Филип Сингтон - Зоино золото
Через час кружения по кварталу он вылез из машины у низкого S-образного здания, втиснутого между футбольным полем и насыпью автострады. Перед домом была небольшая игровая площадка, кичившаяся двумя искусственными горками, парой ободранных качелей и пластмассовых желобов и полным отсутствием ребятишек. Эллиот напомнил себе, что сегодня учебный день, а с наступлением оттепели ветер стал особенно сырым и промозглым.
У входа в корпус «С» висела дощечка со звонками, но кнопки, похоже, не работали. Дверь была приоткрыта. Он толкнул ее и вошел в узкий коридор, глаза не сразу привыкли к царящему внутри полумраку. Пахло плесенью и дезинфицирующим средством. Он начал подниматься по лестнице, изучая облезшую краску и щербатые бетонные стены. Где-то наверху работал телевизор, приглушенные голоса и аплодисменты отдавались эхом. Опрокинутый трехколесный велосипед без переднего колеса, рядом — пустая бутылка из-под растительного масла. Эллиот уже начал сомневаться, туда ли он попал, гадая, не ошиблась ли Зоя в адресе. Он не мог представить ее в подобном месте ни на каком жизненном этапе, ее, учившуюся вместе с великими княжнами, дочь владельцев фабрик и железных дорог.
С другой стороны, каждый может опуститься. Он же опустился, опускается, по всем объективным меркам. Возможно, это то, что его ждет. Возможно, истинная причина его пребывания здесь в том, чтобы мельком заглянуть в собственное будущее. Безумная мысль угнездилась в его желудке твердым нерастворимым комком.
На двери, ведущей, судя по всему, в девятую квартиру, номера не было. Он нерешительно постучал и услышал детский плач, затем постучал еще раз, громче. Кто-то мелькнул за дверным глазком.
— Миссис Пальмгрен?
Дети Моники Фиск носили фамилию Пальмгрен, по-видимому, отцовскую.
Скрип резиновых подошв по линолеуму. Дверь открылась. За цепочкой появилось сердитое бледное женское лицо.
— Прошу прощения. Я ищу дочь Моники Фиск, Клару. Я не ошибся адресом?
На плече у женщины лежал ребенок. Босая пухлая ножка в грязном мультяшном носке свисала ей на грудь.
— Она еще не вернулась.
Интересно, это внучка Моники? По возрасту подходит, дет двадцать пять иди около того. Красивое, открытое лицо, но под глазами темные круги, а короткие светлые волосы слиплись сосульками. Сам Эллиот постарался привести себя в божий вид. Он побрился и даже выстирал рубашку и погладил ее на кухонном столе. Впечатление портили только царапины на лице.
— Я здесь из-за подруги ее матери. Зои Корвин-Круковской. Художницы.
Лицо девушки не выразило никаких эмоций.
— Я насчет картин.
Ребенок захныкал. Крошечная ладошка вяло ухватилась за подбородок девушки. Она явно понятия не имела, о чем говорит Эллиот. Внезапно он почувствовал себя идиотом. Мимо. Какое отношение могут иметь картины к подобному месту? Какая между ними может быть связь? Девушка, должно быть, считает его сумасшедшим. Безумцем, забредшим с улицы.
— Вы не могли бы сказать миссис Пальмгрен, что я заходил? Вот.
Он порылся в карманах в поисках блокнота и ручки, думая, что лучше всего оставить номер своего мобильного. Но прежде чем он начал писать, внизу на лестнице послышались тяжелые шаги, а затем женский голос, раздраженно бормочущий что-то себе под нос.
— Это она, — сказала девушка и сняла дверь с цепочки.
Клара Пальмгрен, похоже, искренне хотела помочь. Это была почтенная грузная дама за шестьдесят, ее осветленные волосы были завиты на макушке в тугие пуделиные кудряшки. Она сидела напротив Эллиота на оранжевом диване, пока он рассказывал о своем исследовании и о большой выставке, запланированной на лето. Незаметно было, чтобы она считала его сумасшедшим. Более того, она слушала, вежливо кивала, поглаживала и теребила обивку дивана, как заядлый курильщик. На столике рядом с ней стеклянные пресс-папье соседствовали со скудной коллекцией семейных фотографий: тощий мальчишка с уродливой стрижкой в стиле 70-х, стоящий у бассейна; Клара в желтом платье с маленькой девочкой, по-видимому дочерью. Было и одно черно-белое фото: студийный портрет самой Клары, снятый лет сорок назад. Бросалось в глаза отсутствие мужчин: никаких свадебных фотографий, никаких счастливых пар. Если у Клары Пальмгрен и были спутники жизни, их лица стерлись, в прямом и переносном смысле. То, что она сохранила девичью фамилию, только подтверждало эту теорию.
