Джонатан Троппер - Дальше живите сами
Пол достает свою старую перчатку и начинает разминаться, бросая Хорри легкие мячи и покручивая руку в плечевом суставе, чтобы расслабить мышцы. Даже сейчас, после стольких лет, его движения изящны и уверенны, а тело при броске пружинит, как бы выстреливает мяч. Стояк перебирает биты, благо в снаряжении недостатка нет, а потом встает перед сеткой, вбуривает сандалии поглубже в траву, готовясь принять удар, и делает пару тренировочных взмахов. И вот, наконец, Дэн встает за Хорри и, не вынимая изо рта сигареты, командует:
— Мяч в игру!
Первая подача Пола идет мимо, за пределы площадки, и Стояк, поняв это вовремя, даже не дергается. Дэн присуждает ему очко. Второй мяч летит слишком низко, но Стояк все-таки пытается его отбить. Неудачно.
— Один — один.
Пол, недовольный своими подачами, качает головой. Прохрустывает шейные позвонки, подергивает плечами и снова готовится бить. Мгновенный удар, прямой и сильный, отправляет мяч в перчатку Хорри прежде, чем Стояк успевает шевельнуться.
— Два у питчера!
Болельщики аплодируют, свистят. Их лучшие годы давно позади, все они — заматеревшие тупые боровы. Трейси и Элис тоже выходят к нам во двор, за ними — жена Стояка и несколько зашедших пособолезновать гостей. Все рады внести разнообразие в траурную рутину. Пол задевает своей перчаткой травмированное плечо и чуть морщится: боль, видимо, ощутимая. Его следующая подача идет дугой поверху, и Стояк, достав до мяча, загоняет его в сетку.
— Попался! — кричит Стояк. — Теперь я тебя сделаю.
Пол снимает перчатку и долго, с минуту, растирает плечо, стараясь не морщиться от боли.
— Пол, — говорит Элис. — Хватит на сегодня.
Врачи говорили, что все его связки стянуты, как заветрившийся сыр, а мышцы оторваны от костей. Они, конечно, сделали все, что могли, собрали руку заново, и она работает, но при сильных бейсбольных ударах порванные, а потом резаные-перерезанные скальпелем ткани не держат нагрузку.
— Все хорошо. Еще разок, — говорит он.
— Тут-то тебе и хана, — азартно подхватывает Стояк.
Элис горестно покачивает головой.
Спортсмены, они такие. Всегда норовят потягаться силой, их не остановит никто и ничто — ни сердитые жены, ни развороченные собакой плечи. Они не отступают. Если победит Пол, Стояку будет не до шуток, он расстроится всерьез. А если Стояк одержит верх, Пол будет переживать потом много дней. Ничьих тут не бывает, дружба победить не может.
Пол возвращается на прорезиненное возвышение для подачи, по-прежнему потряхивая плечом и прокручивая шею. Потом наклоняется и глубоко вдыхает, втягивая в себя ровно столько воздуха, сколько надо, не больше и не меньше. Хорри постукивает по своей перчатке. Стояк, махнув битой, ставит ноги пошире и замирает. Все давно потные, игра идет всерьез, о шиве никто даже не вспоминает.
— Даже я готов подтвердить, что ты — гребаный идиот, — ворчит Филипп себе под нос. — А раз так, значит, такой ты и есть.
Пол пружинно распрямляется и вдруг — издает истошный крик и бьет раньше времени, на долю секунды, но раньше, и мяч летит жестко, как ядро, прямо в лицо Стояку. Оба соперника падают на колени: Пол — сжимая плечо от дикой боли, Стояк — закрывая белыми перчатками залитое кровью лицо. Жена Стояка, взвизгнув, кидается на помощь мужу. Элис, вне себя от гнева, сначала делает вид, что всем поделом, но потом бросается за сетку, к Полу. Помогает ему встать, что-то спрашивает шепотом. До меня вдруг доходит, что они любят друг друга, по-настоящему любят… Странно, почему меня это так удивляет? Стояк тоже встает, Дэн и Эмили поддерживают его под руки. Хорри стягивает маску и спрашивает:
— А чья это была светлая мысль?
Пол с некоторой робостью идет к Стояку — извиняться. Но они оба — мачо. Поэтому они мужественно подбадривают друг друга, похлопывают по спине, по заднице — короче, никто тут обиды не держит. Кто-то притаскивает из морозильника пакет со льдом, чтобы приложить к распухшему от удара лицу Стояка. Может, они и тупые качки, но с моральным кодексом. И этим кодексом нельзя не восхищаться. Жаль, что все людские конфликты не решить, пробурчав что-то нечленораздельное и шлепнув друг друга по заднице.
Глава 36
Парад подержанной плоти продолжается. Сидя на низеньких стульчиках, мы начинаем испытывать извращенное пристрастие к голым ногам, которые маячат у нас перед глазами целыми днями. Некоторые мужчины приходят в брюках, и мы готовы благодарить их за это по гроб жизни. Но за окном конец августа, в наших краях еще жарко, поэтому большая часть мужчин является в шортах, и мы вынуждены любоваться бледными лысыми ногами с дряблыми икрами и набухшими выпуклыми венами, похожими на червяков: под кожу попали, а дороги обратно не нашли. У людей, которых природа наградила большей выносливостью, сохранились кое-какие остатки мускулатуры, но эти ноги чаще всего подпорчены множеством хирургических шрамов — у кого на коленках, у кого — по бокам, от ангиопластики. Особое адское испытание для сидящих шиву — ноги стариков в сандалиях. С какой же гордостью демонстрируют они эти толстые, ороговевшие ногти, темные и изъеденные грибком… Женский контингент являет куда большее разнообразие: некоторые экземпляры сохранились очень даже неплохо, но у других кожа похожа на жеваный целлофан и висит прямо на костях, а у третьих синюшные слоновьи ноги с красной паутиной вен совершенно заплыли жиром… Воистину, для шивы надо придумать форменную одежду.
Приезжают мои приятели с радио, еще недавно мы работали вместе на программе. Коротышка Джеф — один из сценаристов. Он лохматый, волосатый и оттого всегда выглядит неопрятно. Кенни — инженер, а еще он бывший музыкант и поездил по стране с разными группами. Обе руки, до локтей, у него в цветных татуировках, а длинные светлые волосы делают его похожим на идола молодежи восьмидесятых, не хватает только гитары наперевес. Мы с ним приятельствовали, болтали в комнате для отдыха, — обсуждали чужие шоу и плей-листы, сочувствовали Джефу, который злился на Уэйда, вечно перевиравшего его лучшие реплики. Иногда после эфира Кенни сворачивал косячок, и мы расслаблялись прямо в монтажной, а он играл на гитаре. С тех пор как я хлопнул дверью на студии, я ни того, ни другого не видел, и вот они входят. Оба перепуганные, подавленные. Я на самом деле очень тронут.
— Привет, — говорит Джеф, когда они усаживаются. — Очень тебе сочувствую.
— Мои соболезнования, братан, — добавляет Кенни.
— Спасибо, ребята. Как дела на студии?
— Да все как обычно, каждый день в дерьме, — констатирует Джеф.
