Чарльз Буковски - Хлеб с ветчиной
— Не боишься подмочить репутацию, Бойд, если тебя увидят в моей компании?
— Я позабочусь о свой репутации.
— Ну хорошо. В чем дело?
— Чинаски, это останется между нами, договорились?
— Договорились.
— Знаешь, я не верю в то, что ты говоришь и что делаешь.
— Ну и?
— Но я хочу, чтобы ты знал, если вы победите и у нас, и в Европе, я с удовольствием приму вашу сторону.
Все, что я мог, это рассмеяться ему в лицо.
Он еще долго смотрел мне вслед. Никогда не доверяйте человеку с холеными усиками…
Были у меня и немногие последователи. Выходя из класса Современной истории, я наткнулся на Плешивого. Он стоял с парнем высотой в пять футов и в три фута шириной. Необычно круглая голова с еле заметными ушами вырастала у этого парня прямо из могучих плеч. Волосы коротко стрижены. Глаза как горошины. И тонкие мокрые губы.
«Ебаный в рот, — подумал я, — убийца!»
— ПРИВЕТ, ХЭНК! — заголосил Плешивый.
— Я думал, мы в разводе, Ла Кросс.
— Брось! Нас ждут великие дела!
Господи! И Плешивый туда же!
Почему идея Господствующей Расы привлекает только умственных и физических уродов?
— Познакомься, это Игорь Смирнов, — представил Плешивый громилу.
Мы сошлись в рукопожатии. Смирнов крепко стиснул мою руку. В нем чувствовалась недюжинная сила.
— Отпусти, — предложил я, — или мне придется сломать твою отсутствующую шею!
Игорь отпустил.
— Я не верю мужикам, если у них слабое рукопожатие. Ты что, не можешь как следует пожать руку?
— Я ослаб за сегодня. На завтрак хлеб подгорел, а в обед я пролил свое шоколадное молоко.
— Что это он несет? — спросил Игорь у Плешивого.
— Не обращай внимания. Это у него такой стиль.
Игорь снова посмотрел на меня.
— Мой дед был белогвардейцем в России. Во время революции красные убили его. Я должен отомстить этим ублюдкам.
— Понимаю.
— Эй, Фэнстер! — крикнул Плешивый проходившему мимо студенту.
Фэнстера звали Боб, он подошел. Мы все обменялись рукопожатиями. Я снова не усердствовал. Я вообще не любил тискать руки. Боб сообщил, что где-то в Гленделе состоится сбор членов партии «Америка для Американцев». Он являлся представителем от нашего колледжа. Когда Боб ушел. Плешивый прошептал мне на ухо:
— Они — Нацисты!
Мы договорились встретиться у дома Плешивого. Игорь приехал на машине, с собой у него был галлон рома. Мы забрались на заднее сиденье. Игорь рванул, и мы пустили бутыль по кругу. Русский вел машину, как танк, прямо на красный свет. Люди сигналили и давили на тормоза, а потомок белогвардейца наводил на них черный пистолет — муляж.
— Слышь, Игорь, покажи Хэнку свой пистолет, — попросил Плешивый.
Игорь передал мне подделку. Я осмотрел.
— Класс! — сказал Плешивый. — Он вырезал его из дерева и покрыл черной мастикой. Выглядит как настоящий, правда?
— Да, — согласился я. — Он даже дырку просверлил в стволе. Здорово, — сказал я Игорю, возвращая его игрушку.
Отхлебнув рому, я отдал бутылку Плешивому. Он посмотрел на меня и гаркнул:
— Хайль Гитлер!
Мы прибыли последними. Это был большой красивый дом. У входа нас встретил улыбчивый жирный парень по имени Ларри Кирли. Похоже, единственное, чем ему доводилось заниматься в своей жизни, это пожирать жареные каштаны. Впрочем, родители его производили приятное впечатление. Мы проследовали за Ларри по всему огромному дому, затем стали спускаться по темной лестнице. Я ничего не видел, кроме плеч и головы Кирли. Что и говорить, парень был откормлен на славу, да и выглядел умнее, чем Плешивый, Игорь, да и я. Может, здесь я почерпну что-нибудь полезное?
Мы оказались в подвале. Там уже был Фэнстер — он кивнул нам — и еще семь неизвестных мне личностей. Ларри прошел к столу, который стоял на возвышающейся платформе, а мы расселись на свободные стулья. Ларри встал у стола; за его спиной, на стене, висел огромный американский флаг. Ларри вытянулся и произнес:
— Сейчас мы поклянемся в верности на флаге Соединенных Штатов Америки!
«Бог ты мой, — подумалось мне, — я не туда попал!»
Мы встали и поклялись, но после слов: «Клянусь в верности…» я остановился. Не хотел я никому клясться.
Мы сели, и Ларри стал вещать. Он объяснил, что поскольку это было наше первое собрание, то председательствовать будет он. После двух-трех встреч, когда мы узнаем друг друга поближе, то можно будет переизбрать председателя, если мы захотим. Ну, а пока…
— Здесь в Америке мы имеем два явления, угрожающих нашей свободе. Это — коммунистический бич и засилье черных. Чаще всего они действуют рука об руку. Мы, истинные американцы, будем собираться здесь, чтобы противостоять бичу коммунизма и «черной» опасности. Дело дошло до того, что ни одна приличная белая девушка не может пройти по улице, чтобы к ней ни пристал черный самец!
— Мы будем убивать их! — вскочил Игорь.
— Коммунисты хотят поделить наши капиталы, которые зачинали наши предки и которые преумножают наши отцы. Они хотят раздать наши деньги черным, гомосексуалистам, бродягам, убийцам и попрошайкам, которые шныряют по нашим улицам!
— Мы перебьем их!
— Их нужно остановить.
— Мы будем вооружаться!
— Да, мы будем вооружаться! Мы будем собираться здесь и разработаем генеральный план спасения Америки!
Заговорщики воодушевились. Двое или трое прокричали «Хайль Гитлер!». Наконец настало время всем познакомиться поближе.
Ларри выставил холодное пиво, мы стояли маленькими группами и трепались. Ничего значительного сказано не было, за исключением того, что мы пришли к общему соглашению о необходимости практических занятий в военном деле, дабы свободно владеть оружием, когда наступит решающий момент.
На обратном пути мы заехали к Игорю, его родителей дома не было. Он достал сковородку, бросил на нее четыре куска масла и поставил на плиту. Затем вылил ром в большую кружку и тоже стал подогревать.
— Вот что пьют настоящие мужики, — сказал он и посмотрел на Плешивого. — Ты мужик, Плешивый?
Плешивый был уже пьян. Он стоял по стойке смирно, руки по швам.
— ДА, Я МУЖИК! — прокричал бедолага и заплакал. Слезы текли градом, а он все твердил:
— Я МУЖИК! ХАЙЛЬ ГИТЛЕР!
Игорь взглянул на меня.
— А ты?
— Не знаю. Ром готов?
— Не нравишься ты мне. Я не верю, что ты из наших. Может, ты шпион? Вражеский агент?
— Нет.
— Значит, ты наш?
— Черт его знает. Только в одном я уверен на все сто.
— В чем?
— В том, что ты мне тоже не нравишься. По-моему, ром готов?
