доктор, у меня провалы в памяти». — «И давно это у вас?» — спрашивает врач. «Давно… что?» — отвечает больной.
К счастью, у него всегда полно таких историй. Настроения смеяться совсем нет, но два этих анекдота кажутся такими неуместными в эту страшную минуту, что они вселяют в нас уверенность.
