Иосиф Гольман - Счастье бывает разным
А еще он вполне мог не пожать руку подлецу. Легко. Причем — вне зависимости от занимаемой подлецом должности.
Мама в этих вопросах была более… флексибилити, что ли. Не то чтоб завзятая карьеристка, но… дочь дипломата. Теперь я нашла точное определение.
Папик сыном дипломата никаким боком не был и вполне мог с мягкой улыбкой и мягким голосом резануть матку-правду в любой адрес.
Про злило — сказала.
Теперь — про поражало.
Поражало меня то, как моя мамуля — несомненно, умнейшая женщина — не замечала, какое богатство свалилось ей в руки. Досталось без боя и без труда.
По праву соседства.
Теперь, став взрослой и получив кое-какой опыт семейной жизни, я догадываюсь, почему она этого не замечала. Наверное, именно потому, что без боя и без труда. А что легко находят, то легко и теряют.
И еще одну вещь я заметила, умудренная своими двадцатью тремя годами.
То, что мне нравится в моей мамуле, начинает бурно проявляться во мне самой. А то, что не нравится — причем очень, — начинает проявляться… тоже. Типа — яблоко от яблоньки…
Это же можно сказать про Вадьку. Братишка становится вылитый папуля. С одной стороны, это здорово. С другой — он же военный. А там лучше бы побольше взять от мамули.
С Вадькой эти мыслишки надо будет подробно обсудить.
Мне с ним всегда легко, почти как с папиком. Только брателло пока поглупее будет. Что, впрочем, никак не помешает нам, когда он приедет к новоявленному племяннику, пару дней безостановочно протрепаться.
Кстати, с чего вдруг все эти соображения пришли в мою голову?
Может, это Всевышний предупреждает меня: не гноби, Майка, комифранцуза Петю! Если он достался тебе без боя и без труда, это не значит, что за него не надо бороться.
А с чего Всевышний взял, что я его гноблю?
Просто характер у меня такой. С примесью мамулиного.
Но я постараюсь взять себя в руки и всегда помнить, что я не только мамина, но и папина дочка.
Эх, еще бы у родителей наладилось!
Я, конечно, проверчу не одну дыру в мамулиной голове, однако с ней никогда ничего нельзя сказать наперед. Да еще это чудовище — Басаргин…
И все же я надеюсь — мама одумается. Даже не одумается, а просто поймет, что такое — наш папик.
Если это чудо произойдет, то останется молиться за второе чудо — чтобы папа ее простил.
Ох, два чуда, похоже, многовато будет.
Впрочем, если Всевышний захочет — то и два чуда не предел.
Захоти, пожалуйста, Всевышний…
23
На дышашее испарениями субтропическое море стремительно опускались сумерки. Наверное, стало прохладнее, но стопроцентная влажность не давала ощущения отдыха от дневной жары.
Корабль, скользя над бездной, рассекал форштевнем спокойную штилевую воду. Днем она была темно-зеленой, сейчас — практически черной.
Впереди и левее, на удалении в пять кабельтовых, светилась ходовыми огнями «Диана» — относительно небольшой танкер, тысяч на шестьдесят водоизмещения. В отдалении, сзади и справа, шло еще одно судно, сухогруз под панамским флагом.
Разумеется, сейчас флаг был не виден, но Чистов-младший хорошо рассмотрел его днем.
И все равно Вадик до сих пор отказывался поверить в происходящее — он стоит на настоящем капитанском мостике настоящего корабля. Теперь уже именно корабля, а не судна: позавчера в открытом море опробовали пушку — точнее, двухорудийную зенитную установку — и крупнокалиберные пулеметы. Стрелковое оружие отстреляли еще раньше.
Все работало, кроме второй артиллерийской установки, прикрытой контейнером на корме, которую требовалось серьезно ремонтировать — Ефиму Аркадьевичу, похоже, подсунули брак.
Разбираться с сухопутным в принципе оружием Вадику долго не пришлось: алгоритмы действия одни и те же, разве что вооружение его МПК было несравнимо более мощным и современным.
Вокруг него — приборы. Не те, что были на его боевом корабле, и не те, что изучали в училище, но такие же понятные и такие же необходимые в открытом море.
С одной только системой пришлось разбираться отдельно — радаром, отслеживающим быстрые передвижения даже совсем маленьких, неприметных целей.
Рядом с крупным портом — когда только выходили в свой первый поход — включать такой прибор было бесполезно: экран рябил от засветок, а цифровой целеуказатель захлебывался от информации.
В открытом море — другое дело. С таким оборудованием можно было быть почти уверенным, что морские ночные тати, пираты двадцать первого века, не подкрадутся к их судну незамеченными.
Само судно Вадику понравилось с самого начала: небольшое, но прочно сделанное — японцы мастера клепать такие, — оно было вполне пригодно к океанскому плаванию. Особенно после того, как на деньги Береславского в трюмах были установлены дополнительные топливные танки.
Хотя у Чистова-младшего есть серьезные сомнения в том, что адмирал-профессор еще имеет хоть какие-то собственные деньги. Безумный проект высосал его целиком, и лишь кредит, полученный с помощью очередного друга, теперь — сингапурского, помогает их предприятию в прямом и переносном смыслах держаться на плаву.
Впрочем, Ефим Аркадьевич не унывает.
Он по десять раз в день бегает смотреть на карту, отсчитывая оставшиеся до пиратов морские мили. Возможно, ему кажется, что там их славный корабль ожидает нечто вроде разбойничьей выставки: выбирай, атакуй, стреляй, захватывай и получай выкуп.
Вадик частенько подтрунивает над боссом, но, во-первых, относится к нему тепло, а во-вторых, отдает себе полный отчет в том, что этот ненаигравшийся дядька вполне способен претворять в жизнь такие дела, о которых дисциплинированный и целеустремленный лейтенант Чистов даже мечтать побаивается. Не то что реализовывать их.
Кстати, он уже не лейтенант. Он — вице-адмирал флота страны, название которой пока так и не научился выговаривать, но чей флаг висит у них над кормой и на клотике коротенькой мачты. А также заместитель командующего флотом этой невеликой державы.
Ефим Аркадьевич даже табличку над его каютой повесил с реквизитами. И удостоверение дал. Хотя, на взгляд Вадика, на всем этом, как и на сверкающей золотом парадной форме, вполне можно было сэкономить. Глядишь, и кредит бы не понадобился.
