Евгений Будинас - Давайте, девочки
Утром он позвонил ей, но не разбудить, как обычно, а только спросить ее, не передумала ли она просыпаться в такую рань.
– Я же не сплю, – соврала она. И отключила мобильник.
Он вышел к условленному месту. Она, разумеется, опаздывала, он решил спокойно прогуляться, уверив себя, что никакого повода злиться нет: он все знал заранее, она всегда долго собиралась. Но потом все же позвонил ей по городскому телефону, который не отвечал триста раз. Потом она ответила, как ни в чем не бывало.
– Ой, извини, – сказала она, – я опаздываю.
– Намного? – спросил он. Он никуда не спешил. Он только хотел знать.
– Я уже еду, – ответила она, как обычно уклончиво.
– Именно едешь? – спросил он.
– Именно еду! – она перешла на крик и бросила трубку.
Он тут же перезвонил, теперь уже на мобильник, что было совсем лишним:
– Давай договоримся, что предыдущего звонка не было, и ты на меня не кричала, я просто тебя спрошу, едешь ты или нет, а ты мне спокойно ответишь…
– Я же сказала тебе, что я еду! – она визжала, как недорезанная свинья.
Было понятно, что она еще не вышла из номера, а может быть и из ванной.
– И где же ты находишься? – доканывал ее он. – Мне просто нужно знать… Я плоховато себя чувствую, и если ты еще не вышла, я зайду домой и выпью чаю, а ты позвонишь мне, когда наконец соберешься.
7– Я не спал всю ночь, – сказал он мрачно, расплачиваясь с таксистом.
Тот посмотрел на него недоуменно.
– Я тоже не спала, мне тоже было плохо. А сейчас мы расстанемся, и я поеду домой… – повернулась к таксисту: – Вы не уезжайте.
Таксист глянул еще на одну ненормальную. Но промолчал. К такому цирку он привык. Сегодня это началось у него с самого утра. Полчаса прождал у гостиницы…
– Издеваешься? – спросил ее Рыжюкас. – Или шутишь?
– Мне просто хочется сегодня побыть в одиночестве.
– Мы же договорились. Ты хотела, чтобы был праздник?
– А теперь не хочу. У меня другое настроение. Это нормально. Настроение может меняться. И делать нужно только то, что хочешь. Ты же сам учил.
Он учил. Он действительно считал, что, прежде чем что-то сделать, нужно спросить себя, зачем тебе это нужно. И что именно нужно. Сейчас ему от нее была нужна не уступчивость. Его и всегда воодушевляло не то, что с ним быть согласны, а только то, что с ним быть хотят.
– Почему мы должны что-то праздновать только из-за того, что ты это придумал?
Положим, придумали они вместе. И никто никому ничего не должен, но что ему теперь прикажете делать?
Таксист безнадежно махнул рукой и уехал.
– Знаешь, милая, не прийти куда обещано, – раздраженно сказал он, простояв истуканом несколько минут и всматриваясь в ее холодное и злое лицо, – даже если это похороны друга, и ты обещал его жене, вдруг ставшей вдовой, – это, конечно свинство. Но это – ничто в сравнении с тем, чтобы сообщить ей об этом со скотским злорадством или даже равнодушием.
– Мне все равно.
Ей все равно, и у них не похороны. Просто хорошая пара: у одного все рушится, а другому все равно…
Хотя на самом деле она опять права и как всегда угадала: вся эта дурь со звонками началась ведь на самом деле не из-за нее, а из-за того, что ночь он проворочался от досады, не понимая, зачем ему нужен этот придуманный и запоздалый праздник.
8Они еще и объяснились на сей счет.
– Ты только пойми, что если я это тебе решил высказать, значит, я не хочу продолжения ссоры…
– Я знаю, что не хочешь. Подожди, я возьму диктофон.
И он принялся надиктовывать ей про то, что эти козлы совсем иначе устроены. У них в башке от обиды протаптываются тропинки. И, чуть что, по ним сразу возвращается все дурное. Поэтому мужики так злопамятны и так часто предварительно напряжены.
– Понимаешь, когда я сижу в ресторане, где мне в любой момент могут плеснуть супом в морду из-за того, что я скажу, что он пересоленный или холодный, я всегда думаю о том, что не нужно ходить в такие рестораны, даже когда очень хочется есть. Потому что когда я иду в ресторан, то плачу большие деньги не за то, сколько стоит этот сраный кусок мяса и бокал пива, а за абсолютную уверенность, что мне, как минимум, не плеснут супом в морду.
– Да провалился бы ты со всеми своими «большими деньгами»!.. – она опять слышала только свое.
