Алексей Колышевский - МЖ. Роман-жизнь от первого лица
– Спасибо. Не надо. Хочу пройтись, мысли привести в порядок.
– Ну, пока тогда. Телефон мой вот пишу на бумажке, звони, как что-то будет понятно.
Сделка с совестью
Ночной Буэнос-Айрес оказался даже красивее, чем днем. Электричества в центре города не жалели. Все красивые здания, все памятники были отлично освещены. По широким улицам сновали тысячи быстрых парных огней-фар, по тротуарам двигались толпы прохожих, а от стен домов время от времени отделялись безликие, похожие на призраков, изможденные люди и протягивали карточки с предложением продажной любви. Они были на каждом шагу, но делали свою работу механически: я просто молча проходил мимо, они сникали и вновь прислонялись к стене. Лишь один из них, нахальный тип, похожий на боксера веса пера, увязался за мной, быстро тараторя что-то на испанском, затем, уяснив, что я не понимаю его, перешел на традиционно плохой для этого города английский и задал не менее традиционный вопрос:
– Приятель, ты откуда?
– Россия.
– О! Комрад! Амиго! Наташьчя! Тракацца!
Мне стало противно, и я лишь отмахнулся от этого жалкого уличного червяка, но он не унимался. Просто он не знал, что сегодня явно не его день, вернее, вечер. Тем временем с широкой Avenida 9 Julio я свернул на безлюдную Juncal, а назойливый сутенеришка не отставал. Спустя еще сотню метров он забежал вперед, резко развернулся, и я увидел в его руке небольшой, но явно очень острый нож. К чему-то подобному я готов всегда. Чувство осторожности, особенно в чужом городе, никогда не покидает меня. Вот и тогда этот грабитель-неудачник явно не ожидал, что в моей руке также окажется нож, острый, как бритва, из набора «Leatherman». Я улыбнулся и свободной левой рукой для затравки показал ему фак. Он бросился на меня и хотел ударить сверху вниз. Я нырнул под его руку и воткнул свое жальце ему в шею. Тут же выдернул нож обратно и отскочил в сторону. Судя по всему, я перерезал сонную артерию. Кровь из раны ударила, как струя из шланга, пачкая плиты тротуара. Горе-грабитель и торговец несвежим половым мехом схватился рукой за шею и начал что-то угасающее хрипеть. Затем упал. Что было с ним дальше, меня не занимало, я, что называется, по-быстрому сделал ноги.
В отеле меня окликнул портье:
– Сеньор, вам звонила дама. Я ответил, что вы еще не возвращались, тогда она попросила вас дождаться ее звонка и ночью быть в номере.
– Она не представилась?
– Нет. Но она говорит по-испански как испанка, а не аргентинка.
– Разве язык чем-то отличается?
– О, да. Ведь это естественно. В Латинской Америке люди более ценят слово, чем в Европе, поэтому мы сглаживаем некоторые окончания в словах и делаем их короче, чтобы не говорить лишнего, сеньор. Ваша дама – настоящая испанка. У нее очень четкий и красивый кастильский. Он звучит как красивая музыка.
– Спасибо. Обещаю, что никуда не денусь ночью и буду сладко спать. Мне нравится ваш город, и я с удовольствием бродил бы по его улицам до утра, но в городе бродит слишком много бродячих собак, вот-вот укусят.
– Сеньор, я не понимаю, у нас вовсе нет бродячих собак. Их отлавливает специальная служба. Если вам попалась такая собака, то сообщите мне место, где вы ее увидели, и я позвоню в полицию. Ведь тварь может быть очень опасна!
– Это хорошо, что у вас есть такая служба, но вряд ли она занимается двуногими собаками.
– Я не понимаю. Что сеньор имеет в виду?
– Не обращайте внимания. Сеньор каламбурит.
– О'кей! Buenos I Moches.
– Hasta macana.
