Пять времен года - Иегошуа Авраам Бен
«Случайно, — шепотом ответил Ури. — Совершенно случайно». Но Молхо уже дрожал всем телом, как будто готовясь произнести речь. «Откуда у тебя такие силы? Я чувствую, что я полностью в твоих руках, что ты задумал что-то невероятное, и, если оно удастся, это будет невероятно гуманно. Я рассказал об этом своей матери и старшему сыну, и меня поразило, что они совсем не удивились. Но сам я все еще в потрясении». Ури слушал его, закрыв глаза, словно пытался разобраться в путанице его слов. «Ты говорил, что я когда-то был в нее влюблен, но достаточно ли этого теперь? Или я чего-то не понимаю? Неужели ваш развод зависит только от того, соглашусь ли я?» — «Нет, — сказал Ури, открывая глаза. — Он зависит также оттого, соглашусь ли я», — и, слабо улыбнувшись, ободряюще похлопал Молхо по плечу. Тот недоуменно покачал головой: «А согласится ли она?» — «Она уже согласилась», — сказал Ури, снова улыбнувшись. «Но что она знает обо мне?! — испуганно воскликнул Молхо. — Я человек нелегкий, меня даже недавно обвинили, что я сам убил свою жену». Но Ури, казалось, его не слышал. «Оставь, — сказал он недовольно. — Охота тебе слушать, что говорят всякие дураки. Ты лучше прислушайся к себе. Ты сейчас совершенно свободен. Ты можешь поступать по своему желанию». И он посмотрел на часы. «Да, уже поздно, — тихо сказал Молхо. — Я бы не хотел снова возвращаться ночью». — «Сейчас я ее позову, — сказал Ури. — Не знаю, почему она так задерживается».
Молхо задумчиво, с почти хозяйским интересом осматривал маленькую квартиру. Да он и чувствовал себя теперь здесь почти хозяином. В спальне он заглянул в ее чемодан. Там лежали несколько аккуратно сложенных платьев и пара поношенных комнатных туфель — те самые, что она носила в его прошлый приезд сюда. Мысль о том, что эти туфли появятся в его хайфском доме, наполнила его сладостной дрожью. Он заметил также пачку ваты и маленькую баночку каких-то красных таблеток с простенькой наклейкой местной аптеки. Неужели она все еще кровит после всех своих выкидышей? Сумеет ли он вообще в нее проникнуть или там уже все изуродовано? Чего же они добиваются, передавая ее ему, — чтобы он ее вылечил? Или убил? И ему вдруг страстно захотелось ее вылечить.
Окно в спальне, в отличие от остальных, было открыто, и прохладный ветерок иерусалимской ночи доносил сквозь него легкий, свежий запах высоких сосен. Молхо глянул на небрежно, наспех застеленную кровать и вдруг почувствовал, что все здесь — подушки, одеяла и даже книги — пропитано густым запахом их нескончаемого распутства. На мгновение он окаменел, но тут же услышал из коридора лязг поднимающегося лифта и торопливо вернулся в гостиную — как раз вовремя, дверь уже открывалась. Яара вошла одна. Она была в клетчатом сарафане, слегка подчеркивавшем едва приметную выпуклость ее живота, в туфлях на низких каблуках и в подвернутых, как у школьницы, белых носках, на голове у нее было что-то вроде чепца, который она тут же сняла и быстрым движением бросила на стол. Ее поседевшие волосы рассыпались по плечам. Увидев Молхо, она покраснела. Она показалась ему чуть старше, чем в прошлый раз, но куда энергичней. Он никак не мог решить, нравится ли она ему. «Ури пошел тебя искать», — сказал он, не зная, должен ли он пожать ей руку. «Наверно, это не так уж и важно», — подумал он, но все же протянул ей руку, к которой она несколько удивленно прикоснулась своей, слегка дрожащей. «Я задержалась у больной, — сказала она, — но мой чемодан уже готов», — и прошла в ванную комнату собрать туалетные принадлежности. «Все в порядке, — сказал вошедший следом Ури. — Вам стоит поторопиться, иначе мы провозимся тут всю ночь. — И, закрыв ее чемодан, вынес его в салон. — Ты ничего не забыла?» — спросил он. «Нет, — ответила она, помолчав. — Хотя постой, а где моя зубная паста?» И Молхо, который нервно прислушивался к их разговору, недовольно сказал: «Мы ведь не в пустыню едем». — «А твоя книга! — воскликнул Ури. — Ты забыла свою книгу!» И она вернулась в спальню, чтобы взять книгу, потом быстро завязала чепец на голове и погасила свет. Ури сказал: «Минутку», — открыл все жалюзи и окна, и Молхо, глядя на огни, густо усеявшие окрестные холмы, сказал: «Я уже совсем перестал ориентироваться в Иерусалиме, столько понастроили новых кварталов, даже не знаешь, где тут евреи, где арабы…» Но никто из них не отозвался, как будто их охватило сильное волнение и они думали о чем-то другом.
