Привет, красавица - Наполитано Энн

— Тогда ладно, согласна.

Оформление статуса приемной семьи прошло быстро. Эмелин и Джози опасались отказа — иногда в магазине они ловили на себе неприязненные взгляды, некоторые родители забрали своего ребенка из детского сада, в котором воспитательницы-лесбиянки, — но патронажный совет, загруженный донельзя, был только рад заполучить опекунов с отличной репутацией и большим опытом в уходе за детьми. В конце лета Эмелин ходила по отремонтированному дому, устроив крошечного мальчика в переноске-кенгуру.

Сильвия будет вспоминать то время как благодатное. Супердуплекс из двух домов, с его необычной планировкой, отражал необычный облик семьи Падавано — вернее, того, что от нее осталось. Сильвия, ее сестры и Уильям строили свои жизни по собственным, удобным им меркам. В огороде на заднем дворе вперемешку росли овощи и цветы. Цецилия превратила мансарду в доме Эмелин и Джози в дополнительную студию, поскольку ей нравился свет в комнате. Эмелин же в доме Цецилии соорудила сушильный шкаф для трав и цветов из сада. Повсюду стояли детские качели, бутылочки и колыбели. В прачечной Эмелин Уильям хранил свои инструменты, у них с Сильвией были ключи от всех дверей. Кухонная утварь, посуда давно уже перемешались, поскольку все ели вместе и зачастую на лужайке, посуду мыли тоже совместно. В каждом доме у Иззи была своя комната, и она довольно причудливо перемещалась из одной в другую: если засиживалась за увлекательной книгой, то ночевала у Эмелин, потому что там в спальне лампа у кровати была поярче, когда же у матери случался пробел в ухажерах, то спала дома.

С помощью Уильяма девочка установила в одной из своих комнат динамики, позволявшие семействам общаться, не прибегая к телефону. Цецилия и Эмелин сперва сочли затею нелепой, но вскоре стали пользоваться устройством ежедневно: Эмми, куда ты дела мою любимую кисточку? Джози, ты дома? Сделаешь мне сэндвич? Иззи, чем это ты так шумишь?

Закончив ординатуру, Кент вместе с Николь перебрался в Чикаго и получил должность спортивного врача в команде «Быков». Не реже раза в месяц они ужинали с Уильямом и Сильвией в мексиканском кафе, иногда к ним присоединялись Гас и Вашингтон с женами. Круг общения Уильяма и Сильвии этим и ограничивался, не считая, конечно, двойняшек. Потом Кент и Николь сосредоточились на том, чтобы завести ребенка, и совместные ужины почти прекратились. Уильям и Сильвия скучали по друзьям, но были совсем не прочь вечерами оставаться дома. В компаниях им бывало неуютно. Когда новый человек интересовался, как они познакомились, оба отвечали туманно, поскольку правдивый рассказ выглядел неоднозначно. Сильвия где-то прочла, что от частых повторов всякая история теряет достоверность. Люди склонны преувеличивать и потому в своих рассказах опускают все, на их взгляд, скучное, выделяя яркие моменты. За годы детали и время событий меняются, история становится скорее легендой, нежели истиной. Сильвия радовалась, что они с Уильямом редко рассказывают о себе и потому история их любви остается не искаженной.

— Вы так нежны друг к другу, — как-то раз сказала Эмелин, когда они вместе с Сильвией ходили по магазинам. — А я вот вечно оставляю Джози одну с малышом или браню ее за разбросанные носки.

Сильвия улыбнулась:

— У нас нет детей, и мы не живем, как вы, на вокзале.

— Твоя правда, — вздохнула Эмелин, хотя обе прекрасно знали, что она счастлива жить в доме, где привычны детский плач, ребятишки, которых еще не забрали припозднившиеся родители, банки не до конца израсходованной краски и вопрос «Что это?» малыша, нашедшего вибратор.

Однако сестра подметила верно — отношения Сильвии и Уильяма были нежнее, чем у многих пар. Сильвия следила, чтобы он вовремя принимал свои таблетки, а он искал ее взгляд, без сил вернувшись с работы. Бывало, она хотела взять его за руку и тотчас встречала ладонь, потому что в тот же момент у него возникало аналогичное желание. По утрам Уильям готовил ей сэндвичи, которые она брала на работу. Сильвия старалась не расплескать их жизнь, и он стремился к тому же. «Мне так повезло», — шептал Уильям, засыпая, и это было справедливо для них обоих. Сильвия едва не упустила жизнь с этим человеком и теперь ценила каждый ее миг, которых становилось все больше.

