Анатолий Афанасьев - Командировка
Я бы помог, но если опустить Леночку на пол, не хватит, пожалуй, провода. «Ой, мама!.. Мы же едем.
Ну, ничего не случилось… Ладно, ладно», — Лена отвечала матери уже со сморщенным, напряженным лицом, а Натальин голос доносился до меня паром кипящей струи. Слов я не разбирал.
— Дядя Витя, мама хочет с тобой поговорить…
Я принял у нее трубку.
— Алло, Наташа! Привет!
Услышал я не слова, а какой-то приглушенный змеиный шип, из него все же уразумел, что вскорости мне грозит тюремное заключение.
— Хорошо, хорошо… — буркнул я и, не дослушав, повесил трубку.
Инвалид все еще подбирал с асфальта свои вещи.
Два высокорослых прыщавых юнца торчали неподалеку, наблюдали и перегибались от хохота. У одного волосы до латунного блеска выкрашены хной. Я велел Леночке стоять на месте, подошел к однорукому и распихал сигареты и бумажник ему по карманам.
— Эх старина, — сказал я. — Что же ты так?
Мужчина обиженно моргал красными веками. Проходя мимо юнцов, я, будто невзначай, задел одного локтем.
— Поосторожней, папаша!
— Что?!
Юнцы приняли вызывающие позы.
— Канай, канай, не задерживайся!
— Сопли подберите! Некрасиво с соплями, — сказал я с удовольствием, но тихо, чтобы Леночка не услышала. Если бы не ее присутствие, я бы с ними еще потолковал. У меня было такое желание. Ребята вроде рванулись за мной, но краем глаза я видел, что вроде они и рвутся и как-то один другого удерживают.
Понятное дело, их всего двое, кодла еще не сгруппировалась.
— Тот дядя твой знакомый? — поинтересовалась Леночка.
— Это знаменитый фокусник, — ответил я.
От «Октябрьской» благополучно доехали до «Беляева», по этой проклятой ветке, где и днем и вечером, и в будни и в праздник яблоку негде упасть. Я загородил девочку в углу от случайных толчков, она продолжала снизу что-то бормотать себе под нос. Чирикала, как птичка на ветке. И в автобусе она что-то комуто рассказывала, уткнувшись носом в стекло. Иногда резко поворачивалась ко мне, и я ей одобрительно кивал: слышу, слышу, мол, очень любопытно.
К дому мы подошли уже в темноте. Фонари зажглись, окна вытянули свою точечную сказочную мозаику. Около подъезда никто нас не ждал, хотя я был почти уверен, что Наташа будет встречать.
— Мы к тебе идем? Не домой? — удивилась Леночка.
— Зайдем… Выпьем чайку с шоколадными конфетами.
— А мама?.. Ой, она так рассердится.
— Пока чаю напьемся — успокоится.
В квартире усадил Леночку на диван в маленькой комнате, принес ей груду безделушек и детских книжек. Она все воспринимала как должное. Навалила книги себе на колени и начала энергично перелистывать одну за другой.
Наташа сразу сняла трубку.
— Привет, дорогая. Ты не сердись. Леночка у меня. Мы сейчас будем пить чай. Давай, приходи быстрее…
— Знаешь, как это все называется?
Леночка вошла с открытой книжкой — детское издание сказок Толстого. На картинке — из омута вылезает водяной с топором. Симпатичное длинноносое чудище.
— Ужас! — сказала Леночка. — Посмотри, дядя Витя.
— Да, такому лучше не попадаться на зубок.
— Ты знаешь, как это называется? — повторила Наталья в трубке.
— Иди, иди в ту комнату, — подтолкнул я Леночку. — Сейчас я к тебе приду…
— Ты слушаешь?! — взвизгнула Наталья.
— Чего? А-а, да, я тебя слышу хорошо. Обычно шуршит что-то в аппарате, а сейчас хорошая слышимость.
— Это самая настоящая подлость!
— Я все-таки решил Леночку усыновить, — сказал я.
— Оказывается, я тебя плохо знала, — задушевно произнесла Наталья. — Ты же бандит, у тебя нет совести. Ты хоть понимаешь, что ты натворил?
— Чего? Нет, не понимаю.
После короткого молчания глухой, тягучий Наталыш голос — такого я прежде не слышал:- Или ты сейчас же отпустишь девочку, или за ней придет милиция. Ты понял, негодяй?!
— Я не умею разговйривать в таком тоне! — гордо заявил я и аккуратно повесил трубку. Понимал, что мне недолго осталось куражиться, но ведь и жить оставалось, по всей видимости, не более двадцати — тридцати лет. Острое чувство, какое испытывает человек, долго падавший куда-то вниз и наконец узревший дно, — такое незабываемое чувство испытывал и я сейчас. Кончики пальцев покалывало, точно их подключили к батарейке.
На кухне я долил чайник и поставил на плиту.
