Юрий Поляков - Грибной царь
…Через месяц перекрытия не выдержали то ли самого бассейна, то ли набившихся в него участников знаменитых на всю Москву оргий. Из трещины вода потоком хлынула в нижнюю квартиру, где обитал тоже очень популярный человек — известный правозащитник и член комиссии по помилованию. Вся страна знала и уважала этого кристально честного бессребреника, лет пятнадцать подряд появлявшегося на телеэкранах в одном и том же обтрепанном пиджачишке, застиранной сорочке и черном галстучке со стеклярусным узором, какие в шестидесятые годы носила провинциальная гуманитарная интеллигенция. Правозащитник потребовал выплатить ему стоимость испорченного водой узорного паркета, набранного из семидесяти шести ценных пород деревьев, включая карельскую березу, паросский кипарис и розовый ливанский сандал. Певец, живший тогда с популярным адвокатом, переадресовал претензии к фирме «Сантехуют», якобы не выполнившей необходимых расчетов, но Волванец тоже не зря ел свой хлеб: он вчинил иск с компенсацией ущерба строительной фирме «Домедика», не обеспечившей элитный дом надежными перекрытиями. Однако «Домедика», не будь дурой, объявила в суде, что по всем инженерным расчетам пол тяжесть бассейна должен был выдержать, и перевела стрелки на Очаковский завод железобетонных изделий, поставлявший стройматериалы. Завод в ответ потребовал провести следственный эксперимент: то есть снова наполнить бассейн водой и посадить туда столько же людей, сколько купалось в нем на момент катастрофы. Но от проведения эксперимента наотрез отказался правозащитник, который уже восстановил уникальный паркет и даже добавил в гостиную инкрустацию из индонезийского палисандра. Однако компенсацию он продолжал требовать с маниакальной принципиальностью, свойственной всем бессребреным правозащитникам.
В сущности, ничего такого уж страшного в этой публикации не было, если бы в эти дни не решался вопрос с подрядом на «Фили». Ну, напечатали бы через неделю в «Вечерке» статейку о том, откуда у скромного правозащитника со стеклярусным галстуком деньги на такой пол, какой, наверное, не мог себе позволить даже висящий на стене государь император. И пусть отмазывается! Но Порховко, сволочь, все верно рассчитал: именно сейчас, когда решается вопрос с контрактом, лучше, чтобы про тебя вообще ничего не сообщали в газетах — ни хорошего, ни плохого. Напишут гадость — чиновники сразу забеспокоятся: если пресса ругает, следовательно, тебя кто-то, могучий, очень не любит. Следовательно, надо на всякий случай взять с тебя побольше. А если вдруг расхвалят — чиновники решат, что ты сам и проплатил. Ну, действительно, станет нормальный журналист хвалить или разоблачать задаром? Ясно: не станет. У него других дел полно.
А зачем ты, спрашивается, пробашлял? Значит, у тебя проблемы. А если проблемы, брать с тебя надо вдвое или втрое!
— Как? Сильно? — самодовольно спросил главный редактор, дождавшись, пока Михаил Дмитриевич осилит материал.
В статье правда и вранье переплелись с такой достоверной виртуозностью, что по прочтении «Сантехуют» хотелось уничтожить, стереть с лица многострадального нашего Отечества. Особенно удалась концовка: «Как жаль, что до сих пор нет огромного унитаза, куда можно было бы ссыпать всех этих сантехнических жуликов, нажать рычажок смыва и жить спокойно!»
— Ну и гад же ты, Порховко! — упрекнул Свирельников. — Тут же все переврано!
— Ты можешь это доказать?
— Легко! — Михаил Дмитриевич вынул и отсчитал десять стодолларовых бумажек.
— Ты за кого меня принимаешь? Убери сейчас же!
Директор «Сантехуюта» вздохнул и добавил еще пять купюр.
— Ты меня разве не понял? — начал показательно свирепеть Порховко.
— Это гуманитарный взнос…
— Да на хрена мне твой гуманитарный взнос!
— А что тебе нужно?
Главный редактор встал, прошелся по кабинету, как-то особенно задержавшись возле диплома «За честь и мужество». У Свирельникова появилось нехорошее предчувствие: или руководитель «Колокола» вдруг стал кристально честен, что маловероятно, или он — скорее всего — решил нагреть «Сантехуют» по-настоящему!
— Тут к нам побратимы из «Филадельфийского колокола» прилетали, — после пространного молчания начал Порховко. — Журналисты. Знаешь, по сравнению с моими писаками просто дебилы. Вообще удивительно тупая нация! Мы на пять голов выше! Но вот ты объясни: если мы такие умные, почему у нас всегда грязные сортиры? Даже на Красной площади! Почему они своих негров и индейцев приучили не гадить мимо? А мы, наследники Толстого и Достоевского, никак сами не научимся? Поверишь, просто готов был сквозь землю провалиться! Прямо больной ходил. Ты меня понял?
— Понял, — кивнул Михаил Дмитриевич, скорбно осознав, что снятие статьи из номера обойдется ему гораздо дороже, чем он рассчитывал.
— Вот и хорошо! — Порховко нажал кнопку селектора. — Людочка, Леню ко мне. Быстро! — Потом повернулся к Михаилу Дмитриевичу: — Ты сегодня в польское посольство идешь?
— А что там?
— Прием в честь юбилея разгрома москалей то ли под Конотопом, то ли еще где-то… Забыл.
— Нет, не иду.
— Зря! Вся интеллигенция будет. И стол у них всегда хороший. Не то что у французов. Запредельные жмоты: икру искусственную подают. Представляешь?
— Лучше всего в белорусском посольстве кормят.
— Это — да. Но к ним ходить неприлично. Западники узнают — ни на один прием больше не позовут.
Появился Леня, толстенький бородач, судя по хмурой озабоченности, ответственный секретарь. В руках у него был рабочий оттиск газетной полосы.
— Снимаем из номера «Сантехнический триллер»! — распорядился Порховко.
— Поздно. Полоса подписана! — сказал тот как отрезал.
— Поздно, брат! Извини! — развел руками главный редактор, виновато глядя на пострадавшего. — Надо было раньше приезжать!
— Неужели ничего нельзя сделать? — как можно жалобнее спросил Свирельников, понимая: все это разыгрывается нарочно, чтобы, так сказать, оправдать будущие затраты.
— Лень, я тебя умоляю! — проникновенно попросил Порховко.
— Нарушение графика… — уже мягче возразил ответсек.
— Слушай! Надо людям помочь. И они нам помогут.
— Сушилки для рук поставите? — уточнил осведомленный Леня.
— Поставим! — кивнул Свирельников.
— С фотоэлементом?
— С элементом.
— Ладно, что-нибудь придумаю! А что вместо?
— Рекламу? — предположил Порховко.
— Ага, где я возьму рекламу в пять часов вечера?
— А что есть из «заиксованного»?
— «Аспирин-Смерть».
— Это про «Союзфармимпорт»? — спросил главред, нахмурившись специально для Свирельникова.
