Евгений Будинас - Давайте, девочки
Потом им надоедает, и они тут же демонстрируют такую вздорность и такой колхоз, что и представить страшно. Этим и отличаются от тех, кто уже раскочегарены и кому нужно, становясь с каждым разом все нужней…
3До него она ни разу не кончала. Во всяком случае, с мужчиной. Он это понял. И потряс ее тем, что сразу угадал.
А потом еще больше потряс, когда угадал, что наедине с собой у нее иногда получается.
Все про нее он сразу понял и угадал, если не в поезде, то после ее приезда, когда, отправив сестру к подруге, они завалились в постель, трое суток не одеваясь. Хотя Рыжюкас был уже не тот и о былых рекордах не помышлял.
Это с Последней Женой, еще до женитьбы, они однажды, взяв ключ у Веты, его Крылатой Любовницы, к полному девичьему визгу, преодолели подъем на этих американских горках с десяток раз кряду. Не за час, разумеется – Рыжюкас, всегда серьезно относясь к любимому делу, уж если дорывался, то надолго. Сексом он вообще предпочитал заниматься с утра, не откладывая лучшее из занятий на усталое «после работы»…
Квартира Веты была на восьмом этаже, окно распахнуто, а визг в комнате стоял такой, что внизу на трамвайной остановке собралась толпа: все задрали головы, как на пожаре, пока кто-то не вызвал милицию. И Рыжук хорош потом был – отмазываясь от участкового редакционным удостоверением…
Впрочем, Маленькой столько было и не нужно. Вначале ей было интересно, она с радостью захотела попробовать по-разному, и здесь Рыжюкасу было что ей продемонстрировать. Но потом она скисла и поскучнела. За что он ей и вмазал.
4…Поначалу они чаще всего ведут себя, как школьницы, которые строят из себя ушлых шлюх. Это выглядит вполне правдоподобно – для человека, который не видел шлюх и никогда не имел с ними дел, но ужасно веселит того, кто съел в этом деле собаку.
Но зато учить таких «школьниц» забавно, особенно, если начать урок, резко шлепнув:
– А ты не боишься, что однажды станешь всего лишь вялой телкой, которая сто раз… плохо пососала член?
Маленькая взвилась, как кошка от кипятка.
Но, шлепнув, он тут же и объяснил, что это – ради науки и для нее же, и она стала внимать, сразу притихнув, Так с ней еще никто не разговаривал.
– Тут все просто, – заговорил он уже мягко, – юная девица, готовая сразу отдаться, все что угодно проделать – сама по себе ценность. На это любой западет. Какой бы она ни была неумехой… Но все это только по первому разу – пусть таких разов будет три, даже пять – пока новизна, пока ему это забавно… Но задача-то у тебя иная, – объяснял он притихшей девице, совсем не привыкшей к таким беседам в постели, – надо так его зацепить, чтобы потом уже самой решать – нужен ли он тебе во второй раз, в третий, или даже на всю жизнь.
На податливости, даже на старании здесь долго не проедешь. Кое-что надо сначала усвоить. И выполнять легко как повороты в авто – на автомате и не думая о рычагах. Нельзя танцевать хорошо, если считаешь шаги: раз в сторону, два влево, шаг в сторону, два вперед. Тут ведь нужно еще и ритму отдаться…
– Тебе интересно? – спросил он.
Ей было интересно. Тем более, этот писатель сразу как-то круто завернул. Сначала с вялой телкой, а теперь вот вообще про какое-то хамство.
– Первая заповедь – не ленись и не халтурь, даже если тебе кажется, что стараться уже не нужно. Это хамство.
– Причем тут хамство?
– Я имею в виду не грубые поступки, а отсутствие культуры. Когда ходят в грязной обуви по паркету, стаканами хлещут коньяк, а в общей уборной срут на пол, потому что так удобнее…
– Ты что-то не то загибаешь, то про танцы, то про срать на паркете…
– Ничего, давай по порядку… Я ведь вот о чем… Когда тебе интересно, ты стараешься и выкладываешься, в общем, танцуешь… Тебя, естественно, приглашают и на второй, на третий танец. Но тебе уже не так интересно, потому что тебе с ним уже «все понятно» и «на фиг тебе это не надо». Фыркаешь, отвернувшись. Завела человека и… кинула. Вот тебе и хамство…
– Но если я натанцевалась? И этот твой танцор мне уже и не нужен?
– Вот-вот, об этом я и говорю. Один раз «уже не нужно», другой. С другим, с третьим… Но очень скоро ты будешь одиноко стоять у стены.
– А ты вообще не можешь разговаривать с девушкой как-то помягче?
Чтобы «помягче», он привел «доходчивый пример» из другой области. Это ей очень понравилось. Ей и потом всегда нравились его «доходчивые» примеры. Пока не надоело.