Потом сел на диван рядышком с Леночкой, обнял ее за плечи, и мы стали вместе разглядывать иллюстрации. Иногда девочка спрашивала: кто это? что это? — и я подробно объяснял. Нам очень понравились «Приключения капитана Врунгеля». Там много смешных рисунков. Леночку особенно развеселил Врунгель, скачущий на лошади, а мне приглянулся негр-чистильщик, надраивающий кому-то башку сапожной щеткой.
Но когда я сдавленно хмыкнул, Леночка взглянула на меня с укоризной. Ей было жалко человека, которому надраивают голову сапожной щеткой, и она не могла понять, что тут может быть смешного… Тикали часы на стене, тикали с незапамятных времен; уютно светил торшер на страницы, Леночка устало отбрасывала прядь волос, соскальзывающую ей на лобик, в туалетном бачке свирепо взрыкивала вода; сосед сверху уже врубил свои бесконечные диски; на кухне шипел чайник. Множество привычных звуков создавали иллюзию внятной тишины. Потом — звонок в дверь.
— Это мама, мама! — крикнула Леночка и спрыгнула с дивана.
— Спрячься! — сказал я ей. — Пусть она тебя поищет.
Леночка обрадовалась и полезла под диван, юркнула туда как ящерица.
Да, это была Наталья. Бледная, встрепанная, некрасивая. Само возмездие.
— Где дочь? — бросила через порог.
— Входи.
— Давай сюда девочку!
— Входи, Наташа, не кривляйся.
Помешкав, она все-таки вошла, демонстративно стараясь меня не коснуться.
— Ищи! Она спряталась… Мы играем в прятки.
Наталья смерила меня взглядом, в котором было не только ледяное равнодушие, но и отдаленная жалость. Так, вероятно, смотрит мясник на куренка перед тем, как открутить ему голову.
— Доченька, где ты? Выходи. Мне некогда. Выходи, слышишь, а то отшлепаю. Лена!
— Она спряталась, — сказал я. — Мы же в прятки играем.
Наталья быстро прошла на кухню, потом в гостиную, потом в ту комнату, где под диваном притихла девочка. Заглянула и в ванную, и в туалет. Я ходил за ней по пятам и уныло повторял: холодно, холодно.
Пощечину она влепила мне в коридоре, около вешалки с одеждой.
— Кого любишь, того бьешь. Это уж известно, — сказал я.
Наташа опустилась на кухне на стул и уставилась на меня в упор. Ее лицо было таким, как будто она выскочила из парилки. Под глазами глубокие тени, почти впадины.
— Я тебя ненавижу!
— Чего не бывает в семейной жизни, — сказал я. — Надо уметь прощать…
— Лена! — крикнула она. — Если ты сию минуту не выйдешь, я тебя так выпорю…
Я снял с плиты кипящий чайник.
— Ты какое варенье хочешь? У меня есть черничное и сливовое.
В дверях возникла улыбающаяся девочка. С волос ее свисали обрывки ниток, на личике серые разводы пыли.
— Мамочка, ты бы меня никогда не нашла… Дядя Витя…
Наташа схватила ее за руку, дернула, тряхнула и поволокла за собой, как куклу.
— Ой, ой, ой! — заверещал несчастный ребенок.
— А как же чай?! — вопросил я им вдогонку. — У меня цейлонский смешан с грузинским. Лена, Наташа, куда же вы?
Блеснул перепуганный Леночкин глаз, хлопнула дверь, и я остался один… Спустя некоторое время мне показалось, что тихонько скребутся в дверь. Открыл — никого.
29, 30 июля. Суббота. Воскресенье
Субботы, кажется, не было вовсе. Выпадают дни — как сны. В них живешь приглушенно, на ощупь, расплывчато. Организм дремлет наяву, сосредоточенный на полутонах подсознания. Что-то, конечно, происходит, но вроде и не с тобой. Желания беспредметны, движения бесцельны, мысли рассеяны — оглянешься и не знаешь, что ты делал час назад… Туманно всплывают какие-то обрывки: сковородка с подгоревшей колбасой на кухонном столе, раскрытый томик Чехова, зеленый до жути, жужжание мух под потолком, запах мастики, внезапный рев пожарной сирены, игральные карты на тумбочке, еще что-то такое…
Хорошо помню, вечером (или утром?) позвонил Миша Воронов и в приказном порядке велел мне собираться за грибами. Сказал, заедут за мной на машине часиков в шесть утра. Чтобы не вступать в нелепый разговор, я сразу дал согласие, уверенный, что никаких грибов на свете давно не существует…
Видение Леночки в комнате. Твердое решение никогда больше не звонить Наташе. Какие-то бодрячки на экране телевизора, говорящие все те слова, которые они говорят из вечера в вечер. Сон в летнюю ночь.
Стояние на лестничной площадке с заглядыванием в пролет. Обезумевший сосед, пытающийся пробиться через потолок с помощью электродрели. Горячая вода в ванне, ощущаемая как лейкопластырь. Терзания любви несчастной. Дрожание коленок и боль в крестце. Дважды два — четыре. Аты баты, шли солдаты, шли солдаты на базар. Пряталась не Леночка, а я.