Они вышли на улицу. В этих своих религиозных нарядах Ури и Яара выглядели так, что непонятно было, хотят они привлечь внимание к себе, чтобы отвлечь его от Молхо, или надеются, что так им будет легче выскользнуть из здания, которое теперь вновь напоминало наполненную гулом, залитую огнями электростанцию. Молхо открыл багажник и уложил туда ее чемодан, а Ури, который решил проводить их до выезда из города, сел рядом с ним впереди. Яара сидела сзади. В зеркале перед собой Молхо увидел ее лицо, обрамленное чепцом, в полутьме салона оно показалось ему маленьким и серым, и его сердце упало. «Так мне и надо, — с горечью подумал он. — Это все потому, что я не поступаю по собственной воле, а позволяю другим решать за меня». Он медленно подал машину назад, выехал со двора и повернул в сторону выезда из города, к желтой заправочной станции, откуда начинался длинный, петляющий спуск из Иерусалима. Ури медленно выбрался из машины, как будто оттягивая расставание. «Хватит ли тебе бензина?» — спросил. «Да», — ответил Молхо с легким нетерпением. «А где Яаре лучше сесть — сзади или рядом с тобой?» — продолжал допытываться Ури. «Лучше впереди, — ответил Молхо. — Это и удобнее, и безопаснее, так можно будет пристегнуть ее ремнем». Ури открыл заднюю дверцу, Яара перешла на переднее сиденье, и они помогли ей пристегнуться. «Так тебе удобно?» — спросил Ури с каким-то потерянным лицом, и она тепло ему кивнула. «Какая послушная! — восхитился Молхо, но тут же заметил, что ее длинные ноги упираются спереди и воскликнул: — Минутку, я сейчас сделаю свободней!» Он наклонился под ее сиденье, поднял маленькую ручку, велел Ури подтолкнуть кресло назад и, наклонившись над ней, вдруг почувствовал слабый запах ее пота, который делал ее совершенно реальной. Несколько солдат с тремпиады двинулись к бензозаправке, по направлению к их машине. «Может, пригласишь кого-нибудь из них, пусть сопровождают?» — предложил Ури, но Молхо отказался, и Яара спросила: «Ты что, никогда не подбираешь голосующих?» Но он резко, даже с каким-то раздражением ответил: «Не сейчас. Может быть, на прибрежном шоссе». Лицо Ури уже разгладилось, он, казалось, успокоился, только предложил протереть переднее стекло, потому что на нем осела пыль и виднелись пятна от разбившихся на лету насекомых; «Тебе будет плохо видно», — сказал он, и Молхо послушно вышел, протер стекло, снова сел за руль и двинулся в лежавшую перед ним ночь, бросив в зеркало последний взгляд на высокого худого человека, одиноко стоящего в холодном желтом свете возле колонки для подкачки шин. Он все еще не был до конца уверен, что тот действительно отдал ему свою жену. И его сердце вдруг наполнилось жалостью к этому одинокому человеку.
