Иосиф Гольман - Счастье бывает разным
— Не мгновенно, — сказала Майка. — Недолго — да. Но не мгновенно. Анализ давно готов. — И замолчала.
— Но тебе страшно за ним идти, — закончил за нее Березкин.
Майка не возразила.
Значит — страшно.
— Давай рассмотрим эту ситуацию спокойно, — мягко начал Березкин. — Вариантов-то всего два. Первый — он твой отец. Ты будешь из-за этого меньше любить своего, как ты говоришь, папика?
— Вот еще! — фыркнула Майка. — Нет, конечно.
Как можно меньше любить такого папика?
— О’кей, — вбил ей в мозг успокаивающий серебряный гвоздик Петя. И начал потихоньку вбивать второй: — А если он не твой отец, то проблемы вообще не существует. Так или не так?
— Так, — вынуждена была согласиться Майка.
Иногда Березкин казался ей совсем-совсем пацаном, она даже чуть ли не материнские чувства начинала испытывать. А иногда — как сейчас или когда он вернулся с землетрясения — она чувствовала себя с ним младшей. И это чувство оказалось очень приятным. Комфортным.
— Ладно, психолог, — решив все же пройтись и тяжело поднимаясь со скамейки, сказала Майка, — убедил. Жизнь прекрасна и… — Майка хотела закончить фразу словом «удивительна», есть такой привычный оборот в русской речи, но вместо этого охнула и пошатнулась, а по ее ногам потекло что-то горячее.
Петя мгновенно подхватил ее и осторожно вновь усадил на скамью.
— Что с тобой? — Вот теперь он был испуган по-настоящему.
— Не знаю, — через силу ответила Майка. Она никогда раньше ничего подобного не испытывала. — Мне кажется, у меня кровь там ручьем течет.
— Ох ты господи, — выдохнул Березкин, нагнулся, приподнял ее подол и заглянул под платье.
— Что ж ты делаешь, черт! — выпалила Майка, но Петя уже поднимался и, похоже, чуть успокоенный. Но — только чуть.
— Это не кровь, — сказал он. — Летим в больницу. Может, у тебя воды отходят. Ты когда была у врача?
— Позавчера. Он сказал, еще недельку.
— И ты поверила мужчине? — К Пете возвращалось хорошее настроение. Или он перед ней выделывался, чтоб она не так пугалась? — Давай звони своим врачам. А еще лучше — сразу амбуланс вызывай.
Майка так и сделала, позвонив по выданному ей Дворой-Леей номеру. Это был амбуланс их района, волонтерский. Они приезжали, как правило, в пределах десяти минут.
В итоге приехали даже быстрее. Из большой машины — в Америке амбулансы похожи на грузовики с фургоном, здоровенные, с кучей оборудования — вышел Сэм, старший сын Дворы-Леи. Значит, сегодня его очередь дежурить.
Господи, как хорошо! Хоть кто-то свой. И еще такое совпадение — отличный знак: он ведь бизнесмен, на «Скорой» работает нечасто.
— Майя, ты решила ускорить процесс? — улыбнулся он в свою немаленькую, но аккуратную бороду.
— Ой, Сэм, не знаю. Я же в первый раз.
— Не бойся, все будет хорошо. Мама вчера за тебя записку носила.
Майка знала этот хасидский обычай. Они писали своим ушедшим в мир иной духовным лидерам — ребе — записки с просьбой помочь и оставляли их на могилах. В записках просили о здоровье, любви, детях, но не зазорно было и попросить чего-то материального.
Ей стало приятно, что Двора-Лея попросила своего цадика — на русский манер, святого, — чтоб тот, в свою очередь, попросил за нее у Всевышнего.
— А ничего, что я православная? — на всякий случай уточнила Майка. Она во всем любила точность, даже в таких вопросах и в такой момент.
— Ничего, — улыбнулся Сэм, помогая ей выбрать удобное положение и привязывая ее к носилкам, — Бог один. У вас ведь тоже так считают?
— Конечно, — успокоенно ответила она и закрыла глаза.
Амбуланс, подвывая сиреной, несся в больницу.
Майка с закрытыми глазами отсчитывала повороты. Еще несколько минут — и наступит момент истины. Она и боялась родов, и очень ждала их.
Теперь же, когда начали отходить воды, она вдруг стала бояться меньше: процесс пошел, его не остановить и не отложить, а значит — бояться уже нет смысла.
Главное — успеть вовремя, чтоб ребеночек родился здоровым.
Наконец, скрипнув мощными тормозами, амбуланс остановился и заглушил двигатель.
Майка открыла глаза и увидела добродушное лицо Сэма.
А еще — перепуганное лицо Пети Березкина.
Психолог, по-моему, так и не научился успокаивать сам себя. По крайней мере, с другими у него получается лучше.
Майка подмигнула ему, и Петя сразу повеселел.
Идти своими ногами ей уже не позволили.
Так, на каталке, сопровождаемая Сэмом и Березкиным, Майка въехала в самораздвижные стеклянные двери клиники.
Здесь она уже бывала.
Тут — помогут.
Первой подошла серьезная докторша-негритянка, перебросилась парой слов с Сэмом — некоторые измерения ей были сделаны еще в амбулансе. Потом — еще одна удача — подошел доктор Данько.
Ну, теперь можно расслабиться.
Ее поместили в отгороженный зеленой тканью закуток и дали пару минут отдышаться. Правда, предварительно обвешав датчиками и подключив к монитору. Потом, не снимая датчиков и прихватив с собой прибор, дружненько покатили в другое место. Майка поняла — в родильную палату. Или как там она у них называется.
Остановились на секунду у широких раскрытых дверей — остальное пространство было загорожено закрашенной белым стеклянной стеной с угрожающей надписью «Вход только персоналу». Сэм помахал ей — мол, все будет хорошо.
«Даже не поцеловал», — подумала Майка. Потом вспомнила, что им нельзя не только целовать чужих женщин, но и дотрагиваться до них.
Зато Березкин быстро поцеловал трижды: два раза куда-то в нос, а третий, если честно, в воздух — каталку уже повезли.
Но успел крикнуть:
— Майка, семь раз — в трех ситуациях.
Она поняла и улыбнулась.
Кое-что из не высказанного вслух Майка Чистова, дочь Владимира Чистова и Екатерины Воскобойниковой. Город Нью-ЙоркСколько себя помню, мне всегда было обидно за папика. Слишком многие из наших знакомых смотрели на мамулю как на героиню, а на него — как на… домработницу, что ли. Нет, его, конечно, уважали. Да мама и не стала бы общаться с теми, кто выказал бы ее мужу открытое неуважение. Однако ключевые слова здесь — ее мужу.
Сам по себе Владимир Сергеевич Чистов, похоже, и в маминых глазах не имел сколь-нибудь заметной значимости. Это меня всегда злило и поражало.
Злило — потому что наш папик, пожелай он, мог бы добиться успехов на любом поприще. Ну, может, кроме политики — маминого куража и желания влезть в гущу событий у него действительно не было.