Алиса

Сентябрь 1997 — февраль 2002

Алиса всех ошеломила — к девятому классу ее рост составлял шесть футов один дюйм. В ее частной школе тренеры по волейболу и баскетболу ходили за ней табуном и заманивали в свои команды, невзирая на отговорки — дескать, у нее плохая координация. В картине жизни вновь обозначился персонаж отца. Все, от миссис Лейвен до почтальона и директора школы, роняли, словно сговорившись: «Похоже, твой отец весьма крупный парень, а?»

Теперь Алиса совсем не походила на мать. Прежде их сближало то, что в детстве у нее был вроде как мамин разрез глаз, однако сейчас и он пропал. Разница во вкусах в одежде тоже не способствовала сходству. В рабочие дни Джулия носила жакеты, юбки и шелковые блузки, по выходным — тонкие черные брюки и просторные рубашки. У Алисы же была коллекция кроссовок и разноцветных спортивных штанов. Из-за худобы и роста ей было трудно подобрать одежду и обувь. Кроссовки же были унисекс, и это давало какое-никакое разнообразие. Однажды утром Джулия, окинув дочь недоуменным взглядом, сказала:

— Ты совсем не женственная.

— Мама, сейчас 1997-й! — засмеялась Алиса. — Мне не нужно выглядеть женственно.

Ей нравилось, что она, видимо, похожа на отца. Возникало ощущение полной семьи, даже если один родитель исчез. Казалось, отец рядом — ну или хотя бы его гены, — и это придавало силы. Освоенная в средних классах эффективная тактика сутулости, позволявшая выглядеть «нормальной», теперь уже не годилась. Хоть пополам согнись, миниатюрнее не станешь. С Кэрри они были неразлучны, но та остановилась на пяти футах и лишь подчеркивала рост Алисы, которой, обнимая мать или подругу, приходилось наклоняться, что выглядело неуклюже. Из-за своей длинноногости она постоянно обгоняла спутниц, а в конце дня у нее ныла шея, потому что в разговоре с кем-нибудь надо было наклонять голову. Одноклассники называли ее Жирафой и Зеленым великаном [26]. Учительница математики дала совет, стараясь говорить как можно мягче: «Дорогая, всегда носи обувь без каблуков, чтобы мальчики себя чувствовали увереннее». На улицах встречные мужчины подтягивались и напружинивали грудь, словно рост Алисы бросал вызов их мужественности.

В начале учебного года Алиса решила, что больше не будет переживать из-за своего роста. Стыдись не стыдись, итог один: разговоров и насмешек над ее долговязостью не избежать. Она не сможет слиться с толпой, над которой возвысилась в буквальном смысле слова. Это означало одиночество, но за неимением альтернативы приходилось смириться с реальностью. По школьному коридору она шагала, выпрямившись во весь рост, и заставляла себя усмехаться в ответ на шутку какого-нибудь тщедушного придурка — мол, скоро придется увеличить высоту потолков. Скорее ради самоутверждения, нежели по иной причине на школьный танцевальный вечер Алиса пришла в туфлях на высоком каблуке.

— Ты очень смелая, — прошептала Кэрри, когда они переступили порог актового зала.

— Вовсе нет, на меня в любой обуви будут пялиться, — сказала Алиса.

Она растерялась, когда капитан баскетбольной команды пригласил ее на танец.

Стеснительный заика, он тем не менее, танцуя, смотрел ей прямо в глаза, что радовало и волновало. Алиса вновь пережила потрясение, когда этот же парень позвал ее на свидание в выходные. От изумления даже прояснилось в голове, в которой чей-то голосок (ее внутренний или матери?) шепнул «нет». Она ведь отделилась от сверстников и будет сохранять дистанцию. Так оно спокойнее.

— Спасибо, нет, — сказала Алиса как можно деликатнее и отошла.

На душе стало невероятно легко. Высокий парень предложил то, о чем ей даже не мечталось, и она честно ответила отказом. Надо быть независимой, как мама. О произошедшем Алиса не сказала никому, даже Кэрри, но к концу вечера вся школа почему-то знала, что она отвергла популярного старшеклассника.