В лифте я поднялся в номер, вошел в темный коридор и закрыл за собой дверь. Свет не включал. От окна к коридору протянулась узкая полоска голубого света, пробившаяся через неплотно задернутые шторы. Я постоял несколько секунд, прижавшись к коридорной стене, затаив дыхание, прислушиваясь и внутренне готовясь обнаружить чье-то присутствие. Это многолетняя привычка. Ведь со мной, в случае чего, никто не станет церемониться. Два-три пистолетных выстрела, задушенных глушителем, и я в стране Оз. Или еще где-нибудь, например у Королевы Дождей. Не хочу, не хочу вот так подыхать в луже собственной крови, вытекающей из аккуратных пулевых отверстий спереди и рваных ран сзади, там, откуда, вырвав куски мяса, вылетят пули, прошив меня, любимого, насквозь. Пускай так находят свою смерть отморозки, сутенеры и террористы. Я другой. Я не такой, как они. Я не хочу иметь с ними ничего общего. Мне страшно. Мне очень, очень страшно. Я не вижу будущего, и эта полоска голубого, инфернального света заставляет меня на миг оцепенеть. Неужели я схожу с ума? Мне предстоит пристрелить человека. Какая разница, плох он для кого-то или хорош? Украл он что-то или нет? Не я дал ему жизнь, так какое тогда я имею право забирать ее?
Все еще не включая свет, я прошел по световой дорожке, распахнул стеклянную дверь и вышел на балкон. Вид, открывшийся мне с высоты четырнадцатого этажа, мгновенно вытеснил из мозга весь начинающий было скапливаться балласт. Я словно парил над городом Счастливых Ветров, и они, подхватив меня, обвивали мою плоть своими нежными, мамиными руками, наполняли легкие, проникали всюду внутри. Ветры выдули из головы весь мусор, все лишние и ненужные мыслишки. Совесть – плохой помощник в делах. Да и есть ли она? Или совесть – это дьявол, который тормозит, как якорь, цепляясь за дно и не давая развить полную скорость по водной глади, где не видно берегов и, казалось бы, плыви куда хочешь? Совесть порождает сомнения, заставляет руки опускаться и прекращает движение вперед. У каждого есть его нравственный предел, дальше которого человек не двинется по определению. И каждый раз, подходя к этому пределу вплотную, можно попытаться передвинуть стенку немного вперед. Так трусоватый вор-домушник, находя в очередной чужой квартире пистолет, через некоторое время переходит в более страшную квалификацию и становится вооруженным разбойником. Проститутка подсыпает клиенту снотворное в водку, пытается вынести все, что в ее силах, из логова любви и, видя, что клиент очнулся и лениво глядит на нее, уверенный в своем физическом превосходстве, бьет его по голове так удачно подвернувшимся ей под руку утюгом. Алкоголик, раскаивающийся ранее по утрам и обещающий немедленно завязать, вместо обещаний ищет возле заблеванной кровати своей вожделенную бутылку и, не находя ее, в ярости кромсает свою жену и детей кухонным ножом. Воистину, совесть – это двуликий, как изображение валета на игральных картах, Дьявол. Он мудрит, путает, водит человека в бесконечном лабиринте предубеждений и в конце убивает его душу. К черту мою совесть! Ее унес прочь свежий и вечный ветер Города Ветров. Завтра настанет первый день, встреченный мной в бессовестной свободе или в свободе от совести. Она улетела и больше не вернется. Никогда. Зачем мне совесть? Живут же без нее мерзавцы из пенсионных фондов, покупающие пентхаусы и лимузины на деньги пенсионеров. Олигархи, на трупах сколотившие свои миллиарды, обворовав при этом целую страну. Актриски, сделавшие карьеру через передний проход, и актеры, сделавшие ее через задний. Президенты-марионетки, пришедшие к власти в результате оранжевых революций лишь для того, чтобы выжать последнее из своих обескровленных, смешных по размеру республик бывшего СССР, ныне гордо именующихся «независимыми государствами». Независимыми от кого, вот в чем вопрос? Может быть, от здравого смысла? Или от своего настоящего покровителя, США? И, в конце концов, гребаные работодатели-капиталисты, которые дают тем, кто работает на них, медный грошик с тем, чтобы завтра его превратили в золотой, который тут же будет истрачен на прихоти любовниц, кокаин и анальные шарики.
