Вильям Козлов - Я спешу за счастьем
— Это как понимать? Самокритика?
— Понимай как хочешь…
Мы подошли к дому. Еще издали, сквозь кусты, я увидел, что на мотоцикле кто-то сидит. Сидит и крутит рукоятки. Это была Рысь.
— Не заводится? — спросил я.
Рысь спрыгнули с седла и, растопырив пальцы, стала смотреть на свои руки.
— Пачкается, — сказали она. — Не стыдно, на таком грязном ездить?
— Не беда, — сказал я.
— Его нужно в речке вымыть.
— Тряпок нет… Дефицит.
— Я принесу! — Рысь крутнулась на месте и убежала в дом.
Бутафоров поглядел ей вслед и сказал:
— Сейчас теткино платье притащит… Ишь, приспичило!
— Не собирается в Ригу?
— Это сам спроси… Сначала пусть за восьмой сдаст.
— Туговато?
— Динке-то? — удивился Николай. — Я ее ни разу за книжкой не видел, а погляди в дневник: одни пятерки.
— А что с матерью у нее? — спросил я. — Тоже в войну?
Рысь иногда об отце говорила, а о матери — никогда.
— У нее не было матери… То есть была, но сразу, как она родилась, умерла. Бывает так.
Верно, бывает… Бывает, человек жизнь проживет и горя не знает. А бывает — родиться не успеет, а уж беда тут как тут. Несправедлива судьба к Рыси. И мать отняла и отца. Наградила взамен подлой теткой.
Рысь и вправду притащила какое-то драное платье. Бросила его на седло, обошла мотоцикл вокруг и сказала:
— Ну чего стоишь? Подтащи к воде.
— Я пойду, — сказал Николай, — объявление составлять… Ты мне дай адресок Швейка. Вот тебе карандаш — пиши. — И сунул мне учебник.
Я написал. Пусть чиркнет Мишке. Обрадуется парень.
Мотоцикл можно было и на руках докатить до воды, но я завел и, круто развернувшись перед домом, съехал вниз. Я бы с удовольствием проехал и по воде, но колеса засосало в мокрый песок, и мотор заглох. Я выключил зажигание и слез с седла. Рысь стояла рядом и смотрела на меня. Восторг и зависть были в ее глазах. Наверное, я казался девчонке героем, как Чапай. Она дотронулась до переключателя скоростей и сказала:
— Без этой штуки можно ездить?
— Нельзя.
— А без этой? — прикоснулась она к ручке газа.
— Тоже нельзя.
— Без гудка можно, — сказала Рысь. — И без фары… Днем.
— Без сигнала можно, — согласился я. — Хочешь, научу водить?
Рысь бросила на песок тряпку и схватила меня за руку:
— Правда?!
— Вот сдам физику…
— Сдашь, — сказала Рысь. — Физика — ерунда. Поедем сейчас?
— На грязном?
Она схватила платье, разодрала его на две части. Один кусок бросила мне, другой помочила в воде.
— Когда сяду за руль, — поучала она, выжимая тряпку, — ты, пожалуйста, не кричи. Я знаю, ты человек неуравновешенный. Тебя в детстве часто бомбили. Мне, конечно, наплевать на твои крики, но лучше не надо… Это мне на нервы действует.
— Глушитель протрешь, — сказал я. — Помой лучше колесо.
Но Рысь сама знала, что нужно мыть, а что не нужно.
— Кто моет колеса? — возразила она. — Одни дураки. Колеса мгновенно испачкаются. Вот у самолета не испачкаются, потому что самолет…
— Летает, — подсказал я.
— Я летала на самолете… — похвасталась она. — Два раза.
— Ну и как?
— Со мной рядом женщина сидела, ее укачало.
Рысь перебралась на мою сторону. Я не мыл мотоцикл. Стоял в холодной воде и держал его за руль, чтобы не опрокинулся. Девчонка мокрой тряпкой смывала пыль с глушителя, крыльев, но до колес не дотронулась. Она была в коротком ситцевом сарафане и босиком. Рысь спешила, тряпка так и летала в ее проворных руках. Вот она в последний раз выжала ветошь и поднялась. Наши глаза встретились.
