Джоанн Харрис - Джентльмены и игроки
Довольно много крови.
Это было ясно с самого начала, и, несмотря на принятые меры предосторожности, костюм придется сдать в чистку.
Не воображайте, что мне это доставило удовольствие, на самом деле насилие мне отвратительно, и было бы куда приятнее, если бы Коньман разбился насмерть, упав с высоты, или подавился орехом — что угодно, только не такой примитивный и неряшливый способ. Но все же это решение, и притом удачное. Однажды Коньман сам признался, что жить ему не дадут; и потом, он нужен мне для следующего шага.
Приманка, если хотите.
Я беру на минутку его сотовый, вытерев влажной травой. Потом выключаю и кладу в карман. После этого накрываю лицо Коньмана черным пластиковым пакетом (у меня в машине они лежат всегда, на всякий случай) и закрепляю скотчем. То же делаю с его руками. Сажаю его в сломанное кресло у костра и подпираю тело пачкой журналов, перевязанных веревкой. Теперь он выглядит точно так же, как другие чучела, ждущие своего часа у незажженного костра, хотя некоторые из них даже реалистичнее.
Пока я работаю, мимо проходит старик с собакой, приветствует меня, собака лает, и они идут дальше. Они не замечают крови на траве, а что касается самого трупа — давно известно, что, если не вести себя как убийца, никто и не заподозрит тебя, невзирая на любые улики. Если я когда-нибудь решу заняться грабежом (может, и займусь в один прекрасный день — хочется думать, что на тетиве у меня не одна стрела), то надену маску, полосатый свитер и возьму большую сумку с надписью «Награбленное». Если меня увидят, то решат, будто я иду на маскарад. Люди очень мало что замечают, особенно у себя перед носом.
Эти выходные захотелось отметить пожаром. В конце концов, традиция.
Оказалось, что Привратницкая прекрасно горит, несмотря на вечную сырость. Жаль только, что новый смотритель — Шаттлуорт, кажется, — еще не переселился. Но, учитывая, что дом пуст, а Джимми отстранен от работы, время было самое подходящее.
В «Сент-Освальде» есть видеокамеры, хотя бóльшая их часть сосредоточена у центральных ворот и внушительного входа Даже хотелось рискнуть — предположить, что видеонаблюдения у Привратницкой нет. И все же для маскировки я надеваю мешковатый верх с капюшоном. Любая камера покажет просто фигуру в капюшоне с двумя канистрами без наклеек и школьным ранцем на плече, бегущую вдоль ограды к Привратницкой.
Влезть в дом легко. Труднее с воспоминаниями, которые словно сочатся из стен: запах отца, кислятина, призрачный аромат «Синнабара». Большая часть мебели принадлежала «Сент-Освальду». Она все еще здесь: кухонный шкаф, часы, тяжелый обеденный стол и стулья, которыми мы никогда не пользовались. Бледный прямоугольник на обоях в гостиной — когда-то отец повесил там картинку (сентиментальную репродукцию маленькой девочки с куклой) — неожиданно резанул меня по сердцу.
Все это непостижимым образом напомнило дом Роя Честли, с рядами школьных фотографий, улыбающихся мальчиков в поблекших формах, юных мертвецов, замерших в радостном предвкушении. Это было ужасно. Даже хуже — банально. Мне представлялось, что я буду неспешно и счастливо расплескивать бензин по старым коврам, по старой мебели. А вместо этого я тороплюсь, как жулик, и убегаю, чувствуя себя подлейшей тварью, преступившей границы, впервые с того самого дня, когда это прекрасное здание явилось мне, сияя на солнце окнами, и стало моей мечтой.
Этого Леон не понимал никогда. Он никогда по-настоящему не видел «Сент-Освальда», его величие, его историю, его высокомерную правоту. Для него это была просто школа: парты, чтобы на них вырезать, стены, чтобы рисовать граффити, учителя, чтобы их доводить или вообще не замечать. Как же ты не прав, Леон. Так по-детски, так губительно не прав.
Привратницкая загорелась, но это меня не обрадовало. Даже наоборот, пока резвилось и рычало ликующее пламя, ко мне подкрались угрызения совести, самой жалкой и бесполезной из всех эмоций.
К тому времени как подъехала полиция, все следы маскарада были аккуратно удалены: мешковатая толстовка с капюшоном сменилась более подобающей одеждой, и теперь можно сколько угодно общаться с полицейскими, рассказать им все, что они хотят услышать (про парнишку в капюшоне, убегающего с места происшествия), и позволить им обнаружить канистры и брошенный ранец. Приехали пожарные машины, и я отхожу в сторону, чтобы они делали свое дело. Нельзя сказать, что им осталось много работы.
Школьная забава, скажет «Икземинер»: опасная проделка в честь Хэллоуина, обернувшаяся преступлением. Шампанское немного выдохлось, но я все равно его пью, делая попутно несколько обычных звонков с телефона, позаимствованного у Коньмана, под залпы фейерверков и вопли юных гуляк — ведьм, духов и вампиров, — доносящиеся с улицы.
Если сесть справа у окна, можно увидеть Дог-лейн. Интересно, сидит ли Честли у своего окна в эту ночь, пригасив свет и задернув занавески? Он ждет неприятностей, это уж точно. От Коньмана или кого-то еще — «солнышек», дýхов. Честли верит в привидения — еще бы, — а сегодня ночью они особенно сильны, подобно воспоминаниям, вырвавшимся на свободу, чтобы охотиться на живых.
Пусть охотятся. Мертвые им не слишком интересны. Мой же вклад — небольшая палка в старые колеса «Сент-Освальда» — уже сделан. Назовите это жертвоприношением, если хотите. Расплатой кровью. Если уж это их не удовлетворит, то не удовлетворит ничто.
3Школа для мальчиков «Сент-Освальд»
Понедельник, 1 ноября
Какой кошмар. Просто вселенский кошмар. Я, конечно, видел вечером пламя, но думал, что это ежегодный костер Гая Фокса, правда на несколько дней раньше и чуть подальше от обычного места. Потом я услышал пожарные сирены и сразу понял, что мне нужно туда. Это было так похоже на прошлый раз: я вспомнил вой сирен в темноте, Пэта Слоуна, похожего на обезумевшего кинорежиссера со своим чертовым мегафоном…
Когда я вышел из дома, подмораживало. Хорошо, что надел пальто, а шею надежно укутал клетчатым шарфом — рождественский подарок одного мальчика, сделанный в те времена, когда ученики еще были на такое способны. В воздухе приятно пахло дымом, туманом и порохом, и, хотя было поздно, компания играющих в «Угости или получишь» спешила по аллее с сумкой сладостей. Один из них — маленькое привидение — бросил походя обертку, кажется, от «сникерса», и я машинально нагнулся, чтобы ее подобрать.
— Эй, ты! — пустил я в ход свой колокольно-башенный голос.
Маленькое привидение — мальчонка лет восьми-девяти — остановилось.
