Элис Сиболд - Милые кости
В какой-то миг, угодив в огромную лужу и даже не пытаясь ее обогнуть, Линдси вспомнила, как мы с ней ходили в бассейн, пока моя смерть не положила конец размеренному существованию нашей семьи. Бассейн находился на этом самом шоссе, но моя сестра даже не подняла голову, чтобы высмотреть знакомое ограждение. Ее захватили воспоминания. У нас с ней были купальные костюмы с гофрированными юбочками. Мы обе совсем недавно (но я все же раньше) научились плавать под водой с открытыми глазами. Смотрели друг на дружку и плыли бок о бок: у каждой волосы — шлейфом, юбочка — венчиком, щеки надуты. Потом как по команде обнимались и пулей уносились вверх, прорезая водную гладь. У нас едва не лопались барабанные перепонки, легкие жадно втягивали воздух — и мы умирали со смеху.
Я наблюдала, как бежит моя красавица-сестра, как работают ее мышцы и легкие, как приходят на выручку наши тренировки в бассейне: она смотрела прямо сквозь дождевые струи, четко работала ногами в том ритме, который задавал Сэмюел, и при этом бежала не ко мне и не от меня. Бежала, как боец, оправившийся после огнестрела, когда рана наконец перестала кровоточить, а потом и зарубцевалась по прошествии долгих восьми лет.
Когда до нашего дома оставалась последняя миля, дождь пошел на убыль. Из окон стали выглядывать люди.
Сэмюел сбавил темп, и Линдси вместе с ним. Их майки приросли к коже.
У Линдси закололо в боку, но как только боль прошла, она опять прибавила шагу и поравнялась с Сэмюелом. Ни с того ни с сего она покрылась гусиной кожей и просияла улыбкой от уха до уха.
— Мы поженимся! — выдохнула она.
Сэмюел остановился, прижал ее к себе и стал целовать.
Мимо проезжала машина; водитель посигналил.
Когда у нас в доме прозвенел звонок, было четыре часа. Хэл, сидя на кухне в мамином поварском фартуке, разрезал на квадратики — по указанию бабушки Линн — пласт печенья с орехами и изюмом. Ему нравилось чувствовать себя полезным, и бабушка не упускала случая загрузить его по хозяйству. Они прекрасно спелись. А Бакли, хранитель домашнего очага, любил вкусно поесть.
— Я сам открою, — сказал папа.
Во время грозы он утешался спиртным, которое щедрой рукой подливала бабушка Линн; но сейчас он обнаружил редкое проворство, если не сказать изящество, как отставной балетный премьер, слегка припадающий на ногу после тысяч вращений и прыжков.
— Я чуть с ума не сошел, — заговорил он, распахивая дверь.
Линдси прикрывала грудь руками, и даже папу разобрал смех. Деликатно отвернувшись, он поспешил в чулан за одеялами. Сэмюел первым делом принялся укутывать Линдси, а мой папа неловко накинул второе одеяло ему на плечи. На каменном полу образовались лужицы. Когда Линдси была надежно прикрыта, на пороге прихожей сгрудились Бакли, Хэл и бабушка Линн.
— Бакли, тащи сюда полотенца, — приказала бабушка.
— Вы в таком виде ехали на байке? — Хэл не поверил своим глазам.
— Нет, мы бегом, — сказал Сэмюел.
— Да вы что?
— Ну-ка, быстро в столовую, — скомандовал папа. — Сейчас разожжем камин.
Сидя спиной к огню, они еще долго тряслись от озноба и рюмку за рюмкой поглощали бренди, которое Бакли, по наущению бабушки Линн, подавал им на серебряном подносе. Между делом все выслушали рассказ про мотоцикл и про особняк с восьмигранными эркерами, о которых Сэмюел не мог говорить без восторга.
— Байк-то не раздолбали? — спросил Хэл.
— Уж как вышло, — ответил Сэмюел, — но своим ходом его сюда не перегнать.
— Теперь я спокоен: вы живы-здоровы, — сказал мой отец.
— Ради вашего спокойствия, мистер Сэлмон, мы в грозу неслись по шоссе, как угорелые.
Мои бабушка и брат сидели в сторонке, подальше от огня.
— Чтобы никто не волновался, — добавила Линдси.
— Линдси в первую очередь думала именно о вас.
Наступила неловкая пауза. Сэмюел, конечно, сказал чистую правду, но вместе с тем слишком явно подчеркнул очевидный факт: Линдси и Бакли принимали все свои решения с оглядкой на моего слабого здоровьем отца.
Бабушка Линн, встретившись глазами с моей сестрой, подмигнула.
— Мы тут с Хэлом и Бакли испекли мазурку, — сообщила она. — Еще у меня есть замороженная лазанья, хотите — разогрею.
Она поднялась с кресла, и моя сестра последовала ее примеру, вроде как собираясь помочь.
— С удовольствием отведаю вашего печенья, Линн, — сказал Сэмюел.
— «Линн»? Хорошенькое дело! — воскликнула бабушка. — Глядишь, ты и Джеку скоро начнешь говорить «Джек»?
— Все может быть.
Как только Бакли с бабушкой вышли из комнаты, Хэл заерзал.
— Сейчас мы там, общими усилиями… — пробормотал он.
Сэмюел и Линдси с отцом прислушивались к оживленной болтовне и звону тарелок. В углу громко тикали часы, про которые мама говорила: «наши антикварные ходики».
— Я и правда волнуюсь по любому поводу, есть такой грех, — произнес мой отец. — Сэмюел совсем не то хотел сказать, — вступилась Линдси. — Сэмюел молчал; я не сводила с него глаз.
— Мистер Сэлмон, — начал он после долгого молчания, еще не решаясь сказать «Джек», — я сделал Линдси предложение.
Линдси едва не задохнулась, но даже не взглянула в сторону Сэмюела. Она смотрела на моего отца.
В гостиную вошел Бакли, неся блюдо с квадратиками печенья; следом появился Хэл, у которого между пальцев свисали бокалы, а в другой руке была бутылка шампанского «Дом Периньон» урожая тысяча, девятьсот семьдесят восьмого года.
— От бабушки, по случаю окончания колледжа, — объявил Хэл.
Тут через порог перешагнула и бабушка Линн, которая несла только свой коктейль. В отсветах пламени льдинки заиграли, как бриллианты.
Но Линдси не замечала никого, кроме отца.
— Что ты скажешь, папа?
— Я скажу вот что, — с трудом проговорил он, выбираясь из кресла, чтобы пожать руку Сэмюелу. — О таком зяте можно только мечтать.
Бабушка Линн уловила суть:
— Господи, деточка моя! Поздравляю!
Даже Бакли запрыгал от радости, выбравшись из своей скорлупы. И только мне была видна тонкая, дрожащая нить между моей сестрой и отцом. Незримый шнур, грозивший затянуться петлей на шее.
В потолок выстрелила пробка.
— Ну, профессионал! — Это бабушка потрафила Хэлу, который разливал шампанское.
Среди общего ликования и несмолкающих бабушкиных тостов один лишь Бакли заметил мое присутствие под «нашими антикварными ходиками» — и уставился во все глаза. Ему разрешили выпить шампанского. От меня расходились воздушные флюиды. Кто-то протянул ему печенье. Он взял подрумяненный квадратик, но есть не стал. Его взгляд был прикован к моему облику, который нисколько не изменился: волосы расчесаны на прямой пробор, грудь по девчоночьи плоская, бедра почти не развиты. Он хотел окликнуть меня по имени: Но в тот же миг я исчезла.