— Я тебя недавно видела, — сказала она. — Ты промчался мимо и даже… — она тряхнула головой, и солнечные блики запрыгали по ее буйным волосам. — Ну чего мы стоим? Мотоцикл чистый.
Она сполоснула ноги и пошла к дому. Я смотрел на нее и думал, что это совсем не та девчонка-мальчишка, которую я осенью встретил на этом берегу. Острые плечи ее округлились, длинные ноги стали полнее, колени больше не напоминали бильярдные шары. И походка у моей Рыси стала плавной. Шея и плечи коричневые, а волосы ослепительно желтые. И лицо загорело. Только на лбу остались белые точки от скобок. В отчаянных мальчишечьих глазах появилась какая-то зеленая глубина. И чувствуется, что девчонке не совсем удобно в коротеньком сарафане, из которого успела вырасти.
Я вывел мотоцикл на дорожку. Он блестел. В открытом окне маячила голова Бутафорова: объявление сочиняет. Сказать ему, что поедем с Рысью кататься? Подошли двое парнишек в синих майках и широких парусиновых штанах. Один черный, другой коричневый. С любопытством стали глазеть на мотоцикл.
— Зверь, — сказал черный.
— Рванет по шоссейке, будь здоров, — подтвердил коричневый. — Ракета!
На меня парнишки не обращали внимания. Им и в голову не приходило, что мотоцикл может принадлежать мне. Вышла из дома Рысь. Поверх сарафана она надела лыжную куртку, на ноги — красные босоножки. Парнишки отвернулись от мотоцикла и с достоинством приблизились к ней.
— В Низы, — сказал черный. — По-быстрому. Димка вчера во-о какого на червя вытащил.
— Я пять штук поймал, — сказал коричневый. — Поменьше, чем Димка… Тащи удочки!
Рысь окинула их равнодушным взглядом и повернулась ко мне:
— Поехали?
— А в Низы? — спросили парнишки. Лица у них вытянулись.
— Завтра, — сказала Рысь. — Я червей не накопала.
— Плевать, — сказал черный. — Я накопаю.
— И леска в двух местах порвалась.
— Есть лишняя, — сказал коричневый. — И крючок. Первый сорт.
— Ну вас, — сказала Рысь и снова повернулась ко мне: — Заводи!
Я подошел к мотоциклу и с удовольствием крутнул тугую педаль. Мотор весело затарахтел. Рысь забралась на заднее сидение, зажала в коленях подол сарафана.
— Выедем на шоссе — остановись, — сказала она. — Я попробую.
Я кивнул ошарашенным парнишкам и дал газ.
— У меня получится, — сказала Рысь. — Я знаю. Ты только не кричи на меня.
Но в этот день нам не удалось покататься. Как раз напротив техникума спустила задняя шина. Машину повело в сторону, и я остановился.
— Вот так всегда, — сказала Рысь. — Если я что-нибудь захочу очень — обязательно сорвется. — Она чуть не плакала.
— Завтра покатаемся, — утешил я ее. — Завулканизирую и покатаемся.
— Завтра дождь пойдет, — сказала Рысь. — Или снег. Или будет землетрясение. Уж я-то знаю.
18
На завтра дождь не пошел. И снег. И землетрясения не было. Светило солнце. Голубело небо. Все как и вчера. Выкатывая мотоцикл на дорогу, я обратил внимание на старую липу, что росла возле нашего общежития. На ней за одну ночь листья стали больше. Подросли. Вот, пожалуй, и все, чем отличался вчерашний день от сегодняшнего. Так я думал в это солнечное утро, выкатывая мотоцикл на дорогу. Откуда я мог знать, что этот день готовит мне большое испытание?
![Астрид Линдгрен - Собрание сочинений в 6 т. Том 3. Карлссон, который живет на крыше [Крошка Нильс Карлссон и др.]](/uploads/posts/books/211990/211990.jpg)