– Я провалюсь, – сказал он твердо. – Потому что я должен быть уверен, что человек, с которым я общаюсь, не хам. Ты просто должна понимать, что, угробив мне однажды праздник, ты протоптала во мне эту тропинку, которую очень не просто потом заравнять.
– Понимаю, – сказала она, снова в точности так, как говорила ему Ленка. – Но вы не по адресу. Обратитесь в трест озеленения… И катись ты от меня совсем…
Она растерянно помолчала.
– Хотя нет, здесь все твое, и это я должна отсюда катиться…
9Так бились – птицами о стекло в гостиничной комнате, в поисках форточки, чтобы вырваться на простор.
У него – опыт всей жизни. И Система, по которой он никогда никого не удерживал.
У нее – все впереди. И желание все ухватить, именно все, а не эти дурацкие двадцать пять лет, которые он себе высчитал и которыми был готов и себя и ее «осчастливить».
– Я не могу отказаться от своей мечты, – говорила она. – Пойми ты наконец, у меня есть своя мечта, моя голубая мечта. И я уверена, что она сбудется, я знаю, каким он должен быть, даже внешне… Поэтому я не могу остаться с тобой.
– У меня – тоже, – сказал он.
– Что – тоже? – Маленькая опешила.
– У меня тоже есть голубая мечта. И я тоже знаю, как она должна выглядеть. Более того, я знаю, какой она должна быть…
– То есть как?! – уразуметь такое она, конечно же, не могла.
– Так же, как и у всех. Как и у тебя. Только гораздо сильнее. Потому что у тебя еще все впереди, а у меня уже включен секундомер. Я, похоже, проигрываю.
– Поэтому ты все время вспоминаешь свою Ленку?
– Боюсь, что да.
– И при этом ты ищешь?.. Очень интересно, – теперь Маленькая обиделась. Она ревновала. – И какой же она должна быть?
Тут он отступил. В последний раз. Он снова сказал ей, то, чего говорить не следовало. Хотя бы потому, что все это уже без толку отзвучало.
– Как ты.
И вдруг впервые осознал, что это правда. Именно такую он всю жизнь искал, полюбив, наконец, не выдумку, не собственное создание, а реальный и абсолютно неуправляемый им предмет. Который теперь больше всего не хотел потерять.
В чем признаваться ей, пожалуй, все же не стоило.
И еще одного делать уж совсем не стоило… Может, и не все бы он потерял, если бы…
Если бы не затронул запретную тему, которой старался никогда не касаться, зная, что это единственное, в чем уступить ей он не мог. Это означало бы для него совсем отказаться от всех своих правил.
Глава двенадцатая
ЗАПРЕТНАЯ ТЕМА И СНОВА ВОКЗАЛ…
С тех первых трех дней (еще до аборта) у них так ни разу ничего постельного и не произошло. Вначале, понятно, было не до того. Но время прошло, и первым открыл сезон вовсе не он, а какой-то Сеня…
Но винить в этом Рыжюкас мог только себя. Дело в том, что он с Маленькой… халтурил.
Он ведь и не добивался с нею сексуальной близости, не заводил, не раскочегаривал ее – даже для себя. Как делал это раньше – со всеми и для других. Всегда так страстно их убеждая и уговаривая.
Так что не она виновата в том, что ко встрече с нею он просто устал от своих уроков и как-то вообще поскучнел. Ему больше не хотелось никого склонять к рисковым играм, да еще беря на себя хлопоты о настроении учениц, которых ведь сразу не оставишь самостоятельно барахтаться в этом омуте новых ощущений. Всех не перетрахаешь, хотя, как любил повторять его школьный приятель Махлин-Хитрожоп, к этому и нужно стремиться… Тем более, всех не переучишь.
На этой вот собственной усталости, еще не зная ее подлинной и, как сталось, трагической причины, он с Маленькой и пролетел.
Ее к нему физически не тянуло.
А, как назидали пацаны в его детских дворах: «Любовь это костер – не кинешь палку, погаснет».
2Ее и вообще ни к кому физически не тянуло, что чаще всего и бывает с этими «детьми подземелья», готовыми из любопытства отдаться первому встречному. Сразу же после и охладев.
При всей своей постельной неуклюжести, эти юные старательницы вовсе не кажутся малышками, когда все проделывают – с детской готовностью, как упражнения на уроке физкультуры.
Насмотрелись по видику…
Но это только пока им интересно. Пока новенькое, чтобы весело, чтобы не облажаться, или чтобы было чем потом форсануть перед подружкой, которая и представить, дуреха, не может, что такое бывает не только на дивиди.
Потом им надоедает, и они тут же демонстрируют такую вздорность и такой колхоз, что и представить страшно. Этим и отличаются от тех, кто уже раскочегарены и кому нужно, становясь с каждым разом все нужней…