Он пока не стал упоминать о завещании. Боялся, что мысль о возможной фальшивке повлияет на ее слова. Она может заявить, что была более близка с Зоей, чем на самом деле.
— Вы хорошо ее помните? Я знаю, что они с вашей матерью были подругами.
Клара нахмурилась.
— Помню?..
— Зою. Зою Корвин-Круковскую.
Она покачала головой. Ее дочь ретировалась на кухню — вероятно, приготовить им кофе.
— Вы уверены? А она вот определенно помнила вас. И вашего брата.
— Моего брата? Мартина?
— Мартина, да.
Она посмотрела на замызганные окна.
— Мартин теперь живет за городом, — сообщила она, словно это что-то объясняло.
Эллиот попытался освежить ее память. Это ценные картины, значительная часть коллекции работ Зои. Вряд ли она стала бы оставлять их незнакомым людям.
— Может, расскажете, когда в последний раз ее видели? Начните с этого.
— Русскую леди?
— Зою, да.
— Не уверена, что вообще ее видела. — Клара беспомощно пожала плечами. — Может быть, в детстве. Не знаю.
До Эллиота дошло, что в действительности она понятия не имеет, зачем он пришел. Она никогда не слышала о Зое Корвин-Круковской. Он назвал имя ее матери, Моники, и она впустила его, потому что на преступника он не походил, и, может быть, потому, что у нее не так уж часто бывали гости. Вот и все.
Она, должно быть, заметила смятение на его лице. Клара сложила руки на коленях и понизила голос.
— Видите ли, мы с матерью не были близки. По крайней мере, долго не были. Нас с братом вырастил отец, Кристоффер Пальмгрен.
— Отец? Могу я узнать почему?
Клара задумалась, потом снова пожала плечами.
— Она… бросила нас. Когда мы были совсем маленькими. Мне было года три-четыре. Мартину — лет шесть. Она уехала во Францию. Полагаю, у нее там был роман.
— Не знаете с кем?
Клара слегка качнула головой, словно не была уверена, знает или нет.
— Имени я никогда не слышала. В любом случае все это недолго продолжалось.
— Вы сказали, во Францию. Когда именно это произошло?
— Перед самой войной. — Она склонила голову набок, размышляя. — Не думаю, чтоб она была счастлива, моя мать. Она всегда хотела живой… иной жизни. Отец говорил, что в юности она попала под дурное влияние.
— Дурное влияние?
— Безнравственные люди. Сумасброды. Тогда у нее было немного денег, семья оставила. Но она все истратила.
— Она вернулась?
— В Швецию? О да. Когда уже была в возрасте. Мы виделись с ней несколько раз. Мартин — чаще, чем я. А потом она умерла.
Она смотрела на потертый узорчатый коврик на полу и тихонько кивала каким-то своим мыслям.
— Отчего умерла ваша мать?
Клара не отрывала взгляда от коврика.
— Рак. В феврале 81-го. — Просияв, она посмотрела на Эллиота. — Возможно, ваша русская леди приходила на похороны. Помнится, там были люди, которых я не знала. Вообще-то таких было большинство. — Ее улыбка погасла. — Думаю, вам лучше поговорить с Мартином.
— Где ваш брат? За городом, вы говорите?
— Игельсфорс. Это небольшая деревушка по ту сторону Катринехольма. Но он живет не в самой деревне.
Не меньше семидесяти миль отсюда, а то и все восемьдесят по сельским дорогам.
— У вас есть его номер?
Клара вздохнула.
— У него нет телефона. Он не хочет платить за линию. Все обещает завести один из этих мобильных, но… — Она безнадежно пожала плечами. — Кое в чем он пошел в мать. Не умеет обращаться с деньгами.
Эллиот обдумал перспективу провести день за рулем и ничего не добиться, кроме смутных воспоминаний о похоронах, на которых Зои, может, и вовсе не было. Он не знал, как заполнить эту пустую страницу. Моника Фиск умерла, а дети ее были для Зои посторонними. Но Зоя все равно оставила им картины. Возможно, это ничего не значило. Возможно, главное — это сам список. Но ему все равно казалось, что он делает что-то не так. Он запаниковал от мысли, что теряет нить, что это конец его поисков. Если нить оборвется здесь, все было напрасно.
Он встал и поблагодарил Клару за уделенное внимание.
— Вы не останетесь на чашечку кофе?
Ее дочь появилась в дверях кухни, держа в руках пару кружек. Она что-то сделала с волосами, зачесала их назад, что ли. И подкрасила веки голубыми тенями.
— Спасибо, но мне правда надо идти.