– Вот я никогда не написал бы плохую статью. Кому дело, что наспех, что после пьянки, что тема неинтересная, что лишь бы срочно дыру в газете заткнуть… Бывали случаи, наседали: «Нам что, твой портрет на газетную полосу ставить? Давай как есть, иначе катастрофа!» – «Извините, это меня совершенно не касается». Пока не сделаю так, чтобы нравилось самому, я печатать это не дам, иначе потом не отмоюсь… Кого вообще интересуют мои объяснения?
– А причем здесь минет? – Она, оказывается, следила за ходом его рассуждений, и вот вернулась к зацепившему ее началу.
– При том, что позиции нужно удерживать. И если уж за что-то взялась, то проделать все классно… – Он улыбнулся. – А заодно помнить, что когда даешь мужику, ему, как минимум, должно быть с тобой хотя бы удобно. Ну, как-то расслабиться, прогнуться…
– А тебе со мной… неудобно?
– Просто хотелось бы, чтобы в постели лежало не бревно.
– Это я-то бревно?! – она возмутилась. – Да мне наплевать! Да с какой стати я буду перед тобой прогибаться!
– Это, конечно, ужасно, если тебе наплевать, – произнес он спокойно, даже как бы лениво. – Хотя мне, в общем-то, все равно…
И отвернулся.
Это подействовало, и вскоре она зашевелилась.
4Тогда, за трое суток, шаг за шагом, они кое-чего достигли. При всей ее изначальной неповоротливости, оставившей у него осадок еще после поезда, она в конце концов и расслабилась, и прогнулась, и даже задвигалась, как бы в такт. Он преподал ей курс «молодого бойца», и кое-что она сумела проделать вполне на уровне.
Они выбрались в столовую комнату, чтобы перекусить, ей понравилось, что они ели, не одеваясь, потом они оказались на диване, поднялся ураган, буря сносила крышу… Но тут в самый пиковый момент она вдруг с какой-то дурацкой игривостью спрашивает:
– А твоя сестра не придет?
Вмиг свалив его с самого пика вершины, куда он, казалось, и ее уже затащил.
Это было так некстати, что он рявкнул:
– Слушай, или ты трахаешься, или посматриваешь на часы.
И снова в ярости отвернулся.
– Но если я нечаянно вспомнила эту глупость про сестру? – спросила она виновато, немного погодя, игриво водя ноготками по его напряженной спине и явно подлизываясь. – Если я нечаянно подумала о другом?
– Ну все! Тушите свет! – воскликнул Рыжюкас.
Он уже не злился. Уселся на диване и принялся с жаром ей объяснять. Поначалу он все и со всеми делал с жаром.
– Так вот послушай…
В филармонии, куда он в детстве попал на концерт, в зале гасили свет, оставляя его только на сцене, что вполне понятно. Потом оказалось, что так не везде. В той же минской филармонии свет включают и в зале, что публике явно мешает сосредоточиться. Зачем это нужно и кому? Во всяком случае, не исполнителям, которым достаточно зал просто чувствовать. Может, гебистам, для наблюдения?.. Ведь когда в гостиной играют Шопена, хозяйка создает интимную атмосферу, полумрак со свечами на рояле.
Вот и в сексе у женщин вдруг проявляется дремучесть, как тот свет в концертном зале. Когда они включают сознание и о чем только не думают… кроме ебли. И оказываются «слишком умны», чтобы отвязаться, а уж тем более кончить.
– А если полезло в голову? Что же тогда – удавиться?
– Потушить свет в голове и зажечь его в спальне. Настроить себя на бесстыдство. Понять, что в постели позволено все… И ни за что не давать мужику заподозрить тебя в фальши, спрашивая в постели, который теперь час… Ты представить не можешь, как бесстыдные действия могут заводить и доставлять наслаждение… И каких высот можно достичь, подымаясь по этой лестнице шаг за шагом…
От этой страстной тирады она неожиданно сникла. Потом тихо спросила:
– А тебе не бывает страшно? Ну, когда заходишь слишком далеко. И становишься совсем животным…
Он почувствовал, что необходимо приостановиться. Она его слишком не понимала. И тут нахрапом не возьмешь. Надо как-то понятнее и убедительнее. Да не про вседозволенность и постельное бесстыдство – это от них сейчас и в школе не скрывают.
– Знаешь, – сказал он, – каждая женщина – ив этом я убежден, – хоть однажды в жизни должна дойти в сексе до вершины. Испытать все, раствориться, стать самкой, животным – без мыслей, осторожности, страхов, идеалов, вообще любых инстинктов, кроме одного – чтобы почувствовать себя сплошной, откровенной и огромной, все заглатывающей вагиной…