«Какая она, в самом деле, послушная! — восхищался Молхо. — Делает все, что ей скажут Вот и сейчас — сидит, даже как будто оживившись, внимательно вглядывается в проносящийся за окном ландшафт, выглядит довольной, заинтересованной». У него вдруг мелькнула мысль, что в конце концов они еще могут сталь идеальной парой. Главное теперь — приложить усилия и не погружаться в этакое безысходное молчание. Он уже раньше, на пути в Иерусалим, приготовил несколько тем для их возможных разговоров. Он решил, что не стоит сразу же начинать с рассказа о своей покойной жене и о ее болезни — это лучше приберечь на завтрашний день, потому что на обратном пути из Иерусалима в Хайфу он будет слишком усталым и не сможет собраться с мыслями, поэтому для начала лучше предоставить говорить ей самой, — пусть, например, расскажет об их жизни с Ури, ведь они не виделись уже тридцать два года, и, если положить на каждый год в среднем по четыре минуты, этой темы ей хватит до самой Хайфы, а он тогда сможет сосредоточиться на дороге, и ему не надо будет подавать умные реплики и заочно состязаться в интеллекте с ее супругом. Но на всякий случай он приготовил в магнитоле машины еще и запись моцартовской «Волшебной флейты» — сейчас магнитола была включена на самую малую громкость, но, если их молчание слишком затянется, он сразу же прибавит звук. Он уже догадывался, что она так же неразговорчива, как и он сам, — видимо, привыкла, что ее муж говорит за двоих, — и поэтому, пройдя первые, самые крутые повороты спуска, начал осторожно вызывать ее на разговор. Для начала, как и планировал, он решил спросить ее об Ури, к которому все еще испытывал острую жалость, и поэтому со всей возможной деликатностью поинтересовался, кто эта женщина, с которой того хотят сосватать. Оказалось, что это молодая вдова с маленьким ребенком — ее муж погиб год назад в автомобильной аварии, и в общине считают своим долгом поскорей выдать ее за другого. «А ты сама ее видела?» — с волнением спросил Молхо. «Нет, — сказала она. — И Ури тоже не видел. Он говорит, что не видит смысла встречаться с ней, пока не пристроит меня». Молхо сжался, вновь ощутив тяжесть своей новой ответственности. «Им проще было бы выдать эту вдовушку за меня, — усмехнулся он про себя, — а эту пару оставить в покое». Впрочем, сейчас он не был заинтересован в абстрактных молодых вдовах — его куда больше привлекала сидящая рядом с ним, хоть и немолодая, зато реальная, полная жизни женщина. Она давно сняла свой чепец, и ее лицо уже не казалось ему таким худым, как раньше, уютно свернулась на большом сиденье, подобрав под себя ноги, и теперь курила свою первую за вечер сигарету, разыскав себе пепельницу в машине, — ее жемчужные глаза с любопытством поворачивались то к стрелкам на циферблатах, то к его руке, когда он протягивал ее к переключателю скоростей, и эта ее резкая, возбужденная живость одновременно и увлекала, и слегка пугала его. Видимо, она привыкла ездить автобусами, и поездка в легковой машине была для нее волнующим переживанием. В полутьме, то и дело пронизываемой лучами от фар встречных машин, ее лицо смягчилось, его овал стал нежным и гладким. «Животик, конечно, никуда не делся, — размышлял Молхо, — но зато плечи выглядят очень изящно. Такая сильная женщина даже если заболеет, то наверняка не серьезно, мы сумеем с этим справиться, — почему-то подумал он. — Хорошо было бы уговорить ее покрасить волосы, привести в порядок лицо и надеть более модные платья, не такого унылого цвета. А может, и научиться самой водить машину — тогда проще будет найти ей работу». Он снова искоса глянул на нее, стараясь, однако, не выпускать из виду дорогу — они как раз проходили последние крутые повороты. Ее рука спокойно лежала на подлокотнике открытого окна, огонек сигареты мерцал в углу рта, она с интересом, но без удивления разглядывала редкий лесок, бежавший по обочине дороги, и странная мысль вдруг мелькнула у Молхо, что, может быть, ее не впервые вот так отдают на сторону, — возможно, они уже делали это и раньше, не может же быть, что они специально ждали именно его, эта идея наверняка должна была уже давно прийти им в голову. «Действительно ли я был в нее влюблен? — томился он. — Или это было просто детское увлечение? За ней тогда многие в их классе увивались. Еще бы — такая взрослая, вполне сформировавшаяся девушка!»